Искры гаснущих жил - Карина Демина

Кажется, она никогда прежде не говорила столько. А Кейрен слушал, и когда голос срывался, утешал ее. Он не был похож на прочих ищеек, которые, если и заглядывали в Нижний город, то лишь за данью, которую платили одинаково лавочники, старьевщики и шлюхи.

— О чем-нибудь, — он хватает прядку волос губами и тянет.

— Прекрати.

— Холодно, — Кейрен дрожит. И Таннис, пытаясь согреть его хоть как-то, трет спину ладонями. — И мысли муторные. Мы ведь надолго здесь?

— Да.

Грент так просто не отступит, и если уж добрался до короля, то… охота не прекратится сегодня. Завтра? Послезавтра? У Грента много времени, а вот насколько хватит Таннис?

— Тогда, леди, — над ухом раздается смешок, и ледяные ладони Кейрена лезут под свитер. — Вам следует развлечь гостя беседой. Конечно, я бы и от чая не отказался… а уж за овсяное печенье и душу продал бы, с детства обожаю овсяное печенье.

В животе противно заурчало.

Печенье… Таннис просто поела бы… хотя…

— До сумки дотянешься?

— У тебя там печенье? — Кейрен заерзал, пытаясь одновременно и добраться до мешка, и Таннис не выпустить.

— Хлеб. И сало. И еще шоколадка…

— Шоколадку хочу.

— Сначала хлеб и сало… — Таннис фыркнула, сдерживая смех.

Нет, без него она пропала бы. Сошла бы с ума со страха.

— Слушай, — Кейрену удалось-таки зацепить длинный ремень. — Ты почти как моя матушка. Она тоже вечно грозилась без сладкого оставить, если я не буду нормально есть.

Ну, судя по тому, что он тощий, угрозы не помогали. Таннис попыталась представить себе матушку Кейрена и… она наверняка ничуть не похожа на ее собственную. Ну да, леди не станет носить драный халат поверх мужской рубахи. И на нарядную клетчатую юбку, которую мамаша в последние лет десять надевала в церковь, не взглянет даже.

Она…

Она — часть другого мира, куда Таннис стремится попасть.

— Отпусти, — вывернувшись из его объятий, Таннис нащупала и сало, и нож.

— Дай сюда, не хватало, чтобы ты порезалась.

— Я…

— У крови очень яркий запах, — иным, серьезным тоном произнес Кейрен. — И если не хочешь привадить хищников, то позволь мне.

Позволила. И сунула пальцы в рот, пытаясь унять дрожь.

— Не молчи, Таннис, — Кейрен коснулся ее лица. — Расскажи мне об этих… людях.

— Они не люди. Они… давай я лучше расскажу тебе про короля…

…мамаша заперла ее и ключ с собою забрала. Сидеть тоскливо. И Таннис забирается на подоконник, рисует на темном влажном стекле буквы. Леди Евгения говорила, что следует тренироваться, выправлять почерки, но мамаша считала это все — глупостью.

И злилась.

Она даже поднималась под крышу и кричала на леди Евгению, требовала, чтобы та оставила Таннис в покое. Леди Евгения отвечала мамаше тихим голосом, что ту лишь злило.

— Нечего девке всякими глупостями голову забивать! — на мамашин крик выглядывали соседи, ухмылялись. В доме леди Евгению недолюбливали, почитали странной, а то и вовсе ненормальной, но обижать — не обижали.

Войтех сказал, что за нею подземный король приглядывает…

…она учила и его.

Буквы выходят кривыми, и Таннис в раздражении закусывает губу. Она ладонью стирает нарисованное и, прижав нос к стеклу, дышит.

…мамаша забрала ее тетрадь, спрятала… а в тетради писать удобней, чем на окне. Но Таннис сосредоточенно выводит на влажном стекле собственное имя. Получается почти хорошо. Полюбовавшись результатом, она стирает имя и вновь дышит.

Увлекшись, Таннис не замечает, как открывается дверь.

— Привет, малявка, — говорит Войтех.

И Таннис с визгом бросается на шею.

— Спокойно. Собирайся. Пойдем.

— Куда? — ей нравится висеть, зацепившись за него, и то, что Войтех поддерживает ее рукой, и что второй треплет короткие ее волосы.

— В гости к королю.

Радость исчезает. Живы еще ее воспоминания о недавнем походе под землю.

— Послушай меня, малявка, — Войтех отцепляет ее руки и усаживает Таннис на кровать. Родительская убрана и застлана покрывалом, которое мамаша из разноцветных кусочков сшила, правда, давно, когда еще у нее была охота что-то шить. — Бояться нечего. Нас пригласили и будут ждать.

И Войтех, присев на корточки у кровати, продолжает.

— Я хочу, чтобы он знал тебя. И его… свита, — на этом слове Войтех запинается. — Если вдруг со мной что-то случится…

— С тобой ничего не случится!

Она верит в это и не собирается отступать от веры.

— Конечно, малявка. Но жизнь — штука сложная… в общем, мало ли, вдруг тебе на будущее помощь понадобится? Или просто убежище. Без дозволения Мясника под землю лучше не соваться. Так что, собирайся.

Войтех сам вытаскивает из-под кровати грязные ботинки которые еще со вчерашнего дня не просохли.

— За обувью надо следить, малявка. И за одеждой тоже.

— За этой? — снова штаны с пузырями на коленях, и на заднице продрались. Мамаша там розовую латку поставила, сердечком.

— За любой, — Войтех непреклонен. Он заставляет вытереть ботинки, чего Таннис не понимает: все одно ж изгваздаются, вон на улице уже неделю дожди, значит, грязища кругом будет. Спорить она не смеет. Войтех сам заправляет в штаны мешковатую рубашку, и застегивает ее на все пуговки. Волосы расчесывает мамашиным гребнем… — Так-то лучше. Ты же красивая девочка, нечего притворяться оборванкой.

И Таннис розовеет.

Ей нравится, когда ее хвалят, а от мамаши не дождешься…

На улице и вправду дождь, но Войтех раскрывает над головой черный зонт.

— Откуда?

— Откуда взял, там уже нет, — отшучивается он. — Прячься, малявка. И не надо ходить по лужам. Лужи обходят…

Так это ж дольше… но Таннис, вцепившись в руку Войтеха, послушно огибает лужу за лужей, до самого моста.

— А мы разве…

— Под землю, — Войтех складывает зонт и подает руку. — Осторожно, малявка, берег скользкий. Иди по тропе.

Тропа вилась, проглядывая из-под серых травяных косм. Крутая, неровная, она спускалась к воде, но Войтех остановил раньше. Под опорой моста, что подымалась из осклизлого, омытого дождями берега, он указал на неприметную дверцу.

— Нам сюда.

Дверь на ржавых петлях к великому удивлению Таннис открылась беззвучно. В лицо пахнуло сыростью и особым подземным холодом, от которого пальцы судорогой свело.

— Держись за меня. И не отставай.

Пристроив зонт в углублении, Войтех достал свечу, и робкий огонек заплясал на его ладони. Таннис же вцепилась в рукав. Было не страшно — жутко.

Захотелось наверх.

Домой.

И мамашины запреты не казались больше глупостью. Таннис мысленно пообещала, что если вернется живой, то… постарается быть послушной девочкой. Хотя, конечно, подозревала, что сдержать обещание у нее не выйдет.