Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке - Оливер Голдсмит

Да, чуть не забыл сказать вам, что в этой стычке с французами я был дважды ранен: мне оторвало четыре пальца на левой руке и правую ногу. Если бы мне повезло и я потерял бы ногу и покалечил руку на борту королевского судна, а не на капере, то имел бы тогда право до конца своих дней получать одежду и денежное содержание, но, видно, не судьба. Один родится на свет с серебряной ложкой во рту, а другой с деревянным уполовником. Но все же, благодарение богу, я в добром здравии, и нет у меня на земле врагов, кроме француза да мирового судьи".

С этими словами он заковылял прочь, восхитив меня и моего приятеля твердостью духа и довольством своим жребием. Мы не могли не признать, что повседневное знакомство с нуждой является лучшей школой душевной стойкости и истинной философии.

Прощай!

Письмо CXX

[О нелепости некоторых титулов последних английских монархов.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Титулов у европейских государей гораздо больше, чем у азиатских владык, но зато они далеко не столь величественны. Король Биджапура {1} или Пегу не ограничивается тем, что присваивает себе и своим наследникам власть над всем миром, он объявляет своим владением все небеса и шлет приказы Млечному пути. Европейские монархи ведут себя скромнее и ограничивают свои титулы земными пределами, но недостаточную их пышность возмещают количеством. Их пристрастие к длинному перечню этих побрякушек доходит до того, что я знавал германского государя, у которого было больше титулов, нежели подданных, и испанского дворянина, у которого было больше имен, чем рубашек.

В противоположность этому "английские монархи, - свидетельствует писатель прошлого века, - считают ниже собственного достоинства присваивать себе такие титулы, которые лишь льстят гордости, но ничего не прибавляют к славе; они выше того, чтобы право на почтение обретать о помощью хилых потуг геральдики, ибо вполне удовлетворены сознанием своего всеми признанного могущества". Ныне, однако, правила эти преданы забвению: с некоторых пор английские монархи присвоили себе новые титулы и вычеканили на монетах названия и гербы никому не известных герцогств, крохотных княжеств и зависимых земель {2}. Я уверен, что тем самым они хотели еще более возвеличить, британский трон, но на самом деле эти жалкие украшения умаляют величие, которое эти государи стремились упрочить.

Титулы, присваиваемые себе королями, как и архитектурные украшения, должны отличаться величественной простотой, которая более всего внушает благоговение и трепет; излишние мелкие украшения в обоих случаях свидетельствуют о низменном вкусе или скрытом убожестве. Если, к примеру, китайский император помимо прочих титулов присвоил бы себе еще и титул помощника мандарина Макао {3}, а король Великобритании, Франции и Ирландии пожелал, чтобы его именовали вдобавок герцогом Брентфорда {4}, Люнебурга {5} или Линкольна {6}, то кто не вознегодовал бы на такое смешение великих и ничтожных притязаний и в герцоге или помощнике не забыл бы императора.

Такой же пример унижающего честолюбия дал нам прославленный король Манакабо, когда заключил с португальцами первый договор. Среди даров, врученных ему послом этого народа, был меч с бронзовой рукоятью, который, судя по всему, пришелся королю особенно по вкусу. Для него этот меч был столь важным знаком собственной славы, что он счел необходимым упомянуть его среди многочисленных своих титулов. Посему он велел, чтобы подданные впредь именовали его так: "Талипот, бессмертный властитель Манакабо, вестник утра, светоч солнца, повелитель всей земли и могущественный владетель меча с бронзовой рукоятью".

Это смешение блестящих и жалких титулов, помещение на одной и той же медали гербов великой империи и безвестного княжества проистекает из самых благородных побуждений последних английских монархов. Стремясь выразить свою любовь к родному краю, они отчеканили на монетах его название и эмблемы, таким способом возвыся страну, доселе пребывавшую в неизвестности. Само собой разумеется, что народ, отдавший Англии своего короля {7}, должен был получить взамен какое-то почетное вознаграждение. Однако теперь дело обстоит по-иному. Ныне в Англии правит истинный англичанин {8}, а посему его подданные могут уповать на то, что на английских монетах будут вычеканены английские титулы.

Если бы английские деньги предназначались к обращению в Германии, тогда названия и гербы немецких княжеств не выглядели бы на них столь неуместно. Но хотя прежде это и могло иметь место, однако в будущем такая опасность не предвидится, и, поскольку Англия намерена придержать свое золото, я искренно полагаю, что Люнебург, Ольденбург {9} и прочие могут оставить свои титулы у себя.

Среди государей распространен ложный предрассудок, будто множество громких имен способствует их влиянию. Между тем истинно великие люди всегда этим пренебрегали. Когда Тимур-хромец {10} завоевал Азию, к нему явился некий оратор с поздравлениями. Он принялся славить Тимура, называя его величайшим и прекраснейшим из смертных. Повелителю не нравилась эта жалкая лесть, но оратор не унимался и объявил, что Тимур - самый храбрый и совершенный из земных существ. "Остановись на этом, друг, - воскликнул хромой владыка, - и подожди, пока я не обзаведусь другой ногой". Лишь ничтожества и тираны находят удовольствие в умножении этих знаков тщеславия. Но подлинное могущество и свобода ставят себе более высокие цели, и лучшей хвалой им часто служит величественная простота.

Молодой английский монарх уже выказал надлежащее презрение к некоторым бессмысленным атрибутам королевской власти: поварам и поварятам пришлось покинуть королевскую кухню, многочисленная челядь и целая армия бездельников получила отставку. Поэтому можно надеяться, что юноша, сумевший вернуть двору бережливость и простоту, проникнется в скором времени истинным уважением к собственной славе и подобно тому, как он отменил бесполезные должности, сумеет с презрением отвергнуть и пустые или унизительные титулы.

Прощай!

Письмо СХХI {1}

[О причинах нерешительности англичан.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Всякий раз, когда я пытаюсь охарактеризовать англичан в целом, тотчас возникают какие-нибудь непредвиденные трудности, которые мешают мне осуществить мое намерение, и я не знаю, осуждать их или хвалить. Когда я размышляю об их рассудительности и склонности к философии, они вызывают мое одобрение, но стоит мне только взглянуть на оборотную сторону медали, как я замечаю непоследовательность и нерешительность, и тогда просто не верится, что я вижу перед собой тот же самый народ.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что непоследовательность эта проистекает именно из их склонности к размышлению. Человек, всесторонне рассматривающий какой-нибудь запутанный предмет и призывающий на помощь разум, неизбежно будет часто менять свои взгляды, блуждать в разноголосице мнений и противоречивых доказательств; любая перемена точки зрения изменит открывающуюся перед ним картину, придаст силу дотоле не возникавшим соображениям и будет способствовать еще большему смятению ума.

Наоборот, те, кто ничего не проверяет разумом, действуют просто. Невежество не знает сомнений, оно руководствуется инстинктом, и в узких пределах скотского единообразия человеку не грозят никакие неожиданности. То, что справедливо по отношению к отдельным людям, столь же верно, применительно к государствам. Рассуждающее правительство, подобное здешнему, испытывает постоянные потрясения, в то время как королевства, где люди приучены не прекословить, а повиноваться, не ведают никаких перемен. Так, в Азии, где власть монарха зиждется на силе и страхе подданных, изменение системы управления - вещь совершенно неизвестная. Там у всех людей будто один склад ума, извечное угнетение их нимало не смущает. Исполнение воли монарха - вот их главный долг. Любая отрасль управления словно в капле воды отражает все государственное устройство в целом, и если один тиран низложен, вместо него появляется другой, чтобы управлять точно так же, как его предшественник. Англичане же не подчиняются власти, как покорные овцы, а пытаются руководствоваться разумом и сообразуются не с волей государя, а с естественными правами человека. Но то, что отстаивает у них одно сословие, отвергается другим, и доводы как тех, так и других представляются достаточно убедительными. В Азии народами управляют согласно незыблемым обычаям, а в Англии - с помощью разума, беспрестанно меняющего свой облик.

Недостатки азиатского образа управления, опирающегося на обычай, очевидны: его пороки неискоренимы, и гений в этих условиях низводится до уровня посредственности, так как недопустимо, чтобы более ясный ум искал средства исправить явные изъяны. Но, с другой стороны, раз их образ управления не меняется, то им нечего опасаться новых пороков или непрерывных перемен. Борьба за власть длится там обычно недолго, после чего в стране воцаряется прежнее спокойствие. Там привыкли к подчинению, и люди приучены не иметь никаких иных желаний, кроме тех, которые им дозволено удовлетворять.