Конец вечности - Айзек Азимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Земля предаётся приятному самообману. Луна — основной их источник. А в недалеком будущем может стать и единственным. Они здесь, на Луне, растут и интеллектуально. Готтштейн, я убеждён, что на Земле не найдётся ни одного начинающего молодого ученого, который иногда — а может быть, и далеко не иногда — не мечтал бы со временем уехать на Луну. Ведь во многих областях техники Луна начинает занимать ведущие позиции.
— Вероятно, вы имеете в виду синхрофазотрон?
— И его тоже. Когда был построен на Земле последний синхрофазотрон? И это лишь наиболее яркий пример, но отнюдь не единственно важный. И даже не самый важный. Если хотите знать, то решающий фактор в области науки на Луне — это…
— Нечто столь секретное, что мне о нём не сообщили?
— Нет. Нечто столь очевидное, что его просто не замечают. Я имею в виду десять тысяч интеллектов, отборных человеческих интеллектов, которые и по убеждению, и по необходимости посвятили себя служению науке.
Готтштейн беспокойно заерзал и хотел подвинуть стул. Но стул был привинчен к полу, и Готтштейн едва не соскользнул на ковер. Монтес удержал его за локоть.
— Простите! — досадливо покраснев, пробормотал Готтштейн.
— Ничего, вы скоро освоитесь со здешней силой тяжести.
Но Готтштейн не слушал.
— Согласитесь всё-таки, что вы сильно преувеличиваете, Монтес. Ведь Земля — это вовсе не такая уж отсталая планета. Например, Электронный Насос. Он создан Землей. Ни один лунянин не принимал участия в работе над ним.
Монтес покачал головой и пробормотал что-то по-испански — на своем родном языке. Судя по всему, что-то очень энергичное. Потом он спросил на эсперанто:
— Вам доводилось встречаться с Фредериком Хэллемом?
Готтштейн улыбнулся.
— А как же. Отец Электронного Насоса! По-моему, он вытатуировал этот титул у себя на груди.
— Ваша улыбка и ваши слова — уже аргумент в мою пользу. Спросите себя: а мог ли человек вроде Хэллема действительно создать Электронный Насос? Тем, кто предпочитает не размышлять над такими вопросами, это представляется само собой разумеющимся. Но стоит задуматься, и сразу становится ясно, что у Насоса вообще не было отца. Его изобрели паралюди, обитатели паравселенной, каковы бы они ни были и какой бы ни была она. Хэллему же случайно досталась роль их орудия. Да и вся Земля для них — всего лишь средство, помогающее достижению какой-то их цели.
— Но мы сумели извлечь пользу из их инициативы.
— Да, как коровы умеют извлечь пользу из сена, которым мы их снабжаем. Насос — вовсе не доказательство прогресса человечества. Скорее наоборот.
— Ну, если Насос, по-вашему, символизирует шаг назад, то подобный шаг назад можно только приветствовать. Мне не хотелось бы остаться без него.
— Мне тоже! Но речь идёт о другом. Насос удивительно хорошо отвечает нынешнему настроению Земли. Неисчерпаемый источник энергии, абсолютно даровой, если не считать расходов на оборудование и содержание станций, и никакого загрязнения среды обитания! Но на Луне нет Электронных Насосов.
— Так ведь они тут и не нужны, — заметил Готтштейн. — Солнечные аккумуляторы, насколько мне известно, с избытком обеспечивают Луну необходимой энергией, тоже абсолютно даровой, если не считать расходов на оборудование и обслуживание, и тоже не загрязняющей среду обитания… Я верно запомнил заклинание?
— О да, вполне. Но ведь солнечные аккумуляторы созданы человеком. Вот о чём я говорю. Кстати, на Луне собирались установить Электронный Насос, и такая попытка была сделана.
— И что же?
— Ничего не вышло. Паралюди не забрали вольфрама. Не произошло ровно ничего.
— Я этого не знал. А почему?
Монтес выразительно поднял брови и развел руками.
— Кто может знать? Отчего не предположить, например, что паралюди живут на планете, не имеющей спутника, и не в состоянии представить себе второй обитаемый мир в близком соседстве с первым? Или же, отыскав то, что им было нужно, они попросту прекратили дальнейшие поиски? Как знать? Важно другое: они не забрали вольфрама, а сами мы без них ничего сделать не смогли.
— Сами мы… — задумчиво повторил Готтштейн. — Под этим вы подразумеваете землян?
— Да.
— А луняне?
— Они в этом участия не принимали.
— Но Электронный Насос их интересовал?
— Не знаю… Этим, собственно, и объясняются моя неуверенность, мои опасения. У лунян… и особенно у родившихся тут… существует собственная точка зрения. Я не знаю их намерений, их планов. И мне ничего не удалось выяснить.
Готтштейн задумался.
— Но что, собственно, они могут сделать? Какие у вас есть основания полагать, что они злоумышляют против нас? А главное, какой вред они в силах причинить Земле, даже если бы и захотели?
— Я ничего не могу ответить. Все они — очень обаятельные и умные люди. Мне кажется, в них нет ни ненависти, ни злобы, ни даже страха. Но вдруг мне это только кажется? Я тревожусь именно потому, что ничего не знаю твёрдо.
— Если не ошибаюсь, научно-исследовательские установки на Луне подчинены Земле?
— Совершенно верно. Синхрофазотрон. Радиотелескоп на обратной стороне. Трехсотдюймовый оптический телескоп… Другими словами, большие установки, которые действуют уже пятьдесят с лишним лет.
— А что было добавлено с тех пор?
— Землянами? Очень мало.
— А лунянами?
— Не могу сказать точно. Их учёные работают на больших установках. Но я однажды проверил их табели. В них есть большие пробелы.
— Какие пробелы?
— Значительную часть времени они проводят где-то ещё. Так, словно у них есть собственные лаборатории.
— Но ведь это естественно, если они производят мини-электронное оборудование и высококачественные биохимические препараты?
— Да, и всё-таки… Готтштейн, говорю же вам — я не знаю. И эта моя неосведомленность внушает мне страх.
Они помолчали. Потом Готтштейн спросил:
— Насколько я понял, Монтес, вы рассказали мне всё это для того, чтобы я был настороже и постарался без шума выяснить, чем занимаются луняне?
— Пожалуй, — невесело сказал Монтес.
— Но ведь вы даже не знаете, действительно ли они чем-то занимаются.
— И всё-таки я убеждён, что это так.
— Странно! — сказал Готтштейн. — Мне следовало бы убеждать вас, что ваши необъяснимые страхи абсолютно беспочвенны… и тем не менее очень странно…
— Что именно?
— На том же корабле, что и я, летел ещё один человек. То есть летела большая группа туристов, но лицо одного показалось мне знакомым. Я с этим человеком не разговаривал — просто не пришлось — и сразу забыл о нём. Но этот наш разговор опять мне о нём напомнил…
— А кто он?
— Мне как-то довелось быть членом комиссии, рассматривавшей некоторые вопросы, связанные с Электронным Насосом. А точнее, вопрос о безопасности его использования. То недоверие к технике, о котором мы говорили. — Готтштейн улыбнулся. — Да, мы всё проверяем и перепроверяем. Но так ведь и надо, чёрт побери. Я уже забыл подробности, но на одном из заседаний комиссии я видел человека, который теперь летел вместе со мной на Луну. Я убеждён, что это он.
— По-вашему, тут что-то кроется?
— Не знаю. Но его лицо ассоциируется у меня с чем-то тревожным. Я постараюсь вспомнить. Во всяком случае, полезно будет затребовать список пассажиров и посмотреть, не значится ли в нём какая-нибудь знакомая фамилия. Как ни жаль, Монтес, но вы, кажется, обратили меня в свою веру.
— О чём же тут жалеть! — ответил Монтес. — Наоборот, я очень рад. Ну а этот человек, возможно, просто турист и уедет через две недели. И всё-таки очень хорошо, что я заставил вас задуматься.
Готтштейн бормотал, не слушая его:
— Он физик… или, во всяком случае, учёный. В этом я убеждён. И он ассоциируется у меня с какой-то опасностью.
Глава 4
— Здравствуйте! — весело сказала Селена.
Землянин оглянулся и сразу её узнал.
— Селена! Я не ошибаюсь? Вы ведь — Селена?
— Правильно. Имя вы вспомнили совершенно точно. Ну, как вам тут нравится?
— Очень! — серьёзно сказал землянин. — Я как-то по-новому понял, в каком неповторимом веке мы живем. Ещё совсем недавно я был на Земле и чувствовал, насколько я устал от своего мира, устал от самого себя. И тут я подумал: живи я сто лет назад, у меня не было бы другого способа покинуть свой мир, кроме одного — умереть. Но теперь я могу уехать на Луну! — И он улыбнулся невеселой улыбкой.
— И что же, на Луне вы чувствуете себя счастливее? — спросила Селена.
— Немножко. — Он огляделся. — Но где же туристы, которых вы пасёте?
— Сегодня я свободна, — ответила она, засмеявшись. — Возможно, я возьму ещё два-три свободных дня. Это ведь очень скучная работа.