Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в. - Екатерина Михайловна Болтунова

Интересно, между прочим, что история с титулом напоминает ситуацию, которая возникла вокруг александровской польской конституции. Вопреки ожиданиям императора пожалованное Царству представительство не вызвало восторга[1471] – конституционные нормы на этой территории действовали и раньше и вводимое Александром установление, по мнению поляков, лишь приводило все к минимально необходимой норме, тогда как главное внимание было обращено на обещанное воссоединение исторических польских земель. При этом введение конституционных норм в самой империи воспринималось стремившимися к этому русскими подданными Александра недостижимой мечтой.

Очевидно, что Александр I испытывал большие трудности при поиске определения для статуса Польши в составе своей империи. Насколько уникальным был такой поиск в связи с приращением территории империи на западной границе и приходилось ли сталкиваться со схожими трудностями его предшественникам на престоле? Сопоставление титулатуры российских монархов за период, когда земли бывшей Речи Посполитой последовательно аннексировались Российской империей, вплоть до создания Царства Польского, позволяет увидеть разницу в понимании политических реалий.

Первый раунд включения польских земель в монарший титул произошел отнюдь не сразу после первого раздела Польши в 1772 г. Более того, в титуле Екатерины II территории, отторгнутые у Речи Посполитой, появились лишь 12 лет спустя. До этого они проходили по разряду «иные земли» («и иных [земель] наследная обладательница»). В 1784 г., однако, императрица добавила к своему титулу Полоцк, Витебск и Мстиславль[1472]. Приобретенные земли были помещены в середину – вторую половину титула. При этом императрица явно выделила Полоцкие земли, поставив их в титуле рядом с центром страны – Московским царством – между Рязанью и Ростовом. Витебск и Мстиславль были указаны ниже, замыкая этот блок земель.

Для понимания екатерининской оценки произошедшего – присоединения к Российской империи территорий на западе – важно увидеть, в какой момент было принято решение ввести польские земли в титул. Императрица занялась этим вопросом лишь в тот момент, когда возникла необходимость указать в титуле только что завоеванные земли Крыма и Северного Причерноморья, то есть сделала это, что называется, «заодно». Екатерина II одновременно приняла на себя титул царицы Херсонеса Таврического и великой княгини Полоцкой, Витебской и Мстиславской. Очевидно, до этого найти правильную формулу включения земель на западе не получалось, а присоединение огромной и символически очень значимой территории на юге предоставило возможность легитимизировать и приращения на западе.

Если земли, ставшие частью екатерининской империи по первому разделу, вошли в титул с серьезной задержкой, то территории, захваченные в результате второго и третьего разделов, «дождались» своего включения в титул лишь при Павле I. Иными словами, Екатерина II столкнулась с неким ментальным препятствием при выработке удовлетворяющей ее стратегии апроприации новых земель. Речь, вероятнее всего, шла не только о том, что империя расширялась на запад, но и о том, что территории эти достались без приложения военной силы. Именно поэтому Екатерина прибегла к актуализации известной концепции «собирания земель», в рамках которой Российская империя ничего не захватила, а лишь отвоевала или вернула территории, которые некогда являлись частью единого русского государства, а затем были утрачены в результате серии войн[1473].

Отметим высказанную А. Б. Каменским идею, что сама концепция «собирания земель» была изобретена Екатериной II в связи с разделами Польши. По мнению исследователя, до начала 1790‐х гг. говорить о существовании этой интеллектуальной конструкции не приходится[1474]. Стоит, однако, отметить, что сам принцип легитимации захвата через декларацию «беру свое», до уровня которой можно редуцировать екатерининскую «находку», универсален; к тому же подобная интерпретация не объясняет, как предложенная императрицей установка могла в достаточно короткие сроки укрепиться в сознании современников, притом что император Александр в дискуссиях о судьбе Литвы продвигал принципиально иные позиции. В конечном итоге именно общественное восприятие территорий, ставших частью империи после разделов Польши, как «своей земли» не позволило Александру I реализовать свой план – присоединить Литву к Царству Польскому. Очевидно, Екатерина II актуализировала уже существовавшую идею, переведя ее на новый уровень с точки зрения осмысления и образности. При этом сам факт работы с нарративом демонстрирует, что императрица осознавала сложность стоящей перед ней политической задачи – интегрировать в состав империи земли, присоединенные на западе, а значит, не вписывающиеся в традиционную ориенталистскую парадигму.

Занявший престол Павел I подробно перечислил в титуле все земли, доставшиеся ему в наследство, включая те, что были аннексированы Екатериной II на западе. В 1796 г. император стал именоваться (помимо указания на Полоцк, Витебск и Мстиславль) великим князем Литовским, Волынским, Подольским и князем Самогитским. В это же время в титуле появилось указание на Курляндию и Семигалию, то есть территории, зависимые прежде от Речи Посполитой и вошедшие в состав Российской империи в результате разделов[1475]. Важно, что приобретенные польские земли в этом случае вошли в категорию «великих княжеств», то есть получили высокий статус и переместились ближе к началу титула. Кроме того, распределение аннексированных территорий указывало на попытку отделить запад империи от ее северо-запада: Павел титуловался великим князем Смоленским, Литовским, Волынским и Подольским, а только затем князем Эстляндским, Лифляндским, Курляндским, Семигальским, Самогитским и Карельским.

Александр I, вступивший на престол в 1801 г., полностью повторил титул отца, убрав лишь указание на орден Иоанна Иерусалимского[1476]. Мечты его отца о территориях на западе (Мальта) не имели для Александра никакого значения – у него было свое видение того, какие западные территории и проекты сделают его настоящим европейцем. Наименование бывших польских земель не претерпело в титуле никаких изменений. В 1815 г. с созданием Царства Польского император тотчас же принял на себя титул царя Польского[1477], а новое «Царство» было включено в императорский титул[1478].

По сути, оформление польских земель в титуле российских императоров прошло в три этапа – екатерининский, когда фактическое присоединение территории плохо коррелировало с ее символической апроприацией (в это время в титуле появилось всего три территориальных элемента), павловский, когда были поименованы все земли, захваченные в результате разделов (плюс шесть территориальных элементов), при этом их статус внутри титула был различен, и, наконец, александровский, когда общее число условно польских элементов достигло девяти, при этом в титуле также появилось указание на особую, чрезвычайно высокую по статусу территорию – Царство Польское. К 1815 г. пятая часть титула российских монархов была занята территориями, некогда принадлежавшими Речи Посполитой. Титул российского императора был исключительно «полонизирован».

Вопрос о том, с какой скоростью принимались эти решения, также представляется значимым. Если Екатерина II, за все свое долгое правление изменившая титул лишь дважды, не спешила маркировать польские земли как свои, по крайней мере в титуле, то Александр I, напротив, стремился как можно