Вчера - Олег Зоин

— Что же вы творите?! Фашисты! — Отчаянно, почти плача, выкрикнул Семён. — Опомнитесь, сволочи!..

Но никто его не услышал, ибо не пожелал услышать.

Наконец, ему удалось оказаться рядом с жертвой мордобоя. Он разглядел жуткие синяки под глазами и зарёванные глаза, которые она инстинктивно закрыла от безысходного первобытного ужаса. Стояла, не обороняясь, и дрожала, прощаясь с жизнью. Семён схватил её за руку, изловчился и рубанул верзилу носком туфля в божий дар, после чего, воспользовавшись возникшей суетой, потянул белое платьице сквозь кусты зеленой изгороди в ночную темноту знакомого парка.

Девчёнка бежала за ним, непрестанно спотыкаясь и падая. И он поднимал её снова и снова, встряхивал, волок дальше, натыкаясь на кусты сирени.

Позади ревела обезумевшая толпа. Гром десятков голосов, слившийся в грозовое гудение, в страшное единогласное сопение стада, возбуждённого малахольным бугаём и мчащегося, осатанев, не повинуясь пастуху, не разбирая дороги…

Вскоре их догнали и, не обращая на Семёна никакого внимания, словно его и не было в наличии, словно он не колошматил направо и налево, словно и не орал, срывая голос, набросились на белую блузочку, сорвали лёгкую ткань, повалили свою добычу на траву, тяжело сопя, содрали трусики и столпились, оттпихивая друг друга, над ещё не загаженными белыми грудками, над ещё не осквернёнными девичьими бёдрами.

Она дрожала в ожидании последней мерзкой минуты, и всё же нашлась в ней упругая отчаянная сила, которая вырвала её из цепких потных рук, но, поднявшись на ноги, нужно было бежать хоть куда, а лучше на свет божий… Ибо всё ещё было против неё, и даже звёзды не осветили ей путь, и даже сирень немилосердно хлестала её по заплёванному лицу, по закрытым от ужаса и стыда глазам, — словно ей мало ещё досталось полученных мучений…

Наконец, Семён, пробивая дорогу сквозь кусты и куртины высоких цветов, вытащил её на аллею, и они остановились у парковой скамьи, зная, что погоня вот–вот настигнет их, но сил продолжать жуткий кросс уже не оставалось.

— Ты только не беги! Не беги, а то они убьют, если будем убегать, — просил Сёма. Девчёнка молчала. Молчало опозоренное розовое тело.

— Всё будет хорошо, вот–вот милиция нам поможет. Только не беги, когда они нас усекут…

Через мгновение их нашли, а ещё через секунду у скамьи снова кипело море человеческое, но при свете фонарей никто не отваживался её насиловать и убивать, только мерзко хохотали, разглядывая её наготу.

Семён снял пиджак и накинул ей на вздрагивающие плечи. Блондинистый мужик забрался на скамью и начал усовещать толпу, прямо–таки упрашивая нахальных переростков.

— Ребята! Разве же так воспитывают? Будто вы не комсомольцы… разве так прививают здоровый советский вкус, что же вы творите, ироды? — Обращался наивный человек. — Ведь это преступление! Это — дикость!..

Семён узнал инженера, с которым познакомился в очереди за пивом. В тот же миг инженера–оратора дёрнули за штаны, он пошатнулся и упал в толпу, хватаясь за потные смердючие шеи, прямиком на чью–то финку, тихо ойкнув, чем отвлёк внимание хулиганов, бросившихся врассыпную от его бездыханного тела.

Серба схватил девчёнку за руку, и они снова куда–то побежали. И снова несколько мужиков неслись за ними по пятам.

Пошли густые кусты, за которыми уже и рукой подать до забора, парк только считался парком, а фактически небольшой, метров двести на двести, садик. Сенька знал в нём каждый прут забора. У забора, вытирая окровавленное лицо подолом изорванного синего платья, каким–то чудом оказалась вторая жертва воспитательной погони.

Позади, в десятке метров кто–то кричал:

— Бей стиляг, спасай Россию!

— Сюда! — скомандовал Семён, оттягивая отполированный годами мальчишечьего лазания прут.

— Лезьте же! — Приказывал и умолял Семён, но они лишь бессильно прислонились к копьям ограды.

Наконец, трое преследуемых протиснулись в открывшийся лаз, и вот уже Сенька поставил прут на место. Дальше забежать за корпус Дворца Строителей, а затем растаять в кустах, ведущих к трамвайной остановке, было делом несложной техники. Гул преследования стих.

Кое–как успокоившись, стали втроем собирать лохмотья одежды, чтобы как–то прикрыть тела юных нигилисток. Сенька снял рубашку и девчёнка, лишившаяся платья, приняла приемлемый вид. Кофточку на её подруге, к счастью, удалось скрепить какими–то шпильками, вынутыми из причесок.

За оградой текла улица, и на ней, как океанский лайнер, светился сотней фонарей и окон Дворец Строителей. Через проезжую часть улицы бежали два милиционера и стайка дружинников. Прямо им на руки передал Семён тело потерявшей сознание девчёнки и в то же мгновение получил солидный удар в бок от другого стража порядка. К счастью, о нём в суматохе тотчас забыли, а то бы не избежать привода и разборки.

Когда он пришёл в себя, вокруг уже никого не было, зато весь парк наполнился милицейскими свистками. Семён посчитал за лучшее выйти на к освещённому входу в очаг культуры и смешаться с возбуждёнными гражданами.

На площади перед Дворцом шумела толпа. Несколько милицейских машин и одна «Скорая» толпились у колоннады главного входа. По парадным ступеням пронесли в санитарную машину блондинистого инженера, и вот уже за поворотом улицы победно взвыла сирена «Скорой» и исчез красный крест её прожектора.

Толпа бесилась и неумолимо требовала выдать ей на расправу стиляг, праведно возмущённая, бросала камни в окна Дворца. Далеко за полночь разошлись последние комсомольцы, милиция забрала до утра на охлаждение наиболее откровенных хулиганов, и Сёма побрёл домой. Но ещё несколько часов бесцельно шагал по тёмным ночным улицам Запорожья и с тяжёлой, невыспавшейся головой отправился утром на работу.

В цехе никому не решился рассказать о ночных событиях, настолько диким всё казалось. До вчерашнего дня Сенька наивно полагал, что борьба со стилягами отгремела года три–четыре тому назад, до фестиваля. Оказывается, нельзя судить о всём Эсэсэсэр по Москве. На берегах Днепра, выходит, страсти кипят те ещё. Был порыв поделиться с Краминовым, но, к счастью, парторга не нашёл.

Но через пару дней Сёма не выдержал и после смены поехал трамваем прямиком в Дворец Строителей. Там он легко разыскал комнату с табличкой «Штаб народной дружины» и решительно толкнул дверь.

За столом, покрытым непременной красной застилкой и заваленному пожелтевшими политическими брошюрами и газетами, сидело четверо мужчин, вернее, парней.

Один из них, бледный и худющий словно цыган, с аскетичным лицом, вопросительно взглянул на Семёна. Этого цыганоида Сеня узнал, — то был Кирпичёв, они учились когда–то вместе в шестом классе. Как звали «Кирпича», Семён не помнил.

Сидящие нахально уставились на пришельца, и ему надо было что–нибудь сказать.

— Я, собственно, имею отношение к тем девчатам, которых вчера чуть не убили, — громко, почти крича, сказал Семён, а вышло тихо, словно прошептал.

— Я же говорил, Дима, — обратился к «Кирпичу» рыжеватый увалень, — что сегодня за этими стилягами–сцыкухами ещё не один гость пожалует…

— Мне знакомо твоё лицо, парень, — внимательно присматриваясь, громко размышлял, стараясь правильно говорить по–русски, Кирпичёв, — не заметали ли тебя этим летом наши патрули? Прывуды имеешь?..

— Нет, не задерживали, — разочаровал «Кирпича» Семён, раздражаясь, — просто мы с тобой когда–то вместе учились в третьей школе…

— А, вспомнил! Серба, кажись? Как же, как же. Давненько дело было, — засмеялся Кирпичёв. — Ты как–то предложил на лысине глуховатого географа тихонечко написать химическим карандашом «Антарктида». Ну и нахохотались мы тогда… Знаете, товарищи, у нас географ был — доходяга, так он во время опроса учащихся порой засыпал…

— Ладно, как–нибудь в другой раз про школьные дела доскажешь. Не забудь вспомнить, что тебя «Кирпичом» дразнили, — прервал его Семён. — Я хочу узнать адрес девчёнки, той, что рыжая. Она мне ключ от квартиры сунула вчера, когда за ней гнались…

И для подтверждения своей импровизации позвенел ключами в кармане брюк.

— Ну, тогда глянь там адресок в журнале задержаний, — лениво разрешил блондин в очках, он угадывался тут главным, Кирпичёву.

Тот встал, привычно и уверенно подошёл к исцарапанному предыдущими поколениями бюрократов сейфику, отпер его и вытащил из железного нутра, где в полумраке блеснул «ТТ» и громоздились кипы каких–то неопрятно сваленных документов, толстую амбарную книгу, в коей тщательно велись записи виновников различных «ЧеПэ».

— Валяй, записывай! А какая из них рыжая? Запиши обеих… — открыв книгу, показал нужную строчку Кирпичёв, и Серба нацарапал на клочке «Индустриального Запорожья» оба адреса.