Ваше благородие - Николай Стариков

— Боевая ставится, когда впереди противник, враг с оружием в руках, а его уничтожение — дело чести и славы. В остальных случаях мы выполняем служебно-боевые задачи. По-другому мыслить нельзя. Иначе вреда от нас будет больше, чем полезного дела. Вражеская пропаганда стремится и впредь не перестанет изображать нашу деятельность в черных красках. Поэтому каждый нынешний промах — это пособничество националистам, так как поднимает их авторитет в глазах населения.

— В таком случае право первого выстрела принадлежит боевикам?

— Одним словом правило для каждого конкретного случая не сформулируешь. Много оговорок. Есть еще понятия «угроза оружием», «попытка применения оружия». Они во многих случаях приемлемы для принятия решения на открытие огня на поражение. Война упростила это, но только не для нас.

Василь не находил себе места. О том, что чекистско-войсковая операция энкавэдистов обречена на провал, он знал уже накануне ее проведения. Тарас запретил уходить на ночь по домам, что само по себе настораживало. Такого не было давно, а если случалось, то по чрезвычайным обс юятельствам. Четовой ничего не объяснял.

— Сегодня увольнение запрещено, — ответил он на немой вопрос подчиненных.

— Надо бы заранее предупреждать, чтобы родные не тревожились, — высказал недовольство пожилой боевик. — В скором времени постоянно придется здесь находиться.

— При немцах так было. Сейчас-то зачем?

— Были фрицы, теперь москали.

— Они нас не трогают.

— Временно.

— Мы всегда знали, что делает командир и зачем. Теперь в обход нас тайные замыслы строит. Нехорошо это.

— Ты, Уховострый, — повернулся Тарас к надоедливому боевику, — прожил много, воевал неплохо, а не всегда понимаешь, что к чему. Зачем мне во всеуслышание говорить о тайнах, которые нельзя разглашать! Я даже роевым перестал сообщать о ненужных им сведениях. Болтунов развелось много. С немцами было легче. С ними никто говорить не хотел, теперь с красноармейцами каждый не прочь о своих делах побеседовать, выяснить, что и как там в стране. Оттого опасность раскрытия тайны возросла многократно.

— Свои люди, как же не поговорить.

— Еще разок совершим нападение на красноармейцев, «свои люди» покажут, где раки зимуют, — вступил в разговор роевой Мечтатель.

Уховострый отошел, недовольно ворча под нос проклятия неизвестно в чей адрес.

— Тарас! — обратился Василь к четовому. — Зачем третий рой совершил нападение на красноармейцев у трофейных автомашин, на группу офицеров у разрушенной мельницы?

— Так надо.

— Подставляем же себя. Ответные меры обязательно будут.

— Нам нужен успех. Иначе люди к нам не пойдут. Скоро наступит теплое время, создадим полнокровную чету. Начнем активные боевые действия.

— Нас сразу разобьют.

— Как, по-твоему, следует поступить?

— Нужно набрать и обучить хотя бы сотню.

— В нашем районе ее не наберешь никогда. Это там, в Западной Украине, существуют курени до двухсот повстанцев, не говоря о сотнях.

— Почему людей не отпустили?

— Узнаешь попозже.

— За нами, возможно, наблюдают. Если не возвратились к вечеру заготовители дров, могут появиться у них всякие мысли.

— Пусть думают, что хотят. Мы им нос утрем.

— Надо поосторожнее с военными, людей поберечь.

— Этим я и занимаюсь. Ты больше думай, как тебе рой сформировать побыстрее.

К вечеру похолодало. Боевики, разбившись на группы по четыре-пять человек, жгли костры, ужинали тем, что осталось от обеда. На ночь никто не планировал оставаться в лесу, поэтому большинство смотрели на языки пламени натощак, мечтая поскорее попасть домой в теплую постель после горячих галушек и доброго шматка сала.

Василь с единственным оставшимся боевиком из его роя, которого четовой назначил заместителем Мечтателя, сидели возле своего костерка. Ни у того, ни у другого запасов еды не осталось. Настроения от этого не прибавилось.

— Чего загрустил? — посмотрел Василь на подчиненного. — Читал проект устава для повстанцев? Там сказано, надо стойко переносить тяготы и лишения службы.

— Какой уж год одни «тяготы и лишения»! Думали, прогонят немцев, жизнь опять войдет в привычное русло. Ан нет. Снова браться за оружие. Тарас говорит, что наши западные братья-украинцы ведут сейчас борьбу с Армией Крайовой, изгоняют поляков со своих исконных земель. Там есть смысл в существовании УПА. Поляки — извечные враги нашего народа. Захватили наши земли, убивают украинцев, говоря при этом, что очищают свои территории. У нас здесь другое дело. В Советском Союзе мы жили и не чувствовали какого-то угнетения со стороны другой нации. Все были равны. Теперь вновь появились «москали», «кацапы», нас обзывают хохлами. Ради чего все это? УПА — пустое дело у нас здесь.

— Скажи спасибо, повстанец, что кимарил и не слышал твоего душеизлияния. За такие мысли можно головой поплатиться.

— Все чаще вспоминаю Зубило из Кочмаревки. Сидит сейчас в теплой хате, ужинает с женой и детьми. А мы преодолеваем «тяготы и лишения», смотрим на небеса и молим в душе бога, чтобы дождь не пошел.

— Будь у меня в отделении хотя бы еще один человек, выдал бы я тебя Тарасу с твоими разлагающими сознание мыслями.

— Тогда бы я излагал их кому-то другому.

— Держи при себе.

— Я не считаю тебя глупым человеком, роевой.

Наступила вторая половина ночи, разговоры около костров стихли. Огонь едва теплится, хочется спать, тяжело давит на сознание неизвестность, нервничает Тарас — по радио должна поступить важная информация, а ее нет. Вскоре один за другим начали приходить из сел люди. К костру Василя подсели двое молодых парней, угостили боевиков салом, дали по краюшке черного хлеба.

— Вы, ребята, зачем сюда прибыли?

— Поступило сообщение, что завтра утром в селе будет облава. Если останемся дома, забреют нас в Красную Армию.

— Идите к нам в УПА.

— Это тоже армия, дома лучше.

— Рано или поздно непременно поймают, судить будут за отказничеств о.

— «Поздно» лучше. Война закончится.

— У нас тут хорошо! — сказал Василь. — Мне в рой нужны люди. Научим стрелять, убивать. Когда у тебя в руках оружие, ты пан!

— Ты дурак, что ли? За такие дела расстреливают. Живи в своем «хорошо», а мне дома лучше.

— А мне нравится, — сказал второй отказник, — вольная жизнь, свобода. Я, пожалуй, останусь. Автомат мне дадите?

— Как только пойдешь на задание, получишь. Если будешь жить здесь, в лесу, в бункере, оружие постоянно останется с тобою.

— С питанием как?

— Есть у нас полевая кухня. Когда чета в сборе на деньдругой, кашевар что-нибудь приготовит, накормит. Но мы сильно зависим от поддержки населения. Своего тыла нет. Трудно с оружием, боеприпасами.

— Кем я буду, если запишусь в УПА?

— Стрелком.

— Автомат чей?

— Немецкий. Он полегче советского почти на килограмм.

Перед рассветом Тарас позвал роевых.

— Получено сообщение, в нашем лесу будет проведена облава, после того как она пройдет в населенных пунктах. Сейчас же двинемся в путь.

— Куда?

— Северо-западнее нашего леса в пяти километрах от Кочмаревки несколько оврагов с кустарником. Переждем там нашествие энкавэдистов.

— Кто сообщил? — недовольным голосом спросил командир третьего роя. После удачного нападения на красноармейцев возле трофейных автомашин он чувствовал и вел себя едва ли не наравне с четовым. — Может быть, вранье?

— Не все тебе надо знать, — ответил Тарас. — Источник надежный.

— Что будем делать с отказниками, дезертирами, другими пришедшими к нам людьми? — спросил Мечтатель.

— Пусть идут с нами. В случае чего под их прикрытием мы тоже станем гражданами, собирающими дрова на зиму. Подобранный сушняк надо носить с собою, он нам потом здесь пригодится.

— Как с оружием?

— Возьмем с собою. В схроне оставим то, что там постоянно хранится. Обременять себя лишним грузом не станем. Неизвестно, как дело повернется. Нам надо идти налегке.

На рассвете нестройная колонна до полусотни человек двинулась из леса в укрытие. Засидевшиеся и заждавшиеся люди без передышки пришли к оврагам. Тарас запретил разводить костры.

— Сидеть тихо, — распорядился он, — не высовываться. Посты наблюдения сообщат, если что-то заметят. Разрешается спать без просыпа сколь влезет, — хохотнул он.

С утра погода хорошая, выглянуло солнце. Пригрелись люди в его теплых лучах. Можно бы находиться в оврагах целые сутки, если бы есть не хотелось. Вскоре облака скрыли небесное светило, посыпались сначала редкие, потом частые дождевые капли.

Никаких укрытий. На солнце глинистая земля не таит в себе неприятностей. Но стоило пойти дождю, не то что сидеть, стоять стало трудно, ноги разъезжались и скользили. Постепенно со склонов люди начали сами собой плавно скатываться вниз. Когда наступили сумерки, а посты наблюдения сообщили об окончании операции в лесу и населенных пунктах, выбраться из оврага было уже невозможно. Находившиеся наверху посты наблюдения пытались помочь попавшим в беду землякам, однако веревок не оказалось, ветки были слишком короткими. Дождь между тем усилился.