Доказательства: Повести - Валентин Тублин

— Что значит — поэт?

Ду Фу с трудом разлепил веки. Было очень жарко, двое суток он не спал, пробираясь на юг. Он был голоден, его мучила жажда. Язык терся о десны, причиняя боль. И все же. У него хватило сил удивиться. Так вот, значит, каков один из новых хозяев столицы. Он спрашивает, что такое поэт. Читал ли он что-нибудь в своей жизни? Где он учился? Учился ли он вообще? Какое молодое у него лицо. И вообще, как хорошо быть молодым… Солнце светило прямо в глаза, и веки смыкались сами. Как забавно, что его задержал именно этот пост, начальник которого не знает, что такое поэт. Какой глупый, какой наивный вопрос. Что такое поэт…

И вдруг он понимает, что вопрос это совсем не такой простой и что он не знает, как на него ответить…

Офицер ждет. Он заинтересован. Он не знает, что такое поэт. Сейчас он это узнает. Человек раскрывает рот. Он что- то говорит. Что?

— Дайте мне воды, — шепчет человек. — Во-ды…

— Что он там бормочет?

Офицер с трудом понимал здешний диалект. Писарь встал, аккуратно отложил дощечку для письма, наклонился.

— Воды… — прохрипел Ду Фу.

Теперь офицер понял. Он вскочил. Писарь поднял на него глаза и немного побледнел. Сейчас доблестный Ши Гуань вытащит свой благородный меч и глупая голова этого болвана покатится по земле. Писарь даже отодвинулся немного, чтобы кровь не брызнула ему на халат. Офицер нервно тянул меч из ножен. Вытянул. Плашмя опустил его на спину писаря.

— Проклятый сын свиньи! Живо! Ну…

От боли и неожиданности писарь споткнулся и упал. Офицер смеялся, показывая острые белые зубы, — да, это тот самый исключительный случай.

Ду Фу сидел в полузабытьи, свесив голову на грудь. Он так и не успел объяснить офицеру и кавалеру вороньего пера, что такое поэт. Прибежал писарь с кувшином воды. Ду Фу глотал, захлебывался, пил, пил, пил… Все. Писарь встал. Офицер Ши Гуань рассматривал исписанные свитки, испещренные ниспадающими четкими строками. Остановившийся в двух шагах от него писарь с испугом пытался понять, почему начальник держит исписанный лист вверх ногами. Офицер, обернувшись, перехватил его взгляд, побагровел, быстро свернул лист в трубочку.

— Это шифрованное донесение, — сказал он. — Пусть приготовят экипаж и конвой. Я сам доставлю этого человека в Чанъань. Приготовь протокол допроса. Человека, называющего себя поэтом по имени Ду Фу, накормить и привести ко мне. Все. Убирайся.

Писарь исчез. Он слишком хорошо знал крутой нрав своего начальника. Вечером, в сопровождении офицера и двух солдат, задержанный отбыл по пыльной дороге в Чанъань.

И это столица? Из окна экипажа, подпрыгивавшего на улицах Чанъани, Ду Фу всматривался в изменившийся, непохожий, непривычный облик притихшего города. Куда подевались разноцветные толпы, наводнявшие в прохладные утренние часы бесчисленные улицы? Где разноголосье бродячих певцов, торговцев, ремесленников, где не имеющая ни конца ни края теснота движущихся, толкающихся, кричащих людей? Где длинные — на полквартала — процессии официальных лиц, прибывших издалека, дабы преклонить колени перед Сыном Неба? Где пестрота, аромат и вонь торговых рядов? Ничего нет. Пусто и безлико. Голые осыпающиеся стены, редкие прохожие, испуганно жмущиеся к забору при виде экипажа с эскортом из двух нездешнего вида всадников. На заборах — огромные, почти в человеческий рост, иероглифы. «Гао Ли-ши — виновник разорения страны». «Оторвать голову изменнику государства Ли Линь-фу». Ду Фу читает надписи, повторяет вслух. Офицер смеется:

— Так мы покончим со всеми изменниками и врагами государства. Тех двух, которых вы назвали, кажется, еще не поймали. Зато другие уже получили свое сполна. Скоро мы их увидим.

И действительно, скоро Ду Фу увидел тех, кто получил сполна. Вот они. На базарной площади торчат их головы, на тонких и длинных бамбуковых копьях. Некоторых еще можно узнать. И Ду Фу узнает их — видные сановники, да, но не имевшие никакого влияния на ход государственных дел. Очевидно, они имели несчастье сразу подвернуться под руку.

Офицер и кавалер вороньего пера Ши Гуань, не знавший до вчерашнего вечера, что такое поэт, говорит Ду Фу с тем снисхождением, с которым сила относится к слабости:

— Мы переделаем эту страну. У нас есть свое солнце — великий полководец Ань Лу-шань. Он один будет думать за всех, а все будут ему повиноваться. И — никаких вопросов. А всем, кто посмеет в чем-нибудь сомневаться, мы приделаем бамбуковые шеи.

