Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Она была целомудренной, чувственной натурой, но ни­когда никто не видел, как она плачет.

Девичья гордость не позволяла ей жаловаться. Но ее лю­бящее сердце просто не выдерживало, когда она видела, что кто-то в ее окружении страдает. И она стоически вместе с остальными сестрами выносила постоянные приступы бо­лезни младшего брата.

Высокое положение, требования церемониала, мало что значили в жизни девочек. Они вместе с прислугой застила­ли кровати и убирали комнаты. Они часто навещали своих горничных, играли с их детьми, приносили им пирожные, развлекали их, как умели.

Марии Федоровне об этом было хорошо известно, и она это, конечно, порицала. Однажды она сказала князю Орлову:

— Когда я думаю о том, что мои внучки носят пирожные этой ребятне нашей прислуги, мне становится не по себе. Какой стыд! Мой муж никогда бы не допустил такого ума­ления высоких наших принципов. Не лучше ли проводить время в салонах с детьми наших друзей и не допускать не­приличия?

Подобные замечания, которые тут же доносили Алексан­дре, коробили царицу.

К счастью, сестра царя, великая княгиня Ольга Алексан­дровна, — которая была всего на тринадцать лет старше сво­ей первой племянницы, — была близким другом и благоде­телем для всех девочек. Каждую субботу она приезжала из Санкт-Петербурга, чтобы повеселиться вместе с такими же детьми, как ее племянницы, в Царском Селе. Она понима­ла, что нельзя долго удерживать девочек за стенами дворца, и упросила царицу разрешить им поездки в город. Разреше­ние было получено. Теперь каждое воскресенье утром тетя и се взволнованные племянницы отправлялись на поезде в столицу.

Долго эта очаровательная сестра царя будет вспоминать веселый, задорный смех своей любимой крестницы Анаста­сии, о чем она расскажет в своих воспоминаниях уже после революции.

Позже, когда девушки повзрослели, они перестали по утрам принимать холодную ванну и получили право по ве­черам на ванну с горячей водой, смешанной с духами. Та­кую душистую воду, разумеется, доставляли из Франции, из парфюмерного «Дома Коти». У каждой великой княгини были свои любимые духи. Ольга предпочитала «Чайную розу», Татьяна любила «Корсиканский жасмин», Анастасия хранила верность «Фиалке», а Мария, перепробовав множе­ство духов, остановила свой выбор на «Сирени».

Они с большим состраданием относились к младшему брату, этой слабой надежде на будущее их семьи. Они уже знали о всей серьезности его заболевания, которое не позво­ляло цесаревичу жить так, как живут все маленькие мальчики.

Все сестры его просто обожали, и он, если их не оказы­валось рядом, отправлялся на их поиски. Однажды он убе­жал от своей няньки и вошел в классную комнату, где зани­мались сестры. Его они встретили взрывом смеха, и урок пошел насмарку.

Вот в такой интимной обстановке жила семья одного из самых могущественных правителей в мире. Все очень про­сто, обыденно. Никакой показухи, никакой бросающейся в глаза роскоши. Прежде всего — сплоченность, даже можно сказать, соучастие родителей и детей, да и между детьми — тоже.

Воспитатель Алексея писал о нем: «Он жил нормальной жизнью, когда только мог, — был мальчиком живым и озор­ным. Вкусы у него были очень простые, и он никогда не кичился своим положением, тем, что он — великий князь, наследник престола».

Но когда начинались, постоянно повторяющиеся при­ступы болезни, и он истекал кровью, то мальчик становил­ся центром всеобщего внимания и забот; часто медики за­ставляли его проводить в постели целые дни, и он становил­ся таким грустным и печальным, что не хотел ни с кем гово­рить.

Царь пожелал, чтобы рядом с его ребенком постоянно находились два крепких мужчины, чтобы уберечь того от шалостей, да и от возможного покушения. В качестве тело­хранителей к нему приставили двух матросов императорс­кого флота — Деревенько (однофамилец знаменитого вра­ча, лечившего мальчика) и Нагорного. Они одновременно исполняли функции медбратов, оберегали мальчика от травм, были его слугами и всегда должны были доносить, если только у их подопечного начинали проявляться первые, малейшие признаки депрессии.

Цесаревич позволял себе иногда такие шутки, такие про­делки, которые ошарашивали его окружение. Однажды, когда ему было шесть лет, он вошел в приемную отцовского кабинета и увидел там министра иностранных дел Алексан­дра Извольского, ожидавшего у царя аудиенции. Изволь­ский, увидев мальчика, продолжал сидеть. Алексей подошел к министру и громко сказал ему:

— Когда наследник русского престола входит в комнату, все должны вставать...

Это живой по натуре мальчик, чутко воспринимавший все чудесное, что помогало ему переживать страх перед оче­редным приступом болезни, пристрастился слушать «стар­ца», который рассказывал ему множество увлекательных историй. Мальчик, казалось, сам вступал в этот нереальный сказочный мир исполинов, карликов, добрых фей, заколдо­ванных зверей летающих, говорящих рыбок, драчливых вол­ков, лошадей, перемещающихся по небу на крыльях, котов, читающих черные книжки колдунов, сидя на шкафах, в ко­торых набилось полно лукавых домовых...

Родители осыпали сына дорогостоящими игрушками. Каких только игрушек не было у него в детской! Большая железная дорога с куклами в вагонах с длинными косами и кокетливыми шляпками, со шлагбаумами, станциями, до­миками и семафорами, сверкающими краской паровозами; целые батальоны оловянных солдатиков, целый набор кре­постей и пушек; миниатюрные модели кораблей, которые он мог пустить в плавание по бассейну, и даже крошечные церкви, которые звонили в свои колокола, как и подобает в то или иное время службы.

На дворе было разбросано множество других игрушек, — плюшевые медведи, пингвины, азиатские тигры.

Алексей, которого родители и все в семье называли про­сто — Алеша, управлял всем этим очаровательным, неопи­суемым миром, чудесами, вымышленными, сказочными персонажами. Иногда он подолгу впадал в уныние, несмот­ря на ласковые уговоры своего воспитателя, телохраните­лей-матросов, членов семьи. Все происходило оттого, что Алексей в своей магической детской, в которой он был хруп­ким императором, объявлял войну «старушке-смерти», о ко­торой Распутин с присущим ему ироническим смешком си­биряка, говорил, что ее нет, что она уже давно проиграла битву и ретировалась.

Когда отец Григорий однажды спросил его, почему, по его мнению, смерть может оказаться сильнее его, мальчик с серьезным видом ответил:

— Потому что она старше!

Алексей обладал прекрасным музыкальным слухом. Он мог часами слушать, как играют на фортепиано его сестры, и сразу замечал любую неверно взятую ими ноту. В отличие от сестер, он предпочитал балалайку и научился неплохо играть на ней.