5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне - Анатоль Франс

Леонар. Она говорит хорошо и много. Если так будет продолжаться, то, признаюсь вам, эти словоизлияния причинят мне большое беспокойство.

Мэтр Адам. Я это отчасти предвидел, господин судья. Но не надо так быстро отчаиваться. Быть может, этот словесный поток ослабеет. Ведь это бурлит источник, внезапно выпущенный на свободу… Всего доброго, господин судья! Так не забудьте: мою питомицу зовут Эрмелина де ля Гарандьер. Решайте в ее пользу, и вы увидите, что мы вас не обидим. Сегодня вечером я снова зайду.

Леонар. Мэтр Адам Фюме, я приступлю к изучению вашего дела безотлагательно.

Адам Фюме уходит.

Леонар, потом Катрина.

Леонар (читает). Памятная запись о деле девицы Эрмелины-Гиацинты-Марты де ля Гарандьер.

Катрина (вошла, чтобы сесть за прялку, останавливается возле стола. С большой словоохотливостью). Что вы делаете здесь, мой друг? Вы, кажется, заняты? Вы много работаете. Не боитесь, что это будет вам вредно? Надо когда-нибудь и отдохнуть. Но вы не отвечаете — что вы делаете здесь, мой друг?

Леонар. Дорогая, я…

Катрина. Разве это уж такая большая тайна и я не должна ее знать?

Леонар. Дорогая, я…

Катрина. Если это тайна, то не говорите.

Леонар. Вы же не даете времени вам ответить. Я изучаю одно дело и готовлюсь вынести по нему решение.

Катрина. Вынести решение — это ведь очень важно.

Леонар. Безусловно. От этого зависит не только честь, свобода, но иной раз даже жизнь человека. Кроме того, судья здесь имеет возможность показать глубину своего ума и изящество языка.

Катрина. Так изучайте же, мой друг, ваше дело и готовьте решение. Я больше не скажу ни словечка.

Леонар. Прекрасно… «Девица Эрмелина-Гиацинта-Марта де ля Гарандьер…»

Катрина. Мой друг, что, по-вашему, будет мне больше к лицу: платье из узорчатой шелковой ткани или же костюм а ля тюрк, весь из бархата?

Леонар. Не знаю, я…

Катрина. Мне кажется, атлас с цветами подошел бы лучше к моему возрасту — светлый атлас с мелкими-мелкими цветочками…

Леонар. Возможно! Но…

Катрина. А вам не кажется, мой друг, что носить чрезмерно широкие фижмы как-то непристойно? Разумеется, юбка должна быть пышной, иначе выглядишь не вполне одетой; экономить на материи для юбки никак нельзя. Но разве, мой друг, было бы вам приятно, если б я могла спрятать у себя под юбкой двух любовников? Эта мода пройдет; в один прекрасный день от нее откажутся светские дамы, а их примеру последуют и все остальные. Как вы полагаете?

Леонар. Да! Но…

Катрина. Вот туфли — другое дело, об их фасоне надо особенно заботиться. Ведь о женщине судят по ее ножке, и элегантную даму узнаешь сразу по обуви. Вы согласны со мной, мой друг?

Леонар. Согласен, но…

Катрина. Ну, пишите ваше решение. Больше я не скажу ни словечка.

Леонар. Вот и хорошо. (Читает и делает заметки.) Итак, опекун вышеназванной девицы Гугон Томасэн сеньор Пьеделу похитил у названной девицы ее…

Катрина. Мой друг, если верить жене председателя Монбадона, высшее общество очень испорчено, оно идет к своей неминуемой гибели; нынче молодые люди предпочитают честному браку связи с богатыми старухами, а порядочные девицы остаются меж тем без мужей. Разве это мыслимо? Отвечайте же мне, мой друг!

Леонар. Будьте добры, дружочек, минутку помолчать или идите говорить куда-нибудь в другое место. Не могу сосредоточиться.

Катрина. Успокойтесь, мой дорогой; я больше не скажу ни словечка.

Леонар. Отлично. (Пишет.) «Вышеозначенный сеньор Пьеделу, как в луговом покосе, так и в сборе яблок…»

Катрина. Мой друг, сегодня на ужин у нас будет крошево из баранины с остатками гуся, что принес кто-то из просителей. Скажите, этого довольно, больше вам ничего не хочется? Я терпеть не могу скаредность и люблю, чтобы за столом всего было вдоволь, но что за прок подавать блюда, которые уносят обратно даже нетронутыми? Жизнь ужасно подорожала. Куда ни пойдешь — на рынок за птицей или за зеленью, в мясную, либо фруктовую лавку — все так поднялось в цене, что скоро будет выгоднее брать еду у трактирщика.

Леонар. Умоляю вас… (Пишет.) «Сирота от рождения…»

Катрина. И до этого дойдет, вы увидите. Ведь каплун, куропатка, заяц, уже прошпигованные и зажаренные, стоят дешевле, чем если их купить живыми на рынке. Это объясняется тем, что рестораторы, забирая оптом, получают их по более низким ценам и могут выгодно перепродавать. Я не хочу этим сказать, что надо брать из кухмистерской то, что ешь каждый день. Конечно, что-нибудь для себя сварить приятно дома. Но если вы хотите хорошенько угостить друзей, если вы даете званый обед, то дешевле и проще все заказать на стороне. Но пройдет и часа, как трактирщики и пирожники состряпают вам обед на двенадцать, на двадцать, на пятьдесят человек: повара зажарят мясо и птицу, приготовят заливные, соусы и приправы, кондитер испечет пироги и торты, позаботится о закуске и десерте. Очень удобно. Разве вы, Леонар, не согласны со мной!

Леонар. Пощадите!

Катрина. И не удивительно, что все дорожает. Роскошь стола становится с каждым днем все более вызывающей. Чтобы угостить родственника или приятеля, уже не довольствуются тремя блюдами — супом, жарким и фруктами. Желают иметь мясо, приготовленное на пять-шесть ладов, с таким количеством всевозможных соусов, приправ и печений, что получается какая-то дикая смесь. Вы не считаете, мой друг, это уже излишеством? Я так просто не понимаю, какое удовольствие люди находят в том, чтобы до такой степени пичкать себя всякой едой? Это вовсе не значит, что я презираю вкусные кушанья, я даже лакомка. По-моему, пусть будет еды немного, но она должна быть тонкой. Я, например, неравнодушна к петушиным почкам и к донышкам артишока. А вы, Леонар, кажется, питаете слабость к рубцам и кровяной колбасе? Фи! Как можно любить такую гадость!

Леонар (хватаясь руками за голову). Я сойду с ума! Я чувствую, что сойду с ума!

Катрина. Мой друг, я больше не скажу ни слова, потому что разговорами я могу помешать вашей работе.

Леонар. О, если бы вы делали то, что говорите!

Катрина. Я рта не открою.

Леонар. Чудесно.

Катрина. Видите, мой друг, я ничего больше не говорю.

Леонар. Да.

Катрина. Я вам даю совершенно спокойно работать.

Леонар. Да.

Катрина. И мирно сочинять ваше решение. Оно будет скоро готово?

Леонар. Оно никогда не будет готово, если вы не замолчите. (Пишет.) «Итак, сто двадцать ливров дохода, которые сей недостойный опекун похитил у бедной сиротки…»

Катрина. Послушайте! Тсс! Послушайте! Кажется, кричат «пожар»? Мне показалось, что кричат… Но возможно, что я ошиблась. Есть ли на свете что-либо ужаснее пожара? Ведь огонь еще страшней, чем вода. В прошлом году я видела, как горели дома на мосту Менял. Сколько смятения! Какие убытки! Люди кидали свои пожитки прямо в реку и выбрасывались сами из окон. Они не сознавали, что делают: страх лишил их рассудка.

Леонар. Господи, смилуйся надо мной!

Катрина. Почему вы, мой друг, застонали? Скажите, что вас беспокоит.

Леонар. Больше вынести не могу!

Катрина. Отдохните, Леонар. Не надо так утомлять себя. Это неблагоразумно, и вы напрасно…

Леонар. Замолчите ли вы когда-нибудь?

Катрина. Не сердитесь, мой друг. Я больше ничего не скажу.

Леонар. Дай-то бог!

Катрина (глядя в окно). О! Сюда приближается госпожа де ля Брюин, жена прокурора… На ней чепец, расшитый шелком, и широкое манто мышиного цвета поверх парчового платья. За ней по пятам идет лакей — тощий, как селедка. Леонар, она глядит в нашу сторону: верно, идет к нам в гости. Подвиньте скорее кресла, чтобы ее принять: надо встречать людей в соответствии с их званием и положением. Она вот-вот остановится у нашей двери. Нет, проходит мимо; прошла. Может быть, я ошиблась? Может быть, то была не она? Ведь людей не всегда узнаешь. Но если и не она, то какая-то дама на нее похожая, очень даже похожая. Нет, как подумаю, вижу, что это несомненно была она; во всем Париже не сыскать женщины до такой степени схожей с госпожой де ля Брюин. Мой друг… мой друг… вы были бы рады, если бы госпожа де ля Брюин посетила нас? (Садится на стол.) Какое счастье, что вы не женились на ней; ведь вы так не любите болтливых женщин! Она стрекочет, как сорока; с утра до вечера только и делает что болтает. Что за трещотка! И она рассказывает порой такие истории, которые вовсе не делают ей чести.