И красивый молодой офицер заразительно смеется чистым детским смехом, откидывая голову. Бамбуковые шеи! — это он здорово придумал, надо будет запомнить.

— И еще, — говорит он, насмеявшись вдоволь, — мы переломаем собачьи ножки тем, кто много воображает. Да. И они, эти умники, будут ползать перед нами на брюхе, пока не подохнут.

И, снова давясь от смеха, он легонько толкает Ду Фу в бок, словно приглашая его разделить веселье. Но Ду Фу молчит. «Так вот, значит, каковы, — думает он, — намерения этих победителей. Переломать ноги всем несогласным. Способ действенный, что и говорить… Но не нов. Нет, совсем не нов, это уже было и совсем недавно, и давно, и будет, надо полагать, не раз еще в дальнейшем». Тем меньше он видит оснований для смеха.

Ду фу смотрит в окно. Вот какой-то прохожий боязливо прижался к стене… «Как сказал офицер? Переломаем их собачьи ножки? Лексикон победителей…» Теперь он начинает понимать, почему так тихо стало в столице Китая Чанъани, тихо, если не считать резких и четких звуков военной команды и гулкого шага молодцов, марширующих с песнями по вымершим улицам притаившегося города.

Ду Фу повезло. Дежурным комендантом в этот день был некто Сяо Жу, офицер центрального штаба Ань Лу-шаня. В отличие от кавалера вороньего пера Ши Гуаня, ему не нужно было объяснять, что такое поэт. Более того, он даже знал, кто такой Ду Фу. Лет за пятнадцать до конца периода Кайюань он, тогда еще кандидат на офицерский чин, был свидетелем стремительного взлета Ду Фу, когда стихи его заслужили личную похвалу императора и вознесли его из безвестности в число немногих избранных. Знал он также и другое, во всяком случае, догадывался, что Ань Лу-шань хотел бы привлечь таких людей. Поэтому храбрый и доблестный Ши Гуань был не. мало удивлен тем вниманием, с которым офицер центрального штаба отнесся к его докладу.

— Ваше чутье не подвело вас, — сказал в конце рапорта Сяо Жу. — Вы, кавалер Ши Гуань, заслуживаете поощрения, и я намерен доложить о вас на вечернем совещании генералу Ши Сы-мину.

Воспользовавшись случаем, кавалер Ши Гуань попросил разрешения задержаться в столице. Получив желанное разрешение, он прямым ходом отправился в ближайший публичный дом и там, напившись до чертиков и изрубив своим боевым мечом столик и изрядное количество посуды, поведал всем, что он, Ши Гуань, поймал и обезвредил «самого Дай Фай».

Девушки, всегда отдающие предпочтение храбрым мужчинам, были в восторге. Несмотря на это, стоимость испорченной мебели и разбитой посуды кавалеру пришлось возместить.

— Так вот вы теперь какой…

Большими тяжелыми шагами Ань Лу-шань, цзедуши и генерал-губернатор, а ныне владыка столицы, приблизился к Ду Фу. Вгляделся.

— Я узнал вас. Ну а вы — помните меня?

Ду Фу кивнул. Спазма сжимала ему горло. Слишком много выпало на его долю в этот месяц. Слишком много он видел, бредя по пыльным желтым дорогам, затерявшись среди тысяч беженцев, изможденных и грязных, среди детей и стариков, бесшумно и легко падавших на дорогу и остававшихся лежать, загребая вязкую пыль деревенеющими пальцами. Слишком резок был переход от караульной будки с солдатами, бросающими кости на земляном полу, до императорского дворца и этого человека, с неслыханной дерзостью посягнувшего на божественную власть императора. Вот он сидит рядом, этот человек, принесший в страну горе и разорение. Ду Фу мог бы прикоснуться к нему, он чувствует запах, исходящий от него, — запах заскорузлого Солдата.

— Так вы и вправду помните меня?

Да, Ду Фу помнит генерала — так устроена его память. Но генерала Ань Лу-шаня и в самом деле трудно забыть. Эти живые темные глаза навыкате, эти огромные тяжелые руки с длинными, словно живущими отдельной жизнью пальцами. Это было так давно — по существу, в иной жизни, на приеме в императорском дворце. Они оба были тогда в расцвете славы — молодой герой, победитель страшных киданей Ань Лу-шань и молодой поэт, удостоенный громогласной похвалы императора. После приема несколько дней и ночей провели они в одной и той же веселой компании, среди прекрасных девушек столицы. Но затем пути их разошлись — самый молодой генерал-губернатор уехал на север командовать пограничными войсками округа Пинлу, а поэт, разочаровавшись в ложном дружелюбии двора, ушел странствовать по бесконечным дорогам людского горя. Теперь они встретились, и один из них — изменник, другой — неудачник. Изменник хочет стереть прошедшие пятнадцать лет, он обращается к неудачнику: