Полет на спине дракона - Олег Широкий

Суду, выдохнув изо рта облако морозного пара, обессиленно опустил голову на шею коня.

И тут же, как последнее напутствие, прилетела неожиданная стрела и впилась в живот Хачиуну. Уронив лук на снег, он ухватился за неё руками, но выдёргивать не стал...

   — Всё, немножко не дождался... — прохрипел он и слабо улыбнулся. Наконечник вошёл как раз между пластинок хуяга, погрузившись глубоко. Теперь Хачиуна ждала мучительная смерть, и он мог молить своего христианского Бога только о том, чтобы это случилось быстрее. Десятник закрыл глаза и сполз на снег. Даритай и худощавый Суду, стремительно спешившись, бросились к нему.

А помощь между тем приближалась.

На войне смерть товарища — дело обычное. Каждый из десятка Хачиуна, не колеблясь, отдал бы за него свою жизнь не только потому, что этого безоговорочно требовала Великая Яса, но и просто так, по-человечески.

А вот угрюмые, сочувствующие лица никак не помогли бы ему. Поэтому, увидев, какая именно помощь спасла жизни остальным, лучники долго рыдали и кисли от смеха. Пришедший в сознание Хачиун ржал вместе со всеми, что отразилось на нём благотворно — он быстро умер, может быть, что-то там у себя внутри окончательно разворотив судорогами.

Отозвавшись на зов Даритая, нёсся табун дойных кобылиц. На их спинах красовались войлочные скатки, которые издалека можно было принять за всадников.

   — Почему они тебя послушались? — отдышавшись, спросил Суду.

   — Да как же, — Даритай отвернулся от угасших глаз Хачиуна, — я ж сколько трав в дойщиках прозябал. Их кобылица-вожак мой старый побратим, и у нас есть свои сигналы, вот я её и позвал. А уж весь табун, известное дело, поскакал следом.

— И разрушил замыслы Эльджидая. Куда его гнали, ты знаешь? — непонятно было, хвалит его Суду или осуждает.

   — Откуда же мне знать? — развёл руками Даритай. — Прости, мне нужно было подумать о благе войска, а я вот решил вас спасти...

   — И себя, — хмыкнул великий лучник, — а там, может быть, кто-то более важный, чем мы, взял да и сгинул. .. Ну да ладно...

   — Что ж, спасибо за «ладно». Спас нас ты... Если бы не твоя необъяснимая меткость, то... И ты, конечно, как честный монгол, сообщишь о моём самоуправстве стервятникам?

   — Теперь-то уж что? — тягуче отозвался Суду. — Хачиуна вот жалко, он мне вместо отца был.

   — И мне вместо отца, дал второй раз народиться. Из-за него я здесь, а не в боголах.

Суду посмотрел на вытянувшегося на снегу Хачиуна, на рассечённые зелёно-кровавые тела воинов, которых он знал всех по именам.

Раненых не было, только живые и мёртвые... Урусуты секли мечами наверняка — они своё дело знали. Среди погибших монголов, как свёртки дорогих тканей в зелёной траве — хотя кругом был только снег, — лежали подстреленные Суду храбрецы-урусуты. Их лошади стояли рядом с телами хозяев, уныло понурив длинные холёные шеи.

Что до низкорослых скакунов, принадлежащих порубанным монгольским лучникам, они вели себя по-разному. Одни, подтянувшись друг к другу, образовали тот боевой строй, к которому их приучали. Другие — меньшинство — застыли, подобно урусутским аргамакам над мало узнаваемым месивом, в которое превратились их боги; А некоторые бродили поодаль, увлечённо ковыряясь в снегу. И то сказать — проголодались за время боя. Тут же маячили дойные кобылицы. Войлочные скатки на их спинах колыхались, как будто отбивая поклоны.

   — Ты хорошо знаешь лошадей, Даритай? — спросил Суду устало.

   — Сегодня я узнал ещё кое-что, — вздохнул бывший дойщик, — посмотри, как по-разному они себя ведут, всё, как у людей, — каждый выбирает своё.

Суду, ставший вдруг неузнаваемо медлительным, повертел головой. Понял не сразу, но понял...

   — И кто из них поступает правильно? — вдруг спросил Суду тоном прилежного ученика.

   — Пусть каждый ответит сам для себя, — задумался Даритай. На него накатывала усталость, и он безуспешно пытался встряхнуться. Кто сказал, что бой уже закончен?

   — Ну уж нет, — вдруг отозвался дотошный Суду, — ответ есть всегда, и он всегда прост... если правдив. Самый лучший, вызывающий зависть жеребец был у Хачиуна. Посмотри на него и пойми, как надо.

Конь Хачиуна не отходил от тела хозяина, но не стоял понуро. Он просто ждал, когда его бог отдохнёт и пробудится. Все его стати дышали спокойствием и уверенностью, что рано или поздно это пробуждение произойдёт.

   — Он что, не понимает? — Глаза Суду были полны жалости.

   — Понимает, но ожидает чуда!

   — А мы?

Группа всадников с того же пресловутого холма налетела на них неожиданно... Чумазые, буро-серые, в дымленых козлинах они были безоружны и крикливы. Похоже, это те самые конюхи, которым приказали гнать табун в указанное место. Узнав о причине, по которой дойный табун поскакал не туда, куда следует, они долго и самозабвенно сетовали и ругались.

Даритай узнал агтачи Дармалу — того самого, с которым Хачиун договаривался о подмене. Впрочем, «двойник» Чимбо был тоже здесь. На его лице отразилась долгожданное облегчение, когда узнал Даритая.

   — Слава Всевышнему, Пса меня не покинул, — бормотал он так, будто нашёл потерянную вещь, а не человека. На его круглом лице сияла незамутнённая детская радость. — Ну, — обдал он морозным дымом, — снимай дегаль, пересаживайся. Покрасовался воином — пора и назад...

Он, кажется, вовсе не ожидал возражений. Всю эту историю он рассматривал как попытку Хачиуна укрыть его от ак-чулмыса и в тонкости не вдавался. Спас его Хачиун, подставил раба, спасибо ему на этом.

Рыжий конь, узнав хозяина, заёрзал под Даритаем, самозабвенно и восторженно затрубил.

А лже-Чимбо растерялся и испугался, наверное, больше, чем перед жрецом и урусутскими мечами. Он просто онемел. Тело его сотрясала дрожь...

Но тут за него неожиданно вступился Суду:

   — Погоди-погоди. А почему он должен возвращаться в конюхи?

Уж чего-чего, а этого Чимбо настоящий никак не ожидал и раскрыл рот от удивления:

   — Как почему? Он же конюх? Да ладно вам шутить... Времени-то нет совсем — того и гляди, общий сбор протрубят.

   — Какой сбор? Что там вообще делается? Где урусуты? — взвился нетерпеливо один из уцелевших стрелков.

   — Да бегут урусуты, — отмахнулся от него Чимбо. Он сообщал о победе так, между делом. (Подумаешь, победа. Одной больше — одной меньше.) — Слезай, что мешкаешь?

Он говорил с Даритаем так, будто на торгу заплатил купцу за товар, а тот не торопился отдать купленное. На своего двойника он смотрел как на муху и даже не сердился — сердятся на равного, всё-таки он был «свободным», а Даритай — рабом. Он был просто рад, что Даритай наконец нашёлся.

   — Слезай-слезай, ну, — не переставая тормошить бывшего (и будущего?) богола, Чимбо вдруг отвлёкся: — Эй, Суду, ну как вы тут без меня?

   — Вот, видишь, — показал худощавый на остатки их сотни, на коченеющие обрубки. Багровые лужицы проели снег, образовав неглубокие ямки, казалось, степь вокруг переболела оспой. — Хачиуна тоже недосчитались...

   — Хачиуна? — Он так и думал. — Ну да, жалко...

Суду вдруг насупился. Ему не хотелось возвращаться к доверительности, пока не иссякли все причины для перебранок. Из-за них-то как раз торжество победы и зависло в морозном воздухе, не опускаясь на землю.

   — Чимбо, а Чимбо. Ведь тебя больше нет? Отдали в жертву, разве забыл? — ехидно спросил он.

   — Да как же? Вот он я, — хихикнул тот и указал на Даритая. — Меня же помиловали.

   — Ну уж нет, — пришёл в себя Даритай. К нему накатом возвращались силы. — Это меня, МЕНЯ Небо помиловало дважды! — Он оскалился и вдруг зашипел, как загнанная в угол змея. — Тогда — от ножа, теперь — от мечей! Дважды меня казнили, теперь всё... Не отдам своей судьбы... Не отдам!

   — Ты что там бормочешь, богол? — досадливо отмахнулся Чимбо, он даже не вслушивался. — Давай слезай, не томи...

   — Он не слезет, — с удивительной для него твёрдостью вдруг отчеканил Суду, — а будешь настаивать, всё про ваши перетасовки расскажем, понял?

Старший конюх Дармала побледнел, стал тревожно озираться, прыгая глазами с лица на лицо. Его-то подобные признания касались далеко не в последнюю очередь...

   — Ну и сломают спину всем подряд, — нерешительно возразил Чимбо. Он ещё не понимал, что с ним не шутят.

   — И тебе, тебе в первую очередь, как трусу. Что, не так?

   — Так что ж мне, всю жизнь теперь в боголах? — понял наконец он. — Ах ты, мразь, слезай, давай. — Замахнулся Чимбо плетью.

   — Струсил в «тумены Темуджина», оставайся теперь в конюхах, — злорадно подтвердил Суду.

Даритай, болезненно вслушиваясь, вдруг подумал: а не отголоски ли это старых счетов между ними?