Жребий принцессы - Джудит Тарр

— Если ты собираешься убить их, то хотя бы сделай это чисто.

— Так же чисто, как армии Солнца распорядились нашей провинцией Анжив? — Хирел сделал шаг вперед. — Так же чисто, Солнечный принц? Они убили всех мужчин, которые по возрасту годились в воины. Они истребили всех женщин, но не раньше, чем пресытились насилием. Детей они заставили смотреть на это, сказав, что подобная участь ждет всех, кто поклоняется демонам. Впрочем, детей мужского пола они тоже предали смерти, а девочек взяли в рабство. Хотя нет, — поправился Хирел. — Прошу прощения. Ведь в Керуварионе рабов нет. Только крепостные да военнопленные. — Это твои братья!

— Тем хуже для них, потому что они хотели погубить своего господина и кровного родственника. Сареван повернулся к Хирелу спиной. — Это не справедливость. Это злоба. Он вышел вон. Хирел не окликнул его. Сареван не знал, куда его несут ноги. Ему было все равно. Иногда навстречу попадались люди, которые изумленно таращились на него. Без сомнения, они считали его поведение и вид непристойными: почти обнаженный, в единственной тонкой рубашке и без сопровождающих, он вызывал недоумение и возмущение. Юлан и Зха'дан отказались следовать за ним. Они остались с Хирелом. Вероломные. Предатели своего хозяина.

Он нашел башню, взобрался на самый верх и уселся под звездами. Они были теми же самыми, что сияли над Керуварионом. Но воздух Асаниана, теплый и приторный, казался странным. Сареван задыхался от него.

— Я сделал это, — сказал он, глядя на созвездие, которое считал своим. В Яноне оно называлось Орлом, а в Хан-Гилене — Солнечной Птицей. — Признаюсь честно: я навлек это на себя. Я лишился своей силы и своих владений. А из-за чего? Из-за пророческого сна? Ради мира? Ради будущей империи? — Он невесело засмеялся. — Да, ради всего этого. И ради того, чего я никогда не ожидал. Ради худшего из моих врагов. Он лег на спину, заложив за голову сцепленные руки. Гнев прошел. Теперь он чувствовал спокойствие и опустошенность.

— Мне кажется, я ненавижу его. Я боюсь, что люблю его. Мы ссоримся, как любовники. И разве у нас есть надежда? Будь он женщиной, я женился бы на нем, если бы прежде не убил его. Если бы он был простолюдином, я стал бы его господином и держал при себе. Даже если бы он был лордом… даже асанианским лордом… — Сареван вскочил и закричал: — О Аварьян! Почему ты делаешь это с нами? Но бог не ответил ему.

— Без сомнения, сегодняшнее представление решило все вопросы, — сухо сказал Сареван холодному свету звезд. — Если после этого он будет обращаться со мной хотя бы вежливо, я сочту это чудом из чудес. Звезды молчали. Бог ничего не говорил. — Я ненавижу его. — Саревана охватила неожиданная ярость. — Я ненавижу его. Надменный, продажный, жестокий — да будь он проклят. Будь проклят он и все двадцать семь кругов его ада вместе с ним.

Глава 17

Твердая рука императора быстро усмирила Золотой двор, и придворные, согласно законам всех дворов, продолжали вести себя так, словно никогда не стремились к бунту. Хирел был их единственным принцем, и его статус не подлежал сомнению. Сареван не был ни шпионом, ни выскочкой; и, конечно, он даже не помышлял о том, чтобы устанавливать, кого они должны признать своим господином. Подобные деликатные темы не подлежали обсуждению.

Сареван стал всеобщим любимцем. Они хотели бы превратить его в новую ручную зверушку, но, как и Юлан, Сареван Ис'келион не отличался покорностью. Он не обременял себя постижением всех сложностей протокола и не собирался придерживаться предписаний, ограничивающих поведение королевского заложника. Он скакал на своем голубоглазом жеребце везде, где ему хотелось. Он скрещивал мечи со стражниками. С раскрашенным дикарем, который следовал за ним как тень, он затевал шумные потасовки, иногда побеждая, а иногда претерпевая сокрушительное поражение. Он обнаружил в некоторых внутренних двориках зарешеченные окна гаремов, и стоило ему ненадолго там задержаться, как его окликали тихие голоса. Они сообщали ему о пустынных коридорах, об огороженных садиках и о покоях, где на красавчика-чужеземца можно было бы взглянуть через скрытые окна. Однако он не посмел бросить ответный взгляд. Даже если бы ему вздумалось подвергнуть риску свои глаза, пожелавшие видеть королевскую жену, его сладкоголосые собеседницы запретили бы ему это. То, что он слышал их голоса, уже являлось грехом.

Их сородичи были очарованы им. Он вызывал у них восторженный страх. Они считали его великаном; они недоверчиво таращили глаза при виде столь темной кожи, столь ярких волос и столь белых зубов; они называли его Солнечным лордом, Рожденным в бурю и Повелителем барсов. Сареван становился тщеславным, как солнечная птица, но он понимал, чего стоит лесть придворных. Это как золото колдунов. Пока заклинания действуют, оно ярко блестит. Но пролетит мгновение — и блеск меркнет.

Аварьян свидетель, здесь было достаточно колдунов. Шарлатаны попадались повсюду: люди, обладающие маленькой силой, но умеющие пустить пыль в глаза, творили чудеса, предсказывали судьбы и искали потерянные драгоценности для простачков придворных. Но они представляли собой лишь малую ветвь. Пока они убеждали скептиков Асаниана, что людей, подобных им, не стоит опасаться, истинные маги совершали свои тайные деяния. Это были неопределенного вида личности, которых редко замечали, хотя они всегда оставались на виду, облаченные в серые либо фиолетовые одежды и нередко сопровождаемые зверем или птицей. Сареван и представить себе не мог, что некоторые из них пользуются благосклонным вниманием императора. Они не признавались, а Зиад-Илариос не выставлял это напоказ. В основном же он относился к Саревану весьма благосклонно. Когда Сареван появлялся на совете и на заседании суда, император не говорил ни единого слова, хотя глаза его блестели, а губы сжимались от возмущения. Император отказывался видеть, что Сареван сует нос во все дела, и не ограничивал его. Впрочем, в нужные моменты принц проявлял благоразумие. Он никогда не делал попыток вмешаться в разговор, хотя слушал жадно, и часто его глаза сверкали, а челюсти напрягались, словно ему стоило большого труда сдержаться и не остановить поток чужой речи.

Его называли любимцем императора. Некоторые, живущие в сельской местности, где у людей языки подлиннее, назвали бы это иначе. Достаточно вспомнить, кто его мать и кем она была для императора. Возможно, они сочли бы своего повелителя околдованным.

Но кое-кто ничего не говорил и никоим образом не показывал, что для него значит возвращение Высокого принца Асаниана и присутствие в Кундри'дж-Асане Высокого принца Керувариона. С Первого Дня Осени Аранос ни разу не появился при дворе. Это воспринималось как обычное, свойственное ему поведение. Он прославился своими странностями. Его имя произносилось чаще всего шепотом.