Лето 1969 - Элин Хильдебранд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем меня вместе с пятью другими солдатами перевели в разведку. Среди них был парень по имени Банджо из Кейп-Джирардо, у которого заканчивался срок службы. По сути, сразу после задания он мог вернуться домой к жене, трехлетней дочери и малышу, которого даже не видел. Мы сразу поняли, что Банджо тугодум, но у него было больше опыта, чем у всех нас, вместе взятых, поэтому я надеялся, что опыт компенсирует мозги. Мы шли через границу обратно во Вьетнам – тридцать часов в течение двух дней – и наконец встретили на тропе чарли. Те нас не заметили, поэтому был отдан приказ пропустить их и устроить засаду сзади, но Банджо просто вышел из себя и начал палить из винтовки, и тогда мы попали в жестокую перестрелку.
Мы все отступили, но заблудились в джунглях, а когда Банджо подстрелили, он выронил нашу рацию. Другой парень, Ромео, наступил на мину-ловушку и получил бамбуковый шип прямо в ногу, поэтому не мог идти дальше, к тому же дико завывал. Я отправился на поиски рации, без нее мы потерялись бы, и нашел ее. Здоровенный парень по имени Фитц перекинул Ромео через плечо, а я взял Банджо, и мы выбрались из джунглей на поляну. На самом деле это оказалась разбомбленная деревня. Все вокруг было разрушенное, черное и обугленное, кое-где еще горело, и я выстрелил в воздух, вдруг кто-нибудь появится.
Тогда и услышал плач. Я искал, пока не нашел маленького мальчика, пяти или шести лет, сидящего рядом с убитой женщиной, очевидно матерью. Я взял малыша на руки, мы вызвали по радио вертолет, и ребенок отправился с нами. Я пытался выяснить, как его зовут, но он только твердил: «Везу, везу». Тогда я сказал: «Хорошо, тебя зовут Везунчик, и так скажу, дружок, имя тебе подходит».
Через несколько дней меня вызвали к одному из больших начальников, полковнику Дж. Б. Нейману, на личную аудиенцию. Я подумал, вдруг у меня проблемы. Я не сделал ничего плохого, но, несмотря на это, сильно нервничал.
Я сел за стол напротив полковника Неймана, и тот сказал: «Ну что, рядовой Фоли, кажется, у тебя есть ангел-хранитель». – «Сэр?» – не понял я. Тогда полковник рассказал, что кто-то из высшего эшелона – недосягаемо высокого – позвонил справиться обо мне. Полковник немного покопался и узнал о моих «героических усилиях» на поле боя: как я остался с телами приятелей Щена и Жаба, вернулся за рацией и помог Банджо, а еще спас из деревни вьетконговского ребенка.
Я совсем забыл сказать, что на маме Везунчика была черная вражеская роба. И полковник заметил: «Любой другой солдат решил бы, что проще пристрелить мальчишку». А я ответил: «Это был маленький мальчик, сэр, очень маленький. Он даже не понимал, отчего вокруг война. Он забрался мне на руки и крепко обнял за шею. Я не собирался допустить, чтобы с ним что-то случилось».
Полковник сказал: «Ты хороший солдат, Фоли, и верный патриот. Нам нужны такие, как ты. Назначаю тебе повышение и целую неделю увольнительной. Свободен».
Я встал, отдал честь и попрощался: «Да, сэр! Спасибо, сэр!»
Только на улице я задумался, кто же справлялся обо мне. И понял: связями воспользовались или ты, или бабуля. Я не собираюсь скрывать от тебя, мама: полковник предложил мне непыльную должность – работу в службе снабжения, по сути, сидеть целый день на складе и следить за поставками. Я отказался, мам, и вот почему.
Мне нравится быть солдатом. Я в этом хорош. Я видел, как разлетаются на куски мои товарищи по оружию – мои братья, гори оно все огнем, – и я должен почтить их память, оставшись на передовой и закончив то, что мы вместе начали. Я не могу прятаться в снабжении только из-за того, что принадлежу привилегированной семье и у меня есть связи.
Когда я вернусь домой с Гуама, меня назначат сержантом в новый взвод. Я стану командиром, мам.
Я хочу сказать тебе одно. И хочу, чтобы ты услышала меня громко и четко, не так, будто я кричу из другой комнаты или с дороги, как обычно, а так, будто стою перед тобой, мам, держу тебя за руки и смотрю глаза в глаза. Я планирую благополучно вернуться к тебе домой. Но самое главное – это не то, выживу я или умру, мама. Самое главное, чтобы ты каждую ночь ложилась спать с верой в то, что вырастила героя.
С любовью, твой сын
ТигрНоябрь 1969-го
Someday We’ll Be Together
[61]
На этих выходных все происходит впервые. Мэджи никогда не бывала на острове Нантакет и никогда не отмечала День благодарения вдали от семьи. Когда миссис Левин позвонила и пригласила ее, сказав: «Теперь, когда вы с Тигром помолвлены, ты должна приехать познакомиться с семьей», Мэджи думала, что ее мать будет против. Однако та практически сама собрала сумку и вытолкала дочь за дверь.
– Все идет как надо, – сказала Джин Джонсон. – Тебе двадцать лет. Пора начинать свою собственную жизнь.
Мэджи знает, что родителям нужно кормить и одевать ее трех восьмилетних братьев; и кроме того, матери нравится Тигр. Она была вне себя от счастья, когда Мэджи показала ей письмо, в котором он сделал ей предложение. Мэджи написала ответ, согласилась, и они назначили дату: суббота, четвертое июля семидесятого года.
Тигр вернется домой в конце мая, как раз вовремя, чтобы подобрать смокинг.
В среду днем Мэджи, а также кланы Левин-Фоли и Уэйленов, прибывают на пароме на Нантакет. Мэджи переживает, что ее может укачать: она родилась и выросла в крошечной деревушке Карлайл, штат Массачусетс, и ее опыт передвижения по воде ограничивался гребной лодкой на Уолденском пруду. Но паром огромный, целый плавучий дом, в котором помещаются сорок машин. Они съезжают на сушу караваном: Мэджи в универсале с родителями Тигра и его сестрами Джесси и Кирби; другая сестра Тигра, Блэр, с мужем и четырехмесячными близнецами едут следом в черном «Форде-Гэлэкси». На берегу мать Тигра, Кейт, объявляет, что у нее есть сюрприз.
Кирби и Джесси хором стонут. Кирби очень красивая, настоящая модель – стройная, с золотистыми, как у Тигра, волосами и тонкими чертами лица, а Джесси – смуглая и загадочная, словно цыганское
