Военные разведчики XX века - Михаил Толочко

«Норма», терзаемая ревностью и тщеславием, оповестила своего руководителя — офицера в советском посольстве. Москва решила: утереть слезы и работать дальше. Маклин женился на своей американке, а советская шпионка руководила бывшим любовником до тех пор, пока гитлеровские войска не заняли Париж. Тогда она поспешила спастись в Англии.

Из подполья поддерживала во время нацистской оккупации француженка Матильда Карре контакт с руководством Сопротивления в Лондоне. Гестапо арестовало ее. Один из ее охранников предложил ей свои объятия и более того. Позже в мемуарах она писала: «Это был просто животный страх, реакция тела, пережившего первую ночь в тюрьме, страдавшего от стужи и почувствовавшего ледяную руку смерти. И вдруг снова ощутившего тепло в объятиях мужчины… даже если это были объятия врага». Она ускользнула и из объятий, и от гестапо и предстала в Англии перед службой контрразведки. Французы отказались понимать такой вид сотрудничества и осудили Матильду Карре в 1949 году за предательство 35 борцов Сопротивления к смертной казни. В 1962 году она была помилована и выпущена на волю.

В большинстве шпионских дел «холодной войны» женщины играли или главную роль, или хотя бы вторую по значению.

Именно женщина, переселившаяся из Австрии в Англию, советская агентесса, подвела марксистского мечтателя Кима Филби к австрийскому товарищу Арнольду Дейчу, который вместе со своей женой создал в островном государстве шпионскую сеть.

И, конечно, женщина же разоблачила мастера шпионажа Филби. Британская секретная служба внедрила в руководство коммунистической партии Англии Ольгу Грей. Дейч и Филби вынуждены были искать спасения в советской столице.

Вторая мировая война выдвинула, по мнению американской писательницы Мари Ловелл, ее землячку Бетти Пак (агентурная кличка «Синтия»). «Она излучала обаяние, почти магнетическое», — вспоминает один ее коллега из секретной службы. «Она вся светилась, не только ее зеленые глаза и обезоруживающая улыбка. Многие мужчины воспринимали это как тепло, как на них направленную страсть. Приемом этой женщины было убеждать мужчину, что он один на всем свете и, пусть даже не молод, для «Синтии» он образец совершенства».

Прекрасная блондинка сбрасывала свои одежды перед крупными деятелями мира сего. В Варшаве перед доверенным министра иностранных дел Йозефом Беком, в Вашингтоне перед секретоносителем итальянского военно-морского флота и, после того, как он все выдал, в том же городе — перед пресс-атташе посольства Виши.

«Синтия», которой было немногим больше 30, получала доступ к секретным шифрам, боевым приказам, к секретной переписке. Позже она рассказывала о своих успехах: «Мои начальники сказали мне, что я своей работой спасла тысячи американских и английских жизней».

Сегодня агенты работают по-другому. К примеру, Мэри Эн Баумгартнер. Консервативна, состояла членом парижского «Межсоюзнического кружка», эксклюзивного клуба в предместье Сен-Оноре — рядом с британским и американским посольствами, по соседству с Елисейским дворцом.

Американка представлялась своим соседям как брокер по инвестициям. Симпатичный мужчина, с которым она делила фешенебельную квартиру, был, по всей' вероятности, художником из Южной Америки. Он «не имел ни малейшего представления о том, чем она занималась в действительности». У французской контрразведки мнение было другое. Мадам была сотрудницей ЦРУ», «источником информации».

Она вскружила голову молодому французу из группы советников тогдашнего премьер-министра Эдуарда Балладюра. Леди представилась ему как сотрудница фонда американо-французских отношений. Она интересовалась переговорами в ГАТТ и представила французу доверенных лиц из Миннесоты, экспертов по зерновым культурам.

Так, по крайней мере, следовало из визитной карточки, обнаруженной французской контрразведкой.

Юнец из команды Балладюра лишился своего места. Французы идентифицировали леди как руководящую сотрудницу отдела анализа ЦРУ. Мэри Эн Баумгартнер вместе с четырьмя коллегами весною 1995 года была вынуждена покинуть Париж.

Жизели, которая в действительности зовется Гизе-ла и по-прежнему заказывает в «Фуке» свой любимый коктейль, такая судьба не грозит. По ее словам, в интересах своей службы в Пуллахе она поддерживает только официальные контакты с коллегами из французских секретных служб.

А как же обстояло дело с иностранным дипломатом, с которым она беседовала недавно на приеме у посла? Обычная встреча за обедом?

ОБЕЗЬЯНИЙ ПИТОМНИК

В полутемном просмотровом зале на третьем этаже штаб-квартиры Центрального разведывательного управления США в Лэнгли по серебристому экрану плотным каскадом струились немые кадры. Шеф оперативного дальневосточного отдела Смагли, рано располневший и полысевший мужчина, смачно попыхивал трубкой. Справа от его мягкого кресла на столике-пульте прямой связи с проекторной в массивной фаянсовой пепельнице к этому часу уже выросла горка черного табачного шлака. Остальным чинам — участникам просмотра — курить в зале строжайше возбранялось.

Время от времени Смагли переводил указательным пальцем светящийся пластмассовый рычажок связи на отметку «стоп» или «перемотка». Лента замирала или снова возвращала зрителей — специалистов по тайным операциям — на несколько эпизодов в историю. Смагли резко и односложно комментировал: «Запомнить!», «Выяснить имя!», «Проверить номерные знаки машин…» Подчиненные фиксировали приказания шефа в служебных секретных блокнотах, прошитых толстым шнуром и скрепленных сургучной печатью.

Несколько жестяных увесистых контейнеров киноленты этим утром доставили в Лэнгли с нарочным из Гонконга. Смагли готовился с анализом материала на доклад высшему начальству и не переставал чертыхаться по адресу гонконгской резидентуры, которая не удосужилась отобрать самые важные для дела ролики, а спихнула со своих плеч все навалом. По извечно идиотскому принципу: чем больше, тем лучше.

С той поры, как фабрикант Джордж Гонсалвиш из Макао оказался в списках неблагонадежных лиц и превратился в объект наблюдения, Смагли пришлось познакомиться с широким ассортиментом кинопродукции братьев Шау. Ранран и Ранмэ Шау вели с Гонсалвишем прочную дружбу. Дело дошло до того, что их фильмы, в основу которых были положены зверские рукопашные схватки в стиле древней восточной борьбы «кунг-фу», настолько заразили Гонсал-виша, что текстильный король фирмы «Префьюм энд бразерз текстаил» сам увлекся «кунг-фу», стал изучать и пропагандировать этот вид борьбы.

— Послушайте, Норитак, — Смагли полуобернулся в своем крутящемся кресле, — напомните-ка мне и присутствующим основные заповеди «кунг-фу». Вы ведь теперь у нас специалист первой руки. Не зря я послал вас в Гонконг.

— С удовольствием, шеф, — подобострастно пробасили из глубины зала. — Итак, «будь непоколебим, как вбитый гвоздь, увертлив, как матерый леопард, чуток, как мудрый дракон. Наноси удар с энергией урагана; уходи от удара с изворотливостью обезьяны». Кажется, так, шеф.

— Благодарю. Превосходно. — Смагли фосфоресцирующим пластмассовым рычажком пульта остановил ленту. Экран погас. Под потолком разлился неоновой дневной свет. — Признаюсь, меня самого заинтересовала эта неумирающая система потасовок. — Смагли, сопя, раскурил трубку. — В защите и нападении в равной степени участвуют ступни ног, руки, пальцы, локти, голова, колени, кулаки, ладони. Просто черт знает что! Но без особых навыков дыхания, говорят, победить противника невозможно. — Шеф снова повернул грузное тело в глубину зала: — Норитак, напомните «стажерам», как называют борьбу «кунг-фу» в тех краях, откуда вы только что вернулись.

— Да, сэр, в Гонконге борьба пользуется огромной популярностью под названием «шаолиньский бокс». Оно происходит от географического места зарождения поединков — Шаолиньского монастыря. Система приемов разрабатывалась монахами веками. Святые отцы были горазды лупить друг друга. Кинопромышленники братья Шау, в совершенстве освоившие эту тему, прочно оседлавшие бизнес, издают в наши дни специальные журналы, торгуют значками, календарями, плакатами, сувенирами с эмблемой и девизом «кунгфу»: «круши, как молния, исчезай, как смерч!» Я перед отъездом располагал достоверной информацией, что бизнесмен Гонсалвиш стал тайным членом ассоциации коммерческих поединков «шаолиньского бокса».

— О’кей, Норитак! Поехали дальше. Не убери мы Гонсалвиша вовремя, от него можно было ждать еще чего-нибудь похлеще!

Дневной неон вяло покинул зал, придав лицам зрителей землистые тона. Над креслом Смагли, убегая к потолку, струились ароматные облачка трубочного дыма. По экрану вновь побежали кадры. Норитак неслышно приблизился к креслу шефа: