Клад адмирала - Валерий Привалихин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Товарищи! Запомните имена церковных черносотенцев всех мастей, с ними нам еще придется встречаться в борьбе за строительство пролетарского государства.
Контрреволюция сурово карается российским законом. К ней пролетариат по‑прежнему беспощаден.
Пусть поберегутся те, кто играет на смертях!
– Все, – первым закончив чтение, Нетесов посмотрел на Непенину.
– Вот здесь, – кивнула она на листовку, – написано все удивительно достоверно об исчезнувших и замененных ценностях храмов. Неправда только то, что церковь не желала жертвовать. Очень много жертвовала. Однако новая власть решила взять все.
– Так что, подлинные ценности – золотой крест, камертон, бриллиантовая звезда, иконы и все остальное – хранятся у нас в городе, в подземном ходе между железнодорожной церковью и бывшим вашим домом? – спросил Нетесов.
– Нет, Сережа. Ценности спрятаны на летней монастырской заимке. Ориентир, я слышала от мамы, – сторожка при тамошней церкви. На заимке теперь санаторий «Янтарные ключи». Вы должны знать. Это станция Предтеченская.
– Знаю станцию, – сказал Нетесов. – Но тогда что за тайник в подземном ходе? Какая связь между ним и сторожкой на бывшей заимке монастыря?
– Самая прямая. Бумага, на которой нарисован план, помещена в портсигар. Собственно, портсигар и составляет весь тайник в подземном ходе.
– Известно, где именно искать портсигар?
– Ровно в девяти метрах от фундамента дома, когда идешь в направлении церкви, в кирпичной стене хода. Там еще внизу должна быть ступенька.
– Там во всем ходе одна ступенька? – уточнил Нетесов.
– Не знаю, – ответила старая учительница. – Я ни разу в жизни там не была. Просто мама говорила про ступеньку. Только, ради Бога, учтите, что портсигар может быть помещен не в раствор, а прямо в какой‑нибудь кирпич.
– Учтем, Анна Леонидовна, все учтем, – заверил Сергей. – Только вот, даже если мы сумеем отыскать план, сложность может возникнуть с другим.
– С чем?
– От сторожки и церкви на территории санатория, может, и следа не осталось. И никто не помнит ничего. Или того хуже…
– Она стоит, – поспешила сказать старая женщина. – Сретенской церквушки нет, а сторожка стоит на месте. Правда, я лет десять назад была там…
– Что я могу тогда сказать? Отлично. – Сергей улыбнулся. – Такой вопрос, Анна Леонидовна: кто еще знает о том, что вы сейчас рассказали?
– С октября тридцать четвертого года, со дня смерти матери, никто.
– Ни муж, ни дети, ни внуки?
– Нет‑нет. Это было бы с моей стороны ужасной ошибкой: внести в свою семью такую тайну. Тем более что ценности – собственность исключительно одной церкви.
– А ваши дед и бабка?
– Они погибли оба. Дед – в двадцатом, бабушка – в двадцать втором году.
– За шестьдесят с лишним лет вы самостоятельно ни разу ничего не пробовали предпринять, чтобы избавиться от этой тайны с драгоценностями? – спросил Нетесов.
– Давно написала письмо Патриарху. Еще Патриархом Московским и всея Руси был не Алексий и даже не его предшественник. И не отправила.
– Письмо цело?
– Конечно. Там все подробнейшим образом расписано. Вы мне обязательно напомните, Сережа, Андрей Андреевич. Я вам сегодня же отдам это письмо.
– Хорошо…
Сергей вышел из‑за стола, приблизился к стене, где висела фотография с видом Градо‑Пихтовской церкви, и долго молча стоял, всматриваясь в снимок. То ли просто любовался красавцем храмом, то ли прикидывал, как может вести к нему подземный ход. Потом спросил:
– Анна Леонидовна, Андрей сказал мне, что после боя на Орефьевой заимке к вашей матери приходил приказчик купца Шагалова, кажется, Головачев.
– Приходил, – согласно кивнула Непенина и поправила: – Только не приказчик – доверенный. Это как управляющий делами. Он очень подробно рассказывал, как погиб отец.
– И о шкатулке купца Шагалова, о ее содержимом тоже рассказывал?
– Да, я сама слышала.
– Что‑то запомнили из его рассказа?
– Все очень хорошо запомнила. Мне было уже шестьдесят лет, когда Пантелеймон Гаврилович Головачев разыскал нас с мамой.
– И вы знаете, можете описать, что именно было в шагаловской шкатулке?
– Могу. Но вам‑то это зачем, Сережа? – удивленно посмотрела на Нетесова пожилая учительница.
Нетесов был готов к ответу:
– Есть такая версия, что шкатулка с драгоценностями была утаена, спрятана после боя одним человеком. И вот теперь, может быть, след ее отыщется. А мы толком не знаем, что и искать‑то.
– Вы серьезно?
– Серьезнее некуда, Анна Леонидовна. Не буду скрывать: отчасти и по этому поводу я у вас.
– Один человек – это не Мусатов? – поколебавшись, не утерпела, спросила Непенина.
– Нет, не Мусатов, – ответил Сергей.
Опять, как перед началом разговора о спрятанных ценностях кафедрального собора и женского монастыря, возникла пауза. И опять Сергей нарушил молчание, сказал:
– Странно, что купец Шагалов доверял своему доверенному настолько, что тот знал не только о существовании шкатулки, но даже и о ее содержимом.
– Что вы, Пантелеймон Гарвилович ничего этого не знал, когда по просьбе купца организовывал поездку на заимку в Хайский лес. Просто догадывался, что там спрятаны ценности. А шкатулку увидел, когда этот страшный человек Скоба выпытал у купца, где она, и шкатулка оказалась в руках у разбойника. Скоба, завладев шкатулкой, на глазах у связанных пленников перебирал, пересчитывал содержимое шкатулки, даже задавал купцу вопросы. Мой отец тоже присутствовал при этом, все слышал, видел… – Примолкнув, Непенина уточнила: – Вы спрашивали, что именно было в шкатулке?
– Да.
– Драгоценности. Пантелеймон Гаврилович рассказывал, что после нескольких поездок на Верхнюю Тунгуску и на Лену купец Шагалов признавал драгоценности только из золота и бриллиантов. Украшения, которые он дарил жене и которые увез на заимку, были просто сказочные – и по цене, и по красоте. Три перстня, две пары сережек, ожерелье, нательный крест. Все – золото, усыпанное крупными и мелкими бриллиантами. Пантелеймон Гаврилович не говорил отдельно о каждой драгоценности, но их очень легко отличить. По почерку работы старых ювелиров. В шкатулке было еще сто золотых червонцев и сто империалов, тринадцать византийских, очевидно, весьма дорогих монет. Разбойник Скоба на заимке еще допытывался о цене коллекционных монет и шутил по поводу числа тринадцать: дескать, это и погубило кубышку купца… Но все это вместе взятое меркнет перед тремя крупными бриллиантами – «Якут», «Большой близнец Тунгус», «Малый близнец Тунгус». В шкатулке они лежали в маленьких кожаных мешочках. Головачев говорил, что в 1910 году его хозяин вернулся из Якутии с двумя очень крупными алмазами. Каждый алмаз весил почти сто карат. Шагалов специально ездил с ними на Урал или в Башкирию, там был какой‑то поселок, где гранили алмазы. Один алмаз – «Якут» – был круглый, легкий для обработки, а второй – продолговатый. Его перед гранением разрезали или раскололи на две неравные части. Поэтому и такие названия – малый и большой близнецы… Вот все это и было в шкатулке, которая досталась разбойникам…