Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

– Ну, там книга об их персидских царях, кажется. – Добросовестно начинаю вспоминать. – Делится на три части: мифологическая, героическая и историческая. Знаешь, не буду пересказывать: просто не помню. Вернее, мало что помню, но вот сильно запомнилось, что сам Фирдоуси постоянно переживает из‑за того, что Туран с Ираном воюют. Веками, постоянно. И воюют не потому, что народы друг друга ненавидят. А потому, что правителям это выгодно. И он вроде как между строк искренне желает, чтоб на землях по границе между Ираном и Тураном никогда между собой не воевали только из‑за разницы народов. Что‑то типа мысли «Нет плохих народов; бывают плохие люди».

– Хорошая мысль, – снова хмурится Алтынай. – Только фарси, пашто и прочие из этого племени сам же видишь, какие люди… Верить‑то им нельзя. Фирдоуси, может быть, был и не плохим человеком. Если действительно так думал. Но не мог же он про свой народ правду писать? Его бы тогда свои камнями забили. – В этом месте Алтынай хихикает в кулак, видимо, представляя себе какую‑то сцену. – С фарси ж дело иметь нельзя, вон и по пашто это видно…

Не нахожу, что сказать по национальному вопросу в данном случае, поскольку навскидку крыть действительно нечем.

А изобретать сложные аргументы и их вариации на тему этно‑психологии, традиционных конфликтов между номадами и оседлыми земледельцами, мне кажется, сейчас будет лишним.

Тем более спохватываюсь, что пашто – тоже кочевники. И той же веры.

И именно сегодня имел место действительно национальный вопрос, из разряда: «Умри ты сегодня, а я завтра».

__________

Примечание:

Қазақстан

Один из легендарных вариантов перевода названия – Земля Свободных Людей:‑)

Глава 6

– Сестра, а можно я тебе сейчас какое‑то время позадаю смешные детские вопросы? – напившись кумыса, объевшись лепёшками, чувствую себя почти счастливым. Устраиваясь поудобнее напротив Алтынай на белой кошме.

Кстати, в самом кумысе присутствует едва уловимый, почти не заметный для меня, но след алкоголя: что‑то около пары градусов. Слабее пива намного, но, как и всякий алкоголь в крайне умеренных количествах, выступает в роли лекарства и тонизирующего средства.

Почему‑то попутно мелькает мысль, что в том мире с ограничением количества употребляемого алкоголя в армии явно были проблемы… Как правило. Когда был алкоголь.

Вместе с тем, лично у меня многое из рассказов Алтынай вызывает если и не настороженность, то, как минимум, истовое желание прояснить кое‑какие детали. Лично для себя.

Как у человека из другой обстановки, привыкшего сопоставлять гораздо бо льшие массивы информации. В том числе по работе.

– Да, конечно, – чуть растерянно отвечает не ожидающая такого поворота Алтынай. – Конечно, спрашивай!

– Вот извини, если будет неприятно… ты, кстати, спрашивала, чем я занимался… После армии учился на врача. Ну, на целителя, – поясняю под вытянувшееся от удивления лицо Алтынай. – И целителю, как говорится, иногда приходится делать людям больно, ненадолго. Чтоб потом они могли жить долго и счастливо. Тем более, я никогда не кочевал, многое тут у вас лично мне в диковинку, могу чего‑то и не понимать. И мне категорически не понятно вот что: как же так вышло, что все родственники законно избранного хана погибли? Причём, за достаточно короткий промежуток времени? И осталась только несовершеннолетняя дочь. Которая, кажется, по вашим обычаям, даже наследует имущество с очень большими оговорками?

– Я совершеннолетняя… – надувается было Алтынай, но продолжает отвечать, заметив, что я только улыбаюсь. – По наследству: всё, что было в семье, теперь моё. Но у нас же основное богатство – стада . А я одна пасти не в состоянии. Нужно, ещё несколько человек. До десятка. Потому в этом году вынуждена буду отдать одну двадцатую часть стад за выпас.

– А прирост у стада какой? – заинтересовываюсь помимо воли. – Если за полный год брать?

С другой стороны, экономику я тоже хотел бы учесть в анализе.

– М‑да, – снисходительно смотрит на меня Алтынай. – И кто из нас ребёнок? Во‑первых, год на год не приходится. Во‑вторых. Если лошади, то в табуне в этом году будет хорошо если одна десятая роста. От того числа, что есть на сейчас и что пережило зиму. По баранам – где‑то от трети до половины.

– Хм, всё равно в плюсах, – бормочу. – А как вы вчетвером куда‑то стадо гнали? Если всего десяток нужен?

– Тут нужно объяснять. – Терпеливо вздыхает Алтынай. – Мы гнали не стадо. И не табун. Табуны вообще перемешаны, чтоб приплод от разных коней был лучше, и лошади каждой семьи рассыпаны по пастбищам в десятке мест. Если не больше. Что до баранов…

Ещё какое‑то время вникаю в тонкости выпаса скота (что оказывается совсем не так просто. И пастух оказывается кто угодно, но только не дремучий дикарь).

После чего подхожу к следующему вопросу:

– А сколько у вас семей в одном коше?

– Опять же, смотря в каком. – Алтынай снова снисходительно улыбается. – Разница в несколько раз может быть. Я не знаю, что тебе ответить, потому что не понимаю вопроса: в таком виде, он для меня смысла не имеет.

– Хорошо. Зайдём с другой стороны, – усаживаюсь поудобнее. – Всё равно, как понимаю, спешить некуда?

– До заката далеко, – согласно кивает Алтынай.

– Давай тогда про этот кош для начала. Сколько в нём семей?

– Двадцать четыре, – уверенно отвечает Алтынай.

– А сколько человек в каждой семье? Было изначально, до голода?

– Я не знаю, как ответить. Давай перечислю все семьи по порядку? Если тебе это так важно?

– Важно. Перечисляй.

Через полчаса оказывается, что в одной семье от пяти (минимально) до четырнадцать человек, и это ещё не предел.

За семью считается муж с жёнами и детьми, плюс (редко) кто‑то из родителей мужа или жён.

Чтоб не запутаться в подсчётах, мы вышли из юрты и устроились прямо на земле, расчистив от травы кусочек почвы и записывая на нём данные палочкой.

Попутно, оказалось, что письменных принадлежностей во всём коше нет ни у кого: слишком большая редкость. А о бумаге конкретно Алтынай вообще никогда не слышала – только пергамент из выделанных шкур. Но он так дорог, что переводить его в повседневных канцелярских целях, как черновик, всё равно что ересь.

Кстати, делать подсчёты на земле предложила она.

Когда я, под её диктовку, стал заносить в таблицу имена и цифры, она неодобрительно покачала головой и украдкой оглянулась по сторонам:

– Только ты больше никому эту свою запись не показывай…

И до меня дошло, как до того Штирлица из анекдота: система записи алфавитом и цифрами, использовавшаяся и в Киженцовском погранотряде, и в Первом Магическом Колледже, да и в целом по Империи, хоть и отличалась от местности к местности между собой иногда, но категорически не походила на местный алфавит и на то, что у них там вместо цифр.

– Понял, потом сотру, – покладисто кивнул я. – А ты как запишешь всё то же самое? Можешь оказать?

Вместо ответа Алтынай подобрала с земли свой обломок щепки и начала споро заполнять левую (!) половину расчищенного кусочка почвы чем‑то, похожим на арабскую вязь. Лично я не понял из её письма почти ничего, поскольку сами символы очень отличались от арабского (и персидского) алфавита, использовавшихся нашими пуштунами и тюрками в Средние Века там, у нас .

– Так ты тоже грамотная? – удивляюсь. Честно говоря, я ожидал увидеть пиктограммы либо руны. В лучшем случае. – Только пишешь иначе?

– Конечно. Я же ханская дочь…

__________

– Получается, одна юрта – это в среднем до десяти человек? – Заканчиваю подсчёт на своей правой половине импровизированной «доски» по получении всей информации.

– Да, было примерно так, – задумчиво покусывает кончик своей щепки Алтынай, переводя взгляд со своей таблички на мою. И явно пытаясь уловить закономерности моего  письма.