Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Александр Алексеевич Другов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войти в квартиру могли только наши — ФСБ к сотрудникам «конторы» не полезет, им просто никто не позволит. Что я такого сделал, за что подобная немилость?
Действительно, за что? Этого прямо здесь и сейчас не вычислить. Утечка информации, которая заставляет проверять всех подряд? Сигнал конкретно на меня? Что-то не понравилось в работе? Нет, тут гадать бессмысленно.
Что происходило в последние дни? Из кабинета убрал и соседа. Видимо, чтобы я не мог видеть материалов, с которыми он работает. Что еще? Было приказано передать два дела другому сотруднику. В этом была некоторая логика, потому что именно он занимался экономическими вопросами. Но, вероятно, и тут настоящая причина была в другом. Еще было принято срочное решение о поездке в Голландию. Вот это совсем непонятно. Человека на подозрении отправлять в командировку? Ерунда какая-то.
Что было сегодня? Сегодня была внеплановая поездка в один научно-исследовательский институт на пару с Панченко. Я был неособенно нужен, но начальство приказало, и пришлось провести там почти полдня, сидеть на каком-то глупом совещании о перспективах нашего военно-технического сотрудничества с одной очень умеренно развитой африканской страной. Потом — вызов к Горелову, который битый час говорил ни о чем и в конце концов отпустил меня домой. Короче говоря, почти весь день под плотным контролем, который позволил спокойно работатьу меня дома целой оперативной группе.
Может быть, я ошибаюсь, и ничего не произошло? Отношение коллег вроде не менялось, никто косо не смотрел, кошельков не прятал и руку пожимать не отказывался. Хотя это я уже совсем ерунду несу — никто и знать-то ничего не будет, пока идет расследование. А уж я-то вообще, как обманутый муж, должен узнать все последним.
Поставив книгу на полку, удрученно иду на кухню. Кстати, о коллегах, ведь надо что-нибудь приготовить на ужин, через два часа наши приедут. В дверях в кухню меня останавливает новая и очень непривычная мысль — теперь неизвестно, кто для кого «наш».
* * *
Ветер неожиданно бросал в окно россыпь дождевых капель, переходил на ровное, обманчиво-негромкое бормотание, чтобы затем снова напомнить о себе пригоршней дождя. В этом году весна была необычно теплой для Голландии. В Гааге деревья уже раскрыли листья, воздух перестал пахнуть весной и стал совсем летним, с едва заметным привкусом пыли.
Разговаривая со своим гостем, Ван Айхен долго крутил в руках короткую и толстую сигару фисташкового цвета. С недавних пор он перешел на более легкие сорта и каждый раз, раскуривая сигару, мучился предчувствием неполученного удовольствия. Из-за этого сама процедура приготовлений утрачивала значительную долю смысла, и Ван Айхена теперь раздражало то, что раньше он, растягивая, смаковал.
Дело было не только в сигарах. Одни сигары он еще мог бы пережить. Но его врач решительно выставил целый ряд категорических требований, которые делали жизнь его пациента если не бессмысленной, то близкой к тому, настолько пресным и безвкусным становилось существование. Итак, надо было перейти на легкие сорта сигар, ограничить себя в спиртном, полностью отказаться от ужинов, сбросить вес со ста семнадцати с половиной килограмм до девяноста, совершать ежедневные прогулки и обеспечить себе щадящий для нервов режим работы. В противном случае врач отказывался гарантировать Ван Айхена от инсульта в самом близком будущем.
Что касается шалящего режима работы, то наивный доктор сам бы умер без покаяния, узнай он о некоторых аспектах реальной деятельности пятидесятилетнего предпринимателя, уважаемого, если не всеми, то многими в Амстердаме. Умер бы, если не отудивления, то оттого, что сам Ван Айхен не терпел существования на этом свете людей, излишне информированных о его делах.
Итак, отказаться от своей работы Ван Айхен не мог, без спиртного он, при его ритме жизни долго не протянул бы, так что в этом доктор тоже своего не добился. С сигарами требование было выполнено почти полностью, а что касается питания, то здесь Ван Айхен по его собственному определению прошел через все круги ада и на последнем безнадежно застрял. Он не бросил ужинать — это был о категорически невозможно, учитывая постоянные деловые встречи в ресторанах. Зато он отказался от завтраков и сократил обеды до одного блюда и пива. После недели этой диеты он однажды утром поймал себя на бессознательной попытке незаметно стянуть печенье у секретарши с блюдца. Еще через месяц брюки на нем сзади слегка обвисли некрасивым мешочком. Приведенный этим открытием в восторг, Ван Айхен гардероба менять не стал, а, наоборот, при каждом удобном случае демонстрировал гостям свой похудевший зад как свидетельство железной воли. Впрочем, в тот же период ему пришлось показатьсвой характер уже по совершеннодругому поводу. Один из его людей был уличен в контактах с полицией, и Ван Айхену пришлось затратить немало времени и нервов в подвале одной из своих вилл, с помощью двух помощников вытряхивая из предателя детали его работы на противника. Позже изуродован ное тело провинившегося нашло вечное, как надеялся Ван Айхен, успокоение в основании одной из ремонтируемых дамб.
Срезав коротким движением золотой гильотинкой край сигары и быстро раскурив ее, Ван Айхен кивнул собеседнику на стоящий рядом с их креслами столик:
— Наливайте еще, угощайтесь виски. Это односолодовое, на любителя. Я предпочитаю именно односолодовый чистый молт, у него более тонкий вкус, хотя кто-то может сказать, что он бедноват.
Его собеседник, звякнув кубиками льда, отпил глоток из стакана и кивнул:
— Спасибо за угощение. Позвольте быть откровенным — это, конечно, не так аристократично, но я действительно предпочитаю бленды, составленные из разных спиртов. Банально, но классические «Джонни Уокер», «Чивас Ригал» или «Баллантайнс» доступнее для моего вкуса. Смешение разных сортов виски делает его интереснее, богаче. Хотя, по рассказам, британская королевская фамилия предпочитает именно чистый вкус молта.
Ван Айхен хохотнул, кивая:
— Вот-вот, я тоже люблю молт, совсем как принц крови, хотя не могу похвастаться аристократическим происхождением. Мой отец был простым учителем и не мог себе позволить ничего, кроме дешевого красного вина или стакана пива в конце дня.
Его собеседник обвел взглядом просторный кабинет с тяжелой мебелью и рассудительно заметил:
— Нужда рождает упорство, а оно, в свою очередь, — успех. Кстати, об успехе. Нам надо торопиться с завершением нашей сделки. Мы готовы согласиться с ценами, которые
