Наследство - Владимир Топорков

– А сегодня масленица, – ухмыльнулся Культя. – Почему бы и не пошутить, а то будто на поминки пришли.

Вскочил Фокин.

– Позор, товарищи колхозники! Позор! Это не собрание, а посиделки какие-то получаются. Не на масленицу мы собрались, а важное дело делать. Ваш руководитель товарищ Дунаев избран председателем райисполкома в соседнем районе. Поэтому давайте решать…

– А чего решать-то? – поднялся опять неугомонный Культя. – У нас завсегда как в песне получается: «Без меня меня женили, я на мельнице пробыл».

В зале загудели, и Фокин понял: сейчас надо не упустить время, не дать разгореться страстям и, быстро подняв руку над головой, с усилием произнёс:

– Товарищ Дунаев, как коммунист, согласился с предложением обкома партии. Да и не мог он отвергнуть его – дисциплина. Ведь ещё Владимир Ильич подчёркивал, что в партии главное – признание принципов демократического централизма…

Со стула встал тракторист Николай Селиванов, и Дунаев удивился: смотри-ка, тихоня извечный, а тоже руку тянет. По лицу Николая пробежала застенчивая улыбка, но сказал он твёрдо:

– А с нами, колхозниками, посоветовались? Ведь у нас тоже устав есть!

И снова тревожный рокот прокатился по залу.

Дунаев коротко усмехнулся:

– Зря вы шум поднимаете, дорогие товарищи! Я понимаю, что и вы, и я привыкли друг к другу, сдружились за эти годы…

Знал Дунаев, прекрасно знал, что сейчас поплывут по залу ухмылки – далеко не со всеми он сдружился, и здесь скорее больше недовольных, чем друзей, – но говорил спокойно:

– …Пришло время прощаться. Поверьте, не я виноват, что так случилось, не моя тут инициатива, но отступать некуда. Так что отпустите уж, как говорится, с миром…

Усевшись, он тотчас толкнул Фокина локтем в бок, прошептал: «Голосуй! Быстрее!»

Секретарь райкома подскочил как ужаленный и звонко воскликнул:

– Ну что ж, надо голосовать, товарищи. Кто за то, чтобы отпустить с поста председателя колхоза товарища Дунаева, прошу голосовать…

Дунаев опустил глаза.

– Кто против? – спустя некоторое время проверещал Фокин. – Принято единогласно.

«Ну, слава Богу! – подумал Дунаев. – Пронесло». А Фокин уже шёл к трибуне.

– А теперь, товарищи, вам надо избрать нового председателя. Мы посоветовались в райкоме, в парткоме колхоза и пришли к выводу, что лучшей кандидатуры, чем товарищ Стрекалов, нам не сыскать. Как считаете?

Кто-то крикнул: «Правильно!», и Фокин решил не снижать оборотов.

– Значит, будем голосовать?

Но тут в президиуме поднялся Иван Дрёмов, бледный, смущённый, и гулко пробасил:

– А куда спешить, на пожар, что ли? Ведь голову колхоза избираем, не задницу… – Колхозники засмеялись, а Иван рубанул ладонью воздух: – Сколько работает у нас Стрекалов? Правильно, мы его и знать-то не знаем, а в батьки суём.

– Предложение, предложение давай, товарищ Дрёмов, – закрутил шеей Фокин.

– Есть предложение… Товарищ Бобров, вот кто годится нам в председатели.

Словно глухой взрыв раздался в зале, и Дунаев скрипнул зубами от ярости: так вот кого, выходит, пригрел он на своей груди, разлюбезного Дрёмова. А ведь он считал Ивана преданным человеком…

Поднялся Николай Спиридонович Белов, вежливо произнёс:

– Вы меня давно знаете, товарищи колхозники, и о том, что на собраниях я не большой любитель произносить речи, знаете тоже. Но сегодня не могу удержаться и не сказать, что разумную мысль высказал бригадир. Знаю я товарища Боброва давно, с детских лет, и семью его знаю. Да чего вам рассказывать, тут в зале половина учеников Софьи Ивановны сидит… Впрочем, не об этом надо говорить. У Евгения Ивановича душа за землю мается, а это главное. Нам такого хозяина и надо.

Белов замолчал на секунду, перевёл дух, и Фокин понял, что надо бросаться в бой, иначе будет поздно. Он постучал пальцем по микрофону, крикнул:

– О товарище Боброве и речи быть не может. Он сейчас работает в школе, ушёл от колхозных дел да и…

Но снова заговорил Белов, и люди моментально притихли.

– Евгений Иванович… – Белов оглядел зал, словно призывал к вниманию, – не по своей воле из колхоза ушёл. Так, товарищи правленцы?

– Так! – крикнул Иван.

– Его заставили заявление написать. Вот он, – Белов показал на Дунаева, – и заставил, чтоб, значит, не мешал втёмную играть, есть у картёжников игра такая…

Сзади раздался смех, но Белов поднял руку и продолжил:

– В самом деле, люди, не настало ли время нам о нашей земле подумать? Ведь жить нам на ней…

– Давай Боброва сюда! – крикнул кто-то, и Степан Плахов начал протискиваться к выходу.

Вот чёрт, подумал Дунаев и с силой стукнул кулаком по столу, поднялся, навис над президиумом:

– Послушайте добрый совет, колхозники! Не годится Бобров в председатели, не годится! По деловым качествам…

– Это он ему за жену мстит! – крикнул кто-то, и искристый смех рассыпался по залу, а женщины в первых рядах захлопали в ладоши.

Дунаев понял, сейчас он, как в боксе, пропустил мощный удар и лучше пока сесть, отступить, чтобы не сделать ещё хуже.

А со стула тем временем поднялся конюх Игнатьев и, обращаясь к Фокину, сказал:

– Вы нам вот что, товарищ секретарь, объясните: за что завхоза Кузьмина посадили? Непонятно нам…

Умолкли люди, а Дунаев впился взглядом в Фокина. Неужели не догадается, что про Кузьмина лучше молчать, иначе как бензина в костёр добавит. Но, кажется, понял секретарь, промямлил тихо, что сейчас не этот вопрос обсуждается.

– Да вы громче говорите! – опять подал кто-то голос из зала, и Фокин совсем завял.

– Ох, да давайте не будем о Кузьмине. Другим разом скажем. Понимаете, у нас с вами дело посерьёзнее – председателя избираем, а не в игрушки играем.

Но собрание словно захмелело, испортилось характером, начало колобродить.

– А для нас и это серьёзно, – опять сказал Игнатьев, и все зашумели, захлопали.

– Вы нам объясните только, куда гречиха колхозная уплыла? – крикнули почти от самой двери.

Дунаев вскочил.

– Про гречиху мы узнаем, когда следствие закончится. Тут не от нас зависит, милиция занимается. А вы, я вижу, уже притомились, давайте-ка перерыв сделаем…

Люди встали нехотя, и Дунаев шепнул Фокину:

– Пора закрывать собрание.

– Да ты что?! А как я перед бюро отчитаюсь?

– Потому и надо закрыть, а, вернее, до завтрашнего утра отложить, чтоб с надёжными людьми успеть поработать.

– Вот и работай сейчас, а я и иду звонить первому…

Они разошлись, и Дунаев представил, как сейчас начнёт рвать и метать Выволокин… Нет, надо спасать ситуацию, зубами рвать, но не дать провалить Стрекалова.

Егор, стиснув в злобе кулаки, побежал искать Приставкина. Пусть первым лезет в драку, а там и другие подключатся…

Евгений Иванович привык уединяться в мастерской. Здесь кроме верстаков имелись шкаф, длинный учительский стол, скрипучий табурет. Но, главное, было несколько станков по дереву, и Бобров с огромным удовольствием пилил, строгал, вытачивал причудливые ножки для мебели, сделал даже один красивый стул. Его успокаивал смолистый запах дерева, размеренный ритм работы, тёплый блеск полировки. Всё это казалось каким-то загадочным, таинственным, как в доброй детской сказке.

Когда скрипнула дверь в мастерскую и на пороге показался Степан, Евгений Иванович словно вынырнул из этого сказочного мира, непонимающе уставился на друга: что стряслось?

А тот тихо сказал:

– Пошли.

– Куда?

– На собрание. Народ требует…

Бобров всё никак не мог понять, чего хочет от него Степан.

– Какой народ?

– Наш, колхозный. В председатели тебя избирать будут…

Они шли по улице, и в голове Боброва билась одна мысль: зачем ему это нужно? Кажется, все страсти уже улеглись, и в доме с приходом Ларисы тишина и спокойствие…

– А люди? – спросил Степан и даже замедлил свой стремительный шаг. – О них ты подумал?..

Домой Евгений Иванович с Шаховым возвращались уже под вечер. Шли молча, каждый по-своему переживая и осмысливая события сегодняшнего дня. Бобров вздыхал и чувствовал, как щёки у него покалывает от жара – всё никак не мог побороть волнение, овладевшее им с первых минут, когда вступил в зал. Робкие хлопки заставили вздрогнуть. Хлопали женщины в передних рядах, и Бобров даже удивился: не всех узнал он за год, а вот его, вишь ты, признали, оказывается, за своего.

Перерыв долго не кончался, и Бобров, усевшись рядом со Степаном, представил, как раздражённо меряет сейчас шагами комнату за сценой Дунаев: наверняка готов на колени стать, но не допустить его к власти. А может, оно и к лучшему? Не честолюбив Бобров, не рвётся в председатели.

Тягучим был перерыв, и когда на сцену вышли Дунаев с Фокиным, понял по их лицам Бобров – будет бой. И действительно, сразу начал выступать Приставкин, долго рассказывал, какой хороший человек Стрекалов, и не удержался, лягнул Боброва: вспомнил тот давний случай на севе.