Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добравшись до Константинополя, Дандоло посоветовал крестоносцам подождать с захватом города и пополнить запасы провианта, напав на соседние острова. Они последовали его совету, и следующие две недели прошли как «странная война». А потом наступило 10 июля, и грандиозное предприятие началось: крестоносцы атаковали одновременно с моря, со стороны Босфора, и с суши, нанеся удар по пригороду под названием Галата, где стояла крепость, от которой тянулась громадная цепь, перекрывавшая вход в бухту Золотой Рог. По этой бухте можно было подобраться к восточной части морской стены Константинополя и к оборонительным сооружениям на суше, протянувшимся на юг от Влахернского дворца. Вооруженное сопротивление греческих войск, посланных императором Алексеем III, быстро сошло на нет. Венецианские галеры прорвались через эскадру греческих трирем, большой отряд пеших и конных воинов высадился на сушу и проложил себе путь в Галату, где, опустив цепь, солдаты впустили флот в Золотой Рог. Юный самозванец Алексей продефилировал перед любопытствующими горожанами, рассматривавшими его с высоты константинопольских стен. Встретили его презрением и насмешками.
Всю следующую неделю крестоносцы разгружали корабли, разбивали лагерь и воздвигали осадные орудия. Затем, 17 июля, они вступили в «ужасающую схватку» с защитниками города, в которой «стоны неслись со всех сторон»[629]. Французы ломали таранами стены, окружавшие Влахернский дворец, сражаясь с греческими солдатами, пизанскими купцами и Варяжской гвардией, орудовавшей боевыми топорами. Венецианцы атаковали город с воды, и именно тогда произошла одна из самых известных в истории Крестовых походов сцен: когда загудели боевые трубы, старый, слепой Дандоло встал на носу своего увешанного алыми полотнищами корабля, а за его спиной развевался венецианский флаг с крылатым львом святого Марка. Затем галеры причалили, солдаты высыпали на сушу и вступили в бой на берегу.
Тем временем большие транспортные корабли, покрытые бычьими шкурами, что защищало их от греческого огня, подошли вплотную к стене, обращенной в сторону моря. Моряки зацепились за стену абордажными крюками, а затем опустили на нее штурмовые лестницы с корабельных мачт. Солдаты, которые не боялись высоты, могли пробежать по этим шатким «парящим мостам» и попытаться взобраться на городские башни. Венецианцы и французы перебежали на стены, «начали битву с римлянами, защищавшими башни, и легко обратили их в бегство»{139}[630]. Овладев частью стены, крестоносцы подожгли прилегавшие к ней дома, устроив пожар, который уничтожил северную часть города от Влахернского дворца до Евергетского монастыря, расположенного почти в трех километрах. К ночи город пылал, а в воздухе разносились крики и гневные протесты горожан, разъяренных неспособностью Алексея III защитить их. Алексей тем временем решил, что с него достаточно. Когда опустилась тьма, он взял из императорской казны золота почти в полтонны весом и столько драгоценностей, сколько смогли унести его слуги, и сбежал. Следующим же утром его слепого брата Исаака выпустили из заточения и усадили на трон, которого он лишился восемь лет назад. Через двенадцать дней, 1 августа, крестоносцы прислали в Константинополь Алексея, сына Исаака, где он тут же был возведен на императорский престол как соправитель отца, взяв себе имя Алексей IV.
Падение Константинополя крестоносцы восприняли как чудо. Вопреки всякой вероятности и несмотря на одолевавшие их войско расколы и неверие в собственные силы, Господь им все-таки улыбнулся. Граф Гуго де Сен-Поль, все еще мысливший в рыцарской парадигме, внушенной ему пятью годами ранее проповедями Иннокентия III, писал домой, похваляясь своими победами: «Ежели кто хочет послужить Господу… и желает носить благородное и светлейшее звание „рыцаря“, пусть примет Крест и следует за Спасителем, и придет пусть на турнир Божий, на который призван он самим Господом»{140}[631]. Однако вскоре энтузиазм Гуго испарится. Крестовый поход был еще далек от завершения.
Перед венценосными отцом и сыном, а заодно и перед крестоносцами, вернувшими им власть, немедленно встали две острейшие проблемы. Во-первых, жители Константинополя готовы были взбунтоваться. Во-вторых, в императорской сокровищнице не нашлось двухсот тысяч серебряных марок, обещанных юным Алексеем IV. И беда не замедлила случиться. 19 августа 1203 года в Константинополе вспыхнуло восстание против латинских христиан, спровоцированное отчаянными действиями императоров, которые святотатственно разоряли церкви и отправляли драгоценные оклады святых икон и церковную утварь на переплавку в уплату долга крестоносцам. В отместку отряд латинян во главе с венецианцами атаковал мечеть, принадлежавшую константинопольским мусульманам и находившуюся под императорской защитой. Беспорядки мгновенно переросли в уличные бои, и крестоносцы вновь прибегли к огню как к наилучшему средству обороны. В этот раз пламя вспыхнуло еще ярче: огонь пронесся по всему городу «от моря до моря», уничтожив на площади больше полутора квадратных километров древние дворцы, жилые дома и городские памятники, рынки и суды, и чуть было не сжег храм Святой Софии и ипподром. Зрелище, как писал Никита Хониат, было «жуткое»[632].
Не менее жуткими были и обстоятельства, в которых обнаружил себя новоявленный император Алексей IV. Не имея возможности заплатить крестоносцам, но по-прежнему заинтересованный в их военной поддержке (Алексей принялся рассылать войска в прилежащие к Константинополю земли, пытаясь укрепить свою власть во Фракии и в империи в целом), он приказал им не сниматься с лагеря на другом берегу Босфора и оставаться в его распоряжении до апреля 1204 года. Но чем дольше крестоносцы ждали вознаграждения, тем сильнее нервничали. К зиме выплаты французам и венецианцам прекратились, и отношения с ними расстроились окончательно. В декабре 1203 года в городской гавани состоялась встреча Дандоло и Алексея. Разговор принял совсем уж неприятный оборот, когда дож предупредил императора, что его неблагодарность и двуличие доведут их обоих до беды. Алексей попытался отмахнуться от него, и Дандоло в ярости удалился. «Мы тебя из выгребной ямы вытащили, мы тебя туда и бросим!» — прокричал дож[633]. И он не шутил.
С этого момента события развивались стремительно. Попытка сжечь венецианский флот в гавани Золотого Рога, предпринятая византийцами в первый
