Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба» - Василий Звягинцев

Глава четырнадцатая

Фёст отбыл из Москвы на Урал вскоре после встречи с Мятлевым в полной уверенности, что отныне может рассчитывать на его поддержку. Ляхову не казалось очень сложным совместными усилиями Контрразведчика и его друзей убедить Президента просто посмотреть на результаты «натурного эксперимента», оставив судьбоносные решения на потом. Тем более есть такое понятие — «свершившийся факт» (в данном случае — прошедший сквозь тоннель поезд, хоть пассажирский, хоть товарный, но — оттуда), перед которым отступают любые теоретические построения, самые высокоумные и взвешенные.

Совсем недавно Вадим разрабатывал сложные схемы привлечения на свою сторону каждого президентского конфидента по отдельности, придумывал, каким именно образом (в случае успеха) организовать очередную «психическую атаку», способную вынудить главу государства начать, наконец, мыслить по-государственному. Идеи приходили в голову самые разные, иногда — на грани исполнимости, и он собирался посадить за их проработку обеих своих помощниц, с использованием недавно обретённых Шаров.

Сильвия утверждала, что при умелом обращении эти аггрианские устройства могут работать и в качестве инструмента стратегического планирования, способного переиграть любой Генштаб мира. Вот пусть девочки и потренируются, испытают себя в роли новых Шлиффенов и Брусиловых.

Из чистой деликатности Ляхов не стал спрашивать весьма уважаемую им даму, отчего тогда ни она сама, ни все её сотрудники не сумели справиться с несколькими земными парнями, ничем, кроме собственных мозгов и характеров, не вооружённых?

И вдруг все приготовления Вадима оказались излишними. Условный противник в лице генерала Мятлева сам предпочёл атаковать, внезапно, без артподготовки. И тут же, с ходу, угодил в без особой надежды, на всякий случай расставленную ловушку. Причём сам этому очень обрадовался. А окажись Контрразведчик строгим пуристом, или, хуже того — геем, как бы теперь развивались события?

Посидели они на веранде над прудом очень неплохо. Часа два Мятлев старательно обхаживал Герту, и Люду заодно, как они с Вадимом договорились, чтобы дискриминации не вышло. Сам Ляхов больше помалкивал, иногда переглядываясь с любимой, но больше думая о своём. Генерал развеселился. Заказывал оркестру музыку, танцевал с обеими девушками по очереди, ничем не выражая предпочтения Герте. Скорее, Вяземской уделял больше внимания. Схема достаточно избитая, но в общем действенная, вроде староиндийской защиты в шахматах. Какой бы ни была «валькирия» специалисткой, а волей-неволей, видя, что подруга вызывает у мужчины чуть больше сексуального интереса, сама старается не уступить, а лучше — переиграть.

Уже расплачиваясь, Ляхов посоветовал пребывающему в изрядном подпитии Контрразведчику отпустить своих сопровождающих. Мол, программа ещё не закончена, и продолжение их сегодняшних развлечений сотрудникам видеть ни к чему. В высших государственных интересах.

— Надеюсь, похищать вы меня не собираетесь? — со смешком спросил Леонид, когда его «чекисты», довольные, что последствий их сегодняшний промах иметь, скорее всего, не будет, скрылись за воротами парка.

— Именно это и собираемся, — томным голосом ответила Герта, положив руку на предплечье Мятлева и увлекая его в глубину тёмной липовой аллеи.

Вадим с Людмилой приотстали на несколько шагов, как и положено, чтобы не слышать воркования только начавших сближаться людей. А у них, похоже, нашлось что говорить друг другу. Сочтя место подходящим, Ляхов включил блок-универсал на переход в параллельную Москву. Получилось у него очень удачно, практически в то же место и время суток. Мятлев даже не заметил, когда прошёл рамку, замаскированную нависающими над дорожкой галогеновыми фонарями.

Тем более — отвлечённый действиями Герты, переключившейся с вербально-интеллектуального на физиологический режим охмурения. Мадемуазель Витгефт, теперь изображавшая не гейшу, а европейскую, вполне светскую девушку, исключительно интонациями, мимикой, скупыми и отточенными движениями тела, вполне пристойными по отдельности, за несколько минут сумела создать у генерала, не пьяного, но навеселе «в должной пропорции», впечатление, что она увлеклась новым знакомым не на шутку. Только воспитание не позволяет ей это показать.

«Высший пилотаж, — восхитился Ляхов. — Хорошо их учили! Бурная игра гормонов, едва сдерживаемая страсть, дрожь нетерпения, будто у классной египетской танцовщицы — а клиент воспринимает это лишь подкоркой. Глазами разума видит застенчивость, робкое желание понравиться и одновременно страх, что мужчина превратно поймёт её только-только зарождающееся чувство, поведёт себя слишком решительно, чем всё испортит».

Его вдруг неприятно поразила мысль, что и Людмила умеет всё это, и вполне способна манипулировать им, как и любым другим мужчиной. В зависимости от задания. Как, например, безукоризненно играла на даче перед милицейским патрулем.

Но тут же вспомнил слова Натальи Андреевны, потом Сильвии: «Со своими они никогда ничего подобного не позволят. Если выберут себе мужчину, то вернее их подруг на всём свете не найти». И успокоился.

Правда, Вадиму не хотелось бы, чтобы Герта всерьёз выбрала себе Мятлева. Вроде бы и ничего мужик, но уж слишком любвеобильный. А у него, получается, комплекс старшего брата взыграл — «я лучше знаю, какой парень моей сестрёнке нужен». Да и вообще рановато на такие темы задумываться.

Выпитый коньяк и общество Герты и Людмилы полностью избавили Леонида Ефимовича от футурошока при переходе в другую реальность. Стоило им только выйти из парка на вечернюю улицу, он сразу сообразил, где оказался. Да и странно было бы! Он умел по нескольким фотографиям определить почти любую из мировых столиц, где сделаны снимки, по рисунку букв и особенностям текста легко распознавал язык, даже совершенно незнакомый.

Что уж говорить о родном городе, где хотя и поменялось внезапно почти всё — одежда людей, типы и марки автомобилей, общий вид улиц, даже архитектурные стили новостроек, осталось достаточно легко узнаваемых, характерных именно для Москвы зданий. Тем более именно об этой «другой» Москве он последнее время только и думал.

Огляделся по сторонам, словно от растерянности сжал ладонь девушки. Очень естественно получилось. Он удивился сам себе: стоит сейчас неизвестно где, перенесённый через немыслимые толщи пространства-времени, и не травмирован пресловутым футурошоком, просто радуется приключению, навсегда меняющему его ставшую такой рутинной жизнь.

А ещё больше — ощущению нежной, но крепкой девичьей руки в своей ладони, близости её тугого, высоко открытого бедра, запаху никогда ранее не слышанных духов…

Может быть, в том и смысл, что всё случилось сразу и вместе?

Та жизнь, какая ни была, закончилась окончательно пять минут назад. Если вернётся — то уже будто и не всерьёз. Зато началась новая, где чужой город, чужая страна, чужое время. А между ними связующее звено — именно эта прелестная, невыносимо красивая, столь же умная баронесса Витгефт. Никого подобного ей он прежде не встречал. А сравнивать было с чем.

Вспомнились вдруг слова из песни Визбора:

Но даже дожив до седин,Мы гоним с усмешкою осень:«Мадам, мне всего сорок восемь,А вам уже двадцать один».

Ему-то, слава богу, не сорок восемь, только сорок один через три месяца будет, а Герте, она сама сказала — двадцать три. А то и двадцать четыре, что вероятнее. Так какие наши годы?

Ляхов с Людмилой стояли позади, Вадим тоже непроизвольно взял официально объявленную невесту за руку. Смотрели на проспект, с изредка скользящими через световые пятна фонарей такси и лимузинами.

— Кажется, выходит лучше, чем ты спланировал, — шепнула Вяземская.

— Не знаю, лучше или хуже, но выходит. Герцог Бэкингэм за куда более страшненькую женщину, королеву Анну, интересы Отечества продал, а у нас всё наоборот. Только ты что думаешь, у них всерьёз может получиться?

— Вот это меня совершенно не волнует, — несколько резковато, на взгляд Вадима, ответила Людмила. — Вы с Секондом ей задание дали — она его исполнит «любой ценой». Цена эта, в её и твоём понимании, — несколько разная. Ты, со своими патриархальными взглядами, до сих пор уверен, что девушке с мужчиной за деньги или «по работе» спать неприлично. Нас же учили, с четырнадцати, наверное, лет, что это просто один из методов нашей работы. Иногда языком цели добиваешься, иногда кулаком, выстрелом, иногда — этим. Я уже говорила — для тех, кем мы были на Таорэре, понятие морали, совести, как внутреннего императива, отсутствовало вообще. Здесь, спасибо Майе, Наталье Андреевне и службе в отряде, всё изменилось.