Том 3. Записки охотника - Иван Тургенев

Непосредственным результатом следствия о «Записках охотника» было увольнение от службы (с лишением пенсии) цензора Львова. «Отставить за небрежное исполнение своей должности», — написал Николай I на «всеподданнейшем представлении» по этому вопросу Ширинского-Шихматова (там же, с. 297). Возникшая в связи с разбирательством дела о пропуске в печать сочинения, признанного «неблагонамеренным», «высочайшая резолюция» и всё следствие, ей предшествовавшее, не могли не отразиться и на ближайшей цензурной судьбе «Записок охотника». Впоследствии, отзываясь о статье, помещенной в журнале «Всемирная иллюстрация» (1869, № 20: «Наши замечательные деятели. IV. И. С. Тургенев»), где впервые, в общей форме, упомянуто было о цензурных мытарствах этой книги, Тургенев писал П. П. Васильеву (26 августа (7 сентября) 1869 г.): «Рассказ „Иллюстрации“ о затруднениях, встреченных отдельным изданием „Записок охотника“, совершенно верен; была даже речь об отобрании экземпляров, но дело обошлось тем, что запретили мне говорить и даже объявлять в журналах»[70]. «Внимание», уделенное властями первому отдельному изданию произведения, сделало практически невозможными как появление в печати отзывов на него, так и его скорое повторение. Следует отметить, что на пути к переизданию «Записок охотника» в николаевское царствование возникло вскоре еще одно препятствие. В апреле 1854 г., т. е. в начале Крымской войны, в Париже вышел в свет французский перевод «Записок охотника», выполненный Эрнестом Шаррьером[71]. Издание это было предпринято не столько с литературными, сколько с политическими целями. Оно было вызвано к жизни теми настроениями во французском общественном мнении, которые сопутствовали военному столкновению Франции с Россией. Тургенев вынужден был публично протестовать против недоброкачественного перевода Шаррьера, равно как и против тенденциозного использования этого издания в целях антирусской пропаганды. Он выразил свой протест в форме письма в редакцию «Journal de St. Pétersbourg» (номер от 10 (22) августа 1854 г.). Однако это выступление не могло снять тех критических, в адрес самодержавно-крепостнического режима Николая I, элементов книги Тургенева, которые в ней действительно имелись и которые были политически заострены как в самом переводе Шаррьера (начиная с заглавия), так и в откликах на него французской печати[72].

История с переводом Шаррьера обрекала на неудачу дело переиздания «Записок охотника» при жизни Николая I. Однако и с началом нового царствования «Записки охотника» продолжали оставаться на положении вредной по содержанию книги[73]. Вопрос о новом издании их был поставлен Тургеневым и его друзьями в 1856 г. (в связи с подготовкой к печати первого собрания сочинений писателя — «Повести и рассказы», в трех томах). Но практически решение этого вопроса в цензурных инстанциях оказалось возможным лишь после того, как правительство окончательно решилось приступить к отмене крепостного права, что нашло выражение в известных рескриптах Александра II на имя Назимова — виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора. 25 декабря 1857 г. Некрасов писал Тургеневу в Рим: «После (вероятно, известного тебе) указа о трех губерниях нет, говорят, сомнения, что „Зап<иски> охот<ника>“ будут дозволены» (Некрасов, т. X, с. 375).

Новое издание «Записок» было «дозволено», но не сразу[74]. Главное управление цензуры разрешило издание 5 февраля 1859 г., причем Тургеневу было предложено внести в текст несколько изменений, указанных официальными рецензентами — цензорами В. Н. Бекетовым и А. И. Фрейгангом. Выходу в свет второго издания способствовал И. А. Гончаров, служивший в ту пору в цензуре[75].

В февральской книжке «Современника» за 1859 г. Добролюбов включил в текст своего критического разбора пьесы А. Н. Островского «Воспитанница» следующее извещение: «Приготовляются к печати „Записки охотника“ И. С. Тургенева, нового издания которых уже несколько лет с таким нетерпением ожидала терпеливая русская публика. Эта новость уже не в предположениях только, а в действительности: мы видели, наконец, экземпляр „Записок охотника“, одобренный цензурою к новому изданию. Месяца через два книга эта появится в свет» (отд. «Новые книги», с. 289).

Вышедшее в свет в первых числах мая второе издание по своему составу повторяло первое. Изменения в составе цикла были сделаны при издании его в 1860 г., в «Сочинениях», выпущенных Н. А. Основским. К двадцати двум рассказам цикла Тургенев присоединил здесь еще два очерка: «О соловьях» и «Поездка в Полесье». Первый был напечатан сначала в приложении к книге С. Т. Аксакова «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах», вышедшей в Москве в 1855 г.; второй — в десятой книжке журнала «Библиотека для чтения» за 1857 г. Но уже в следующем издании своих «Сочинений», выпущенных в 1865 г. бр. Салаевыми в Карлсруэ, Тургенев исключил из цикла оба очерка, вернувшись в отношении состава «Записок охотника» к изданию 1852 года.

Вновь к работе над пополнением состава цикла Тургенев обратился в начале 70-х годов. В 1872 г. он напечатал в № 11 журнала «Вестник Европы» рассказ «Конец Чертопханова», написанный в завершение созданного еще в 1848 г. рассказа «Чертопханов и Недопюскин». Узнав об этом, П. В. Анненков тогда же писал Тургеневу, убеждая его оставить «Записки охотника» «в неприкосновенности и в покое после того, как они обошли все части света». «Ведь это дерзость, — писал Анненков, — не дозволенная даже и их автору. Какая прибавка, какие дополнения, украшения и пояснения могут быть допущены к памятнику, захватившему целую эпоху и выразившему целый народ в известную минуту. Он должен стоять — и более ничего. Это сумасбродство — начинать сызнова „Записки“» (письмо от 23 октября (4 ноября) 1872 г. — Рус Обозр, 1898, кн. V, с. 21). В ответном письме к Анненкову Тургенев как будто соглашался с доводами своего друга (письмо от 25 октября (6 ноября) 1872 г.), но, готовя очередное издание «Записок охотника» 1874 г., ввел в цикл не только рассказ «Конец Чертопханова», но и еще два: «Живые мощи» и «Стучит!». Из них первый был прежде напечатан в сборнике «Складчина» того же 1874 г. В основу обоих этих рассказов были положены старые творческие замыслы, возникшие еще в сороковые годы.

Были у Тургенева и другие замыслы и наброски, относившиеся к «Запискам охотника». Но к работе над их завершением он больше уже не обращался. В письме к Я. П. Полонскому от 13 (25) января 1874 г. Тургенев следующим образом характеризовал эти замыслы и наброски. «Иные очерки остались недоконченными из опасения, что цензура их не пропустит; другие — потому что показались мне не довольно интересными или нейдущими к делу» (см. ниже, с. 511). К первой из этих групп принадлежали замыслы рассказов «Землеед» и «Русский немец и реформатор»; ко второй — рассказы «Приметы», «Незадача» и др. (см. Приложение II: Неосуществленные замыслы рассказов, предназначавшихся для «Записок охотника»).

Появление «Записок охотника» в печати было встречено в русской критике разноречивыми оценками. Критики правого лагеря отнеслись к тургеневским очеркам и рассказам с безусловным отрицанием. Ф. В. Булгарин еще до появления «Записок» отдельной книгой напал на язык отдельных рассказов, усмотрев в нем «венец красноречия натуральной школы», с которой вел ожесточенную борьбу (Сев Пчела, 1847, № 109, с. 435). Изображения «сельской жизни» в «картинах» Тургенева он квалифицировал как «грязь» и «безграмотность» (там же, № 257, с. 1027). С. П. Шевырев критиковал рассказы «Записок» как произведение, будто бы, антигуманистическое и нехудожественное. Отвергая демократическое истолкование принципа гуманности, лежавшее в основе деятельности писателей «натуральной школы», Шевырев противопоставлял этому истолкованию всепрощающее христианское чувство. «Любовь, — рассуждал этот критик, — налагает на нас обязанность любить ближнего в каждом человеке, каков бы он ни был. Гуманность же сортирует людей, — и к большинству их витает даже ненависть, а из ненависти не может выйти ничего изящного, ничего глубокомысленного, ничего возбуждающего…» Тургенева-прозаика Шевырев квалифицировал как «кописта, который не имеет поэтического призвания» (Москв, 1848, № 1, отд. «Критика», с. 54 и 41).

Славянофильская и близкая к ней критика с сочувствием отнеслась к тем рассказам цикла, в которых, без достаточных оснований, увидела анологию народного (крестьянского) смирения и покорности. Так, критик журнала «Северное обозрение» доказывал, что в рассказе «Смерть» Тургенев — «прекрасный живописец русского мира» — «верно и тонко воспроизвел одну из самых замечательных черт нашего народа — нашу преданность воле бога…» (Сев Обозр, 1848, т. II, отд. «Критика и библиография», с. 55). Обличительные произведения цикла, напротив того, подвергались в славянофильской и родственной ей печати осуждению. Почвенническая критика в лице Аполлона Григорьева усматривала в «Записках охотника» только выражение «поэтических стремлений» их автора и, стало быть, отказывала произведению в подлинно реалистическом изображении действительности (Рус Сл, 1859, № 5, отд. «Критика», с. 18).