Вдова - Наталья Парыгина

— Уйду я от тебя в общежитие, — сказала Катя.

— Уйди, что ж... А сердишься ты на меня зря. Я тебя жалею. И метанья твои понимаю. Сама из стороны в сторону бросалась в твои годы. А только как руками не маши — крылья не вырастут. На земле твое место. И надо себя переломить. Научись воле своей покоряться. Гору одолеешь — по ровной дороге играючи пройдешь. А с легкой тропинки начнешь — о первый камень споткнешься. Не уходи ты со стройки. Совет мой, наказ мой — не уходи, пока не поймешь, куда тебя тянет. В любую сторону тебе дорога открытая. Учись. Работай. У нас вон Ольга Кольцова с пятью классами на стройку пришла. В домработницах жила девчонкой. А теперь — с учеными одни задачи решает. Новый каучук, для которого ты завод строишь, с ее помощью изобрели. Орденом ее наградили.

— На что мне и ордена, когда молодость пройдет, — усмехнулась Катя.

— Облако не обнимешь, молодость не удержишь, — сказала Дарья. — А хорошая молодость на всю жизнь радостей запасет.

Дарья привычным движением плавно повернула вентиль. Яркий луч солнца упал ей на руку, пригревая кожу, и Дарья не сразу отпустила железное колесико, принимая ласку пробившейся в цех весны. Прежде чем вернуться к своему столику, она постояла в проходе между аппаратами, глядя в большие, слегка припорошенные белой меловой пылью окна. Тополя замерли за окнами, подсохшая серая дорога виднелась за ними, осевший грязный сугроб жался к кирпичной стене. Тополя были еще голые, ни один листик не проклюнулся, но почки заметно вздулись, оберегая до времени под темной кожицей зародившиеся листики. А в цехе газодувки, дрожа своими железными телами от неизбывной внутренней силы, упрямо тянули старую песню о рождении каучука.

Вдруг сквозь этот привычный натужный гул Дарья уловила встревоженный женский голос. «Случилось что-то», — пронеслось у нее в голове. Взбежав по ступенькам, она взглянула в глубь пролета. Лихачева, ухватив за плечи молоденькую аппаратчицу, быстро шевелила губами, но слов нельзя было разобрать, только отдельные всплески ее высокого голоса долетали до Дарьи. «Чего она там натворила?» — подумала Дарья про аппаратчицу, решив, что Лихачева делает ей разнос.

Она пошла узнать о происшествии, но Лихачева вдруг сама ее увидала и кинулась навстречу, улыбаясь во весь рот и размахивая руками. Отчаянная, веселая Шурка ожила в солидном инженере, аккуратно уложенные волосы растрепались и подпрыгивали надо лбом, каблучки бойко стучали о цементный пол. Она, не переставая, что-то кричала, что-то очень важное и, кажется, радостное.

— Космос, — услышала, наконец, Дарья, — в космосе человек!

Шурка обняла Дарью сильными, окрепшими в работе руками, прижала к себе и закружила, не дав как следует вникнуть в новость. Кружила и твердила ей в ухо все те же слова:

— Человек в космосе! Человек в космосе!

Сообщение это скорее поразило, чем обрадовало Дарью. Не умела она воспринимать события с таким безудержным восторгом, как Шурка.

— Да когда ж он полетел?

— Сегодня! Сейчас летает. Вокруг Земли облетит.

— Вокруг Земли! Наш человек?

— Наш! Наш, советский...

Девчонка-аппаратчица прибежала и трясла Дарью за руку:

— Поздравляю, Дарья Тимофеевна! Скоро к звездам полетим!

Дарья смотрела в их возбужденные, счастливые лица и понимала, что случилось нечто необыкновенное, великое, что, может быть, сразу и не осмыслить умом, придавленным повседневными мелкими, утомительными заботами. Радостное волнение более молодых и острее чувствующих пульс эпохи женщин передалось ей. «Надо бы Анюте сказать да Косте», — подумала Дарья, но тут же сообразила, что они, должно быть, уже знают.

Обняв за плечи Дарью и девчонку-аппаратчицу, Лихачева повела их к выходу. В заводском дворе, обычно пустынном во время работы, кучками, оживленно переговариваясь, толпились люди.

Дарья вскинула голову, будто надеясь увидеть в небе таинственный корабль, в котором наш, русский человек впервые в истории существования человечества облетал земной шар. Небо было высокое, безоблачное, прозрачной чистой голубизны. А космический корабль несся где-то далеко над этой голубизной, в пустоте и мраке, одинокий в безлюдном пространстве и накрепко связанный с земными людьми общей победой и общей гордостью.

— Спутник я один раз видела ночью, — сказала аппаратчица.

— Как его зовут? — спросила Дарья о космонавте.

— Юрий Гагарин...

После смены, когда Дарья возвращалась домой, дети на улице хором кричали еще вчера незнакомое, а сегодня бессмертное имя первого космонавта.

Доставая из конверта письмо, Дарья выронила на стол фотографию. Молоденькая девушка с высоко закрученной прической, с чересчур яркими, видно, накрашенными бровями и ресницами, с тонкой шеей в треугольном вырезе платья улыбалась с фотографии. И, не читая письма, Дарья догадалась, что это Митина невеста, а может быть, уже жена.

Нет, не жена. Митя писал, что свадьба назначена на двадцать второе июня и приглашал мать приехать. «Завтра у меня получка, и я вышлю тебе сто рублей на дорогу, а если не сможешь приехать, то купи себе подарок, какой захочешь...»

Дарья растрогалась, вытерла замокревшие глаза. Митя женится! Она бережно взяла в руки фотографию, долго разглядывала будущую невестку. Глаза у девушки были открытые, приветливые, а что красится — не понравилось Дарье. И прическа эта, величиной с опрокинутый горшок, показалась неуклюжей. В Серебровске теперь многие носили такие прически, но Дарья с молоду привыкла к простоте, недолюбливала эти новые моды.

Какая-то беспричинная тревога исподволь отравляла радость. «Хорошо, что Митя женится», — думала она, пытаясь заглушить неприятное чувство. Но тревога не проходила. Что ж такое? Дарья снова взяла письмо, и вдруг взгляд сам собою выхватил из середины строчку, где сообщал Митя день свадьбы. Двадцать второе июня... Да неужто им, бестолковым, другого дня не нашлось?

Дарье вспомнилась Леоновка, возвращение с Василием и с ребятами из лесу, отчаянный бабий вой над живыми, еще не ушедшими на войну солдатами. День, в который началась война, прочертивший горький след через всю Дарьину жизнь... Черной печатью был он отмечен в ее сознании и не годился для свадьбы.

С письмом и фотографией Дарья направилась на кухню, где Анюта гладила белье. Тяжелый электрический утюг споро скользил по белой наволочке, а Анюта только слегка придерживала его за ручку, чтоб не спрыгнул со стола.

Бросив на мать беглый взгляд, Анюта угадала ее волнение.

— С Митей что-нибудь? — приподняв утюг, спросила она.

— Женится, — сказала Дарья.

— Пора ему.

Анюта опустила утюг и продолжала гладить, как будто Митина женитьба была пустяковым делом.

— Скоро свадьба. Да день выбрали нехороший: двадцать второе июня.

— А чем он нехороший? — отставив утюг и аккуратно складывая наволочку, удивилась Анюта.

— Война в этот день началась, — напомнила Дарья.

Анюта засмеялась.

— Ой, мама, ну когда это было! Сто лет назад.

— Поменьше ста...

Анютин смех и обидел и успокоил Дарью. Слишком легко, подумала она, забывают молодые то, чего ей вовек не забыть. Но, может быть, это и хорошо. Им впереди на долгую жизнь забот хватит, что ж прошлое ворошить. Много, поди-ка, свадеб, сыграно двадцать второго июня, после войны, авось и Митина не будет бессчастной.

— На свадьбу меня зовет.

— А что? Поезжай, — оживленно проговорила Анюта. — На самолете за один день доберешься.

— Еще на самолете мне не хватало. Я, в небо не поднявшись, со страху помру.

— Не помрешь, — засмеялась Анюта.

— Нет уж. Если поеду, так поездом.

Но представив себе дальнюю дорогу, Дарья вздохнула. Дважды в жизни ездила она в далекий путь — в Сибирь: в эвакуацию, в теплушке, с ребятами, и к Мите, в колонию, беременная Галей. Обе дороги были так тяжки, что теперь Дарье страшно показалось ехать. И, поразмыслив, решила она обойтись поздравительным письмом. В горькое для Мити время поехала, не задумавшись, тягот дорожных не убоялась. А в радости обойдется Митя и без нее.

В воскресенье к Дарье неожиданно нагрянули гости — Дора с сыновьями.

— Привела тебе, Даша, показать своих молодцов, — едва переступив порог, громко и весело проговорила Дора. — Ты глянь, что за женихи! Жалко, что у тебя невест нету.

— У меня невесты не переводятся, — в тон гостье сказала Дарья. — Катя! Галька!

Галя прибежала первой — в новом поплиновом платье со складочками, с голубыми бантами в косах, бойкая, верткая.

— Вот, малость подождать и дозреет. Сергею в небе ждать не муторно, все равно жену в самолет с собой не возьмешь.

Сергей, улыбаясь, наклонился к Гале.

— Пойдешь за меня замуж?

— Нет, — мотнула головой Галя, — я за Славку пойду из нашего класса.