Трудно допросить собственную душу - Анна Малышева

– Как пару часов! – начал было Анн, но подруга успокоила его одним прикосновением к плечу.

И снова ее раскосые черные глаза вцепились в Олесю. Та поежилась, что-то очень неприятное было в этом взгляде. Что-то оценивающее, расчетливое, жестокое… Катрин требовательно, но спокойно продолжала:

– Это поможет тебе с карьерой в будущем. Вдруг нам повезет, твои снимки заметят? Если так, то ты сможешь потом вернуться в Париж, мы будем работать вместе. Разве тебе не хочется вернуться сюда?

– Не знаю… – Олеся пожала плечами. – Я почти не видела города.

– Где ты учишься?

Этот вопрос она слышала уже в третий раз, пришлось отвечать. Ответ она придумала заранее:

– Я приