Америkа (Reload Game) - Кирилл Еськов

…Магазинчик был полутемен и пуст (что ему, собственно, и требовалось в плане тех «пожарных выходов на зады»); за прилавком — хотя дверной колокольчик звякнул вполне внятно — тоже никого. Некоторое время он удивленно разглядывал незапертую вовсе витрину с индейскими фигурками, вырезанными из полудрагоценных камней (не бриллианты Голконды, конечно, но ценЫ явно немалой), и пришел к выводу, что либо хозяин лавочки совершеннейший лопух (и тогда непонятно, как его заведение, расположенное в столь бойком месте, не вылетело в трубу), либо преступность в Новом Гамбурге отсутствует в принципе, как социальное явление (что, мягко говоря, сомнительно), либо…

— Buenos dias, seЯor! Будь здрав, компаньеро!

Темнокожая девушка в легком темно-бордовом платье без рукавов бесшумно возникла из глубокой тени, отбрасываемой ведущей наверх лестницей, будто проявляющееся изображение на фотопластинке. «И как же это я умудрился прошляпить ее появление? — вот уж кто тут лопух, так лопух! Профнепригодность, однако…»

— Кликни-ка мне хозяина вашего «Тиффани», красавица! — улыбнулся он, разглядывая ее с ничуть не скрываемым восхищением: среди квартеронок и мулаток красивые девушки не редкость, но эта была — не красотка, а именно что красавица…

— Хозяин — это я, — встречно улыбнулась та.

«Эх, вылепил же господь игрушку — женские глаза!»

— В смысле — хозяйка?

— Хозяйка — это жена хозяина, а я — сам хозяин и есть.

— Да, в русском тут имеются лингвистические нюансы, — кивнул он. — Вспоминается классический анекдот про ссорящихся супругов: он ей — «Да ты же идиотка!», а она ему в ответ — «Конечно, идиотка! А вот был бы ты генерал — так я бы была генеральшей!»

И когда она прыснула от смеха, ему сделалось вдруг легко-легко, как не бывало уже давно, с той поры как… ладно, стоп.

— Вот и я про то же! На «хозяйку» я откликалась, пока был жив мой дон Ринальдо; хватит уже!

Ага, так это антикварное хозяйство она, стало быть, унаследовала за покойным мужем…

— Не знаю, как у вас тут, сеньора, но у нас, в Метрополии, обращение «хозяйка» ничего уничижительного в себе не содержит; скорее даже эдакое шутливое подобострастие…

— А, так ты — из Метрополии? То-то я смотрю — странный у тебя акцент… Ты ведь солдат, верно?

— Был. Теперь в отставке.

— Странно… — она разглядывала его, чуть склонив голову к плечу, будто к чему-то прислушиваясь. — Если мои ощущения не врут — а я привыкла им верить! — ты как был солдатом, так и остаешься. В каком ты чине — майор?

— Верно, — чуть помедлив, прищурился он, — мой чин, «на здешние деньги», примерно соответствовал майору, — (дьявольщина, неужто и барышня тоже в Игре? — да нет, это уже форменная паранойя, ведь ее магазинчик я выбрал чистым тыком и сам, безо всяких подсказок и наводок…) — Вы, похоже, настоящая волшебница, сеньора! Как, кстати, следует к вам обращаться?

— Мария-Луиза, мой господин. Можно — просто Мария. И кстати — я не волшебница, а колдунья, потомственная: тут, знаете ли, тоже имеются лингвистические нюансы…

А ведь она ни капельки не шутит, ошеломленно сообразил он.

— Гм… Павел Андреевич Расторопшин, генерального штаба ротмистр, в отставке — к вашим услугам, сударыня! Мечтаю быть заколдованным вами, — и он принялся, отчаянно выгадывая время, выплетать витиеватейший комплимент, полный скрытых отсылок к «охапкам лиловых роз» и остроумных двусмысленностей, которые…

— Стоп! Вы прискорбно разрушаете сейчас свой образ солдата, Павел. Не хватает еще только затеять со мной беседу на литературно-музыкальные темы…

— Виноват, my fair lady! А не подскажите ль тогда потерявшему голову солдату правильные слова любви?

— Легко! Пароль: «Мадемуазель, я бы вдул!» Отзыв: «А я б дала!»

…

— Ма-ри-я… Слушай, а можно по-русски — Ма-ша? Ма-шень-ка?..

— Можно. Тебе теперь — всё можно! Люб ты мне, солдатик…

…

— А было — хорошо!.. — трепетным выдохом подытожила она, благодарно прильнув к нему каждой, казалось, клеточкой чудесного, упоительного, невероятного своего тела.

— Хорошо — не то слово, маленькая! Это было твое колдовство, да?

— Нет. И не надо поминать всуе такие вещи, даже в шутку! Тебе — в особенности.

— А что не так?

— Послушай-ка влюбившуюся в тебя без памяти колдунью, солдатик: плохо вокруг тебя, плохо… запах смерти — хотя, вроде, пока не от тебя… Ты уж там гляди в оба, ладно? Ну, тут не мне тебя учить.

— Эт’ точно — не тебе! — рассмеялся он. — Но всё равно спасибо, хорошая моя — непременно отдам приказ по своему гарнизону: удвоить караулы.

— Постой-ка, постой!.. — с этими словами она выскользнула вдруг из-под обнимающей ее руки и, будто обратясь в обнаженную античную статую из черной бронзы («Эх, и почему я не скульптор?..»), склонилась над раскиданной ими перед тем по полу одеждой. Вскоре поиски ее увенчались успехом, и она, проделав некоторые пассы ладонями, осторожно приподняла за ворот его пиджак:

— Зачем ты таскаешь при себе это? Жить надоело?

— Ты о чем?! — недоумение его была вполне искренним.

— Ты носишь в кармане — вот в этом! — артефакт, очень опасный. Ну, могущий в любую минуту стать смертельно опасным — скажем так…

Ему понадобилась добрая пара секунд, чтобы сообразить: эге, да это ведь про тот давний черный камешек — подарок дервиша из Темир-Хан-Шуры:

— Глянь-ка — вот это?

— Да! Оно самое. Откуда оно у тебя?

— С Кавказа, — пожал он плечами; глупость какая-то… — Это же просто шлифованная бусина из базальта, память об одном человеке… И если бы тот человек желал причинить мне зло, он — уверяю тебя! — мог сделать это гораздо более простым и верным способом… — («Да уж, шепни тогда дервиш хоть слово кому следует — и я, по местной традиции, уселся бы на кол перед воротами ханской резиденции…») — И потом, я таскаю при себе эту штуковину сильно не первый уж год — и как-то всё обходилось без особо вредных последствий…

— А я и не говорю, будто тот человек желал тебе зла. Действие такого рода артефактов зависит от кучи причин — от расклада иных артефактов вокруг, для примера… Эта, как ты выразился, штуковина смахивает на кусочек Аравийского Черного Камня — может статься, на том Кавказе он тебя и в самом деле оберегал… Послушай, — устало вздохнула она, — я ведь не учу тебя воинским уставам и баллистике, верно? А ты уж, будь добр, не учи меня моему ремеслу! Просто поверь: эта штуковина очень опасна — конкретно для тебя, конкретно здесь и конкретно сейчас. Очень.

— Ладно, уговорила, — пробормотал он, осторожно отложив камешек на подоконник. Суеверен ротмистр был не более (и не менее), чем это вообще свойственно людям его стрёмной профессии — но вот о том, что дервиш, даря ему оберег, действительно помянул тогда Каабу, она, по его разумению, знать не могла никак… — Здесь, как я понимаю, оставлять штуковину тоже рискованно?

— Нельзя, — подтвердила она. — Здесь вокруг куча разнообразных артефактов, и как они сработают все вместе — бог весть; не хотелось бы пробовать… Я, собственно, оттого и почуяла его присутствие.

— А вот глянь-ка, — поманил он ее к окошку, — во-он в кофейне по соседству, за средним столиком, сидит парнишка, мой спутник. Как, на твой глаз, — ему штуковина не повредит, нет?

— Ему? — она дважды перевела взгляд с Расторопшина на Сашу и обратно: сперва бегло, а потом очень внимательно. — Нет, ему не повредит, ничуть… Значит, он — твой спутник?

— Верно. А что тебя удивляет?

— Да так… Похоже, очень непростой парнишка. Очень…

Отличный, кстати, мотив для «петли со скидкой»… Дойти до кофейни и сдать камешек на временное хранение Саше, выслушавши попутно его отчет о перемещениях четверки филеров (к немалому удивлению ротмистра, никто из них за это время не покидал пятачка в окрестностях «Кранцлера» , даже не попытавшись перекрыть задние дворы — похоже, Компания наняла второпях совсем уж ленивых дилетантов…) было делом пяти минут; Марии, впрочем, этого как раз хватило, чтоб минимально разгрести хлам, загромождавший (как уж водится) дверь черного хода. А обнимая его напоследок, она вдруг замерла:

— Послушай… те люди, четверо… Ну вот, не чую я такого, чтоб они охотились за тобой — а должна бы! Тут что-то не так…

— Да нет, всё так. Они следят, собственно, не за мной — скорее пытаются, самим своим присутствием, отпугнуть от меня возможного ликвидатора; не слишком при этом усердствуя, по-моему.

— Ну, разве что… — нехотя кивнула она, явно не расставшись со своими сомнениями. — Ты… ты вернешься, солдатик? — только честно!