Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты знаешь, что всегда мне нравился. Но также я уважаю тебя, а это далеко не всегда одно и то же. Как ты, возможно, догадался, есть немалое число людей, которые мне нравятся, но не вызывают у меня уважения. Даже не знаю, заключается в этом моя драма или просто моя ошибка. Но с тобой все совершенно иначе, и клянусь: я никогда не стану общаться с тобой как с человеком, который мне нравится, за счет потери моего к тебе уважения.
После паузы Марч сказал:
– Твое великодушие мне известно. Потому-то ты терпишь все это и попустительствуешь происходящему.
Снова помолчав, он добавил:
– Помнишь нашу первую встречу? Тот случай с мишенью, ты тогда еще рыбачил у ручья[81]. И помнишь, ты сказал тогда, что если я взорву динамитную шашку и все эти общественные джунгли взлетят к чертям, то вреда не будет?
– Помню, – кивнул Фишер. – И что с того?
– Да только то, что я собираюсь-таки подложить динамитную шашку и взорвать все к чертям, – ответил Гарольд Марч. – Полагаю, ты имеешь право об этом знать. Я много лет не мог поверить, что дела так плохи, как ты утверждаешь. Просто не верил, что человек может знать о чем-то подобном – а тебе, видимо, действительно известно все – и держать это знание при себе. Одним словом, у меня еще осталась совесть, да к тому же наконец выпал подходящий случай. Я встал во главе крупного независимого издания, у меня развязаны руки и я собираюсь дать по коррупции залп из всех пушек.
– Полагаю, ты связался с Эттвудом, – задумчиво хмыкнул Фишер. – Он торгует лесом, и ему многое известно о Китае.
– Ему многое известно об Англии, – упрямо парировал Марч. – Теперь мне тоже многое о ней известно, и более мы не станем закрывать на все глаза. Жители этой страны имеют право знать, какие у руля стоят разумники – или лучше назвать их разбойниками! Лорд-канцлер в кармане у ростовщиков и вынужден делать, что ему скажут. Посмей он только возразить – и он разорен, причем причина тому наихудшая из возможных: карточные долги и актрисы! Премьер-министр по уши увяз в сомнительных сделках с нефтью. Разум министра иностранных дел полностью затуманен алкоголем и наркотиками. Причем заметь: если ты в открытую заявишь что-то подобное о человеке, наделенном властью послать тысячи англичан на смерть ради ерунды, – тебя обвинят в переходе на личности. Однако если какой-нибудь бедняга-машинист надерется в стельку и укокошит тридцать или сорок человек, никому и в голову не придет назвать подобные нападки переходом на личности. Разве может личность машиниста иметь значение!
– Совершенно с тобой согласен, – равнодушно кивнул Фишер. – Ты во всем прав.
– Если ты с нами совершенно согласен, так какого же черта все еще не в наших рядах? – требовательно спросил друг. – Если веришь, что это правда, то как можешь жить не по правде? Ужасно предполагать, что человек с твоими возможностями просто-напросто стоит на пути реформ!
– Мы с тобой уже обсуждали это, причем неоднократно, – ответил Фишер, не меняя выражения лица. – Премьер-министр дружен с моим отцом. Министр иностранных дел женат на моей сестре. Лорд-канцлер приходится мне двоюродным братом. Я неспроста сейчас вспоминаю эти подробности моей родословной. По правде говоря, я испытываю нынче невероятный подъем сил. И нет, сэр, виной тому не солнце и не морской воздух. Я смакую эти чувства, которые для меня в новинку. Никогда ранее я не испытывал подобного счастья.
– Что за дьявольскую ахинею ты несешь?
– Я горжусь своей семьей, – заявил Хорн Фишер.
Гарольд Марч, казалось, был настолько поставлен в тупик, что не мог даже рта открыть, лишь глядел на приятеля круглыми синими глазами. Фишер откинулся на спинку кресла в своей обычной ленивой манере и с улыбкой продолжал:
– Дружище, давай начистоту. Ты прав: я всегда все знал о моей несчастной родне. Но позволь в свою очередь спросить тебя: неужто ты веришь, что Эттвуд все это время не знал того же самого? И неужто ты веришь, что он не знал о твоей репутации честнейшего человека, который возвысит свой голос, как только ему представится шанс? Так почему именно сейчас, после стольких лет, Эттвуд спустил тебя со сворки, точно пса? Мне известен ответ; мне очень многое известно… слишком многое. Именно поэтому, как я уже имел честь заметить, я наконец-то горжусь своей семьей.
– Что за?.. – повторил Марч куда тише.
– Я горжусь лордом-канцлером, ибо он заядлый игрок. Горжусь министром иностранных дел, ибо он алкоголик. Горжусь премьер-министром, получающим мзду за каждую сделку, – убежденно заявил Фишер. – Я горжусь ими, поскольку они все это совершили, и в любой момент могут быть разоблачены, и знают, что в любой момент могут быть разоблачены, но продолжают решительно стоять на своем. Снимаю перед ними шляпу, ведь они не подчинились шантажу и отвергли возможность ради собственного спасения уничтожить свою страну. Я приветствую их, как если б они собирались с честью погибнуть на поле боя.
Помолчав, он добавил:
– А в бой придется идти скоро, и отнюдь не только в метафорическом смысле. Мы так долго шли на поводу у иностранных заемщиков, что сейчас остается лишь сражаться – или же пойти ко дну. А о том, что мы идем ко дну, начинает подозревать даже простой люд, причем даже простой люд из сельской местности. Вот в чем кроется причина прискорбных инцидентов, отраженных в газетах.
– И в этом кроется причина гонений на азиатов? – спросил Марч.
– Причина гонений на азиатов, – отвечал