Жестяной барабан - Гюнтер Грасс

И вот мы его увидели, этот бетон. Нам было дозволено гладить его и восхищаться; бетон молчал.

-Смирно! -закричал кто-то внутри бетона, затем некто долговязый выскочил из того бункера, который походил на приглаженную сверху черепаху, располагался между двумя дюнами, носил имя "Дора-семь" и наблюдал прилив и отлив бойницами, смотровыми щелями, а также металлическими частями малого калибра. Человека, который отдавал рапорт обер-лейтенанту Херцогу, а также нашему капитану Бебре, звали обер-ефрейтор Ланкес.

Ланкес (отдавая честь). Дора-семь, один обер-ефрейтор, четверо рядовых. Никаких особых происшествий.

Херцог. Спасибо! Обер-ефрейтор Ланкес, вольно. Вы слышали, господин капитан: никаких особых происшествий. И это продолжается уже много лет.

Бебра. По крайней мере есть прилив и отлив. Выступления самой природы.

Херцог. Вот это и есть главная забота наших людей. Вот потому мы и строим один бункер подле другого. Мы, если можно так выразиться, сами лежим друг у друга в поле обстрела. Придется вскоре взорвать несколько бункеров, дабы освободить место для нового бетона.

Бебра (потопывая по бетону, причем люди из его труппы проделывают то же самое). А господин обер-лейтенант верит в бетон?

Херцог. Ну это не совсем подходящее слово. Мы здесь почти ни во что больше не верим. Вам чего, Ланкес?

Ланкес. Так точно, господин лейтенант, ни во что.

Бебра. Но они замешивают и трамбуют.

Херцог. Совершенно между нами: при этом набираются опыта. Раньше я ничего не смыслил в строительстве, малость поучился в университете, а потом все и началось. Надеюсь, после войны мне пригодится мой опыт работы с цементом. На родине-то все придется отстраивать заново. Вы только поглядите на бетон вблизи. (Бебра и его люди утыкаются носами в бетон.) Ну и что вы видите? Ракушки. Материал просто лежит под ногами. Бери и замешивай. Камни, ракушки, песок, цемент... Что вам сказать, господин капитан... Вы как артист, как человек искусства должны это понять. Ланкес, а ну расскажите-ка господину капитану, что мы утрамбовываем в бункер.

Ланкес. Слушаюсь, господин обер-лейтенант. Приказано рассказать господину капитану, что мы утрамбовываем в бункер. Мы в него забетонировали молоденьких собачек. В основании каждого бункера -вот где зарыта собака.

Люди Бебры. Щеночка?!

Ланкес. На всем побережье от Кана до Гавра скоро не останется ни одной собаки.

Люди Бебры. Ни одного щеночка.

Ланкес. Вот какие мы старательные.

Люди Бебры. Такие старательные! Ланкес. Скоро нам придется перейти на котят.

Люди Бебры. Мяу!

Ланкес. Но кошки не так полноценны, как собаки. Вот почему мы и надеемся, что скоро начнутся события.

Люди Бебры. Гала-представление! (Аплодируют.)

Ланкес. Мы уже довольно натренировались. И если у нас не останется больше собак...

Люди Бебры. О-о-о!

Ланкес. ...мы больше не сможем строить бункеры. Потому что кошки -это добром не кончится.

Люди Бебры. Мяу-мяу!

Ланкес. Но если господин капитан пожелает вкратце узнать, почему молодых собак...

Люди Бебры. Щеняток!..

Ланкес. Могу сказать одно: я в это не верю!

Люди Бебры. Фу!

Ланкес. Но наши солдаты, они по большей части из деревни. А у них и по сей день так заведено, что, когда строят дом, или там амбар, или церковь, надо замешать в основание какую-нибудь живность и...

Херцог. Хватит вам, Ланкес. Вольно. Короче, как господин капитан уже изволили заметить, здесь, у Атлантического вала, мы, так сказать, отдаем дань суевериям. Ну все равно как у вас на театре, перед премьерой нельзя свистеть или артист перед началом должен сплюнуть через левое плечо.

Люди Бебры. Тьфу-тьфу-тьфу! (Плюют через плечо друг другу.)

Херцог. Впрочем, оставим шуточки. Нельзя отнимать у людей удовольствие. Даже и к тому обстоятельству, что за последнее время они начали украшать выходы бункеров мозаикой из ракушек либо орнаментом из бетона, ведено относиться снисходительно высочайшим приказом. Люди хотят чем-то заняться. И я не устаю твердить нашему шефу, которого раздражают бетонные завитушки: лучше завитушки из бетона, господин майор, чем завитушки в мозгу. У нас, немцев, золотые руки, и с этим ничего не поделаешь!

Бебра. Вот и мы со своей стороны попытаемся развлечь армию, которая ждет за Атлантическим валом...

Люди Бебры. Фронтовой театр Бебры поет для вас, играет для вас, помогает вам добиться окончательной победы.

Херцог. Вы и ваши люди рассуждаете совершенно правильно. Но одного только театра здесь мало. По большей части мы находимся здесь в полном одиночестве, вот и помогаем себе как умеем. Что скажете, Ланкес?

Ланкес. Так точно, господин обер-лейтенант. Помогаем себе как умеем!

Херцог. Вот слышите? И -надеюсь, господин капитан меня извинит -мне нужно еще на Дору-четыре и Дору-пять. А вы можете спокойно разглядывать бетон, здесь есть на что посмотреть. Ланкес вам все покажет.

Ланкес. Есть все показать, господин обер-лейтенант. (Херцог и Бебра обмениваются воинскими приветствиями. Херцог уходит направо, Рагуна, Оскар, Феликс и Китти, которые все это время держались позади Бебры, выскакивают вперед. Оскар держит свой жестяной барабан, Рагуна корзинку с провизией, Феликс и Китти карабкаются на бетонную крышу бункера и начинают там акробатические упражнения. Оскар и Развита играют с ведерком и совочком в песке возле бункера, изображают взаимную любовь, шумят и дразнят Феликса и Китти.)

Бебра (небрежно, осмотрев бункер со всех сторон). Скажите, пожалуйста, обер-ефрейтор, а кто вы, собственно, по профессии?

Ланкес. Живописец, господин капитан, но это уже давно было.

Бебра. Вы хотите сказать, маляр?

Ланкес. Маляр тоже, но больше -картины.

Бебра. Слушайте, слушайте! Из этого следует, что вы, чего доброго, идете по стопам великого Рембрандта или, скажем, Веласкеса.

Ланкес. Лучше скажем: между тем и другим.

Бебра. Но, человече, чего ради вы тогда мешаете бетон, трамбуете бетон, охраняете бетон? Вам надо в роту пропаганды. Нам позарез нужны военные художники.

Ланкес. Я вам навряд ли подойду, господин капитан. По нынешним вкусам, я рисую в раскос. А не найдется ли у господина капитана сигаретка для обер-ефрейтора? (Бебра протягивает ему сигарету.)

Бебра. В раскос -это означает современное искусство?

Ланкес. При чем тут современное? Еще до того, как явились эти со своим бетоном, раскос уже долгое время считался современным.

Бебра. Ах вот как?

Ланкес. Да, вот так.

Бебра. Вы пишете по цементному тесту, может быть, мастихином?

Ланкес. И это тоже. Я и большим пальцем пробую, чисто автоматически, наклеиваю пуговицы и гвозди, а до тридцать третьего был у меня такой период, когда я пускал колючую проволоку по киновари. В газетах были хорошие отклики. Теперь они висят в частной коллекции у одного швейцарского коллекционера. Он мыльный фабрикант.

Бебра. Ах, эта война, эта ужасная война. Значит, нынче вы утрамбовываете бетон! Тратите свой талант на фортификационные работы! Правда, в свое время то же самое делали Леонардо и Микеланджело. Проектировали машины для сабель и возводили бастионы, когда не было заказов на мадонну.

Ланкес. Вот видите! Какая-нибудь лазейка всегда отыщется. И если кто истинный творец, он себя проявит, так или иначе. Может, господин капитан пожелает взглянуть на орнамент над входом в бункер, его, между прочим, делал я.

Бебра (после основательного изучения). Просто удивительно! Какое богатство форм, какая строгая сила выражения.

Ланкес. Этот стиль можно бы назвать "Структурные формации".

Бебра. А ваше творение или картина -у него есть название?

Ланкес. Я ведь сказал уже: формации, по мне, можете называть это скошенные формации. Новый стиль. Такого еще никто не делал.

Бебра. И все же именно потому, что вы творец, вам следует дать своему произведению какое-нибудь уникальное название.

Ланкес. Названия, названия, к чему они? Их потому только и придумывают, что для выставок нужны каталоги.

Бебра. Вы просто ломаетесь, Ланкес. Постарайтесь увидеть во мне поклонника искусств, а не капитана. Еще сигарету? (Ланкес хватает.) Итак?

Ланкес. Ну, если вы с этой стороны заходите... Ладно. Короче, Ланкес рассуждал так: когда здесь все кончится, а рано или поздно все должно кончиться так ли, эдак ли, бункеры останутся стоять, потому что бункеры остаются всегда, даже если все остальное рушится. И тогда придет время! Я хочу сказать (он прячет последнюю сигарету), придут века. А у господина капитана не найдется еще одной сигаретки? Благодарю покорно! Века придут и века пройдут -как ни в чем не бывало, но бункеры останутся, как остались пирамиды. И тогда в один прекрасный день явится так называемый исследователь древности и подумает: до чего ж обделено искусством было то время, время между Первой и Седьмой мировыми войнами: тупой серый бетон изредка беспомощные, дилетантские завитушки в народном духе над входами в бункеры, и вдруг у Доры-четыре, Доры-пять, Доры-шесть и Доры-семь он увидит мои структурные формации и скажет себе: а это у нас что такое? Любопытно, любопытно. Я даже берусь утверждать: магически, грозно и в то же время -пронзительная духовность. Тут творил гений, возможно, это единственный гений двадцатого столетия высказался однозначно и на все времена. А есть ли у этого творения имя? А не увидим ли мы где-нибудь мастера? И если господин капитан приглядится повнимательней, наклонив голову к плечу, то увидит между двумя формациями с насечкой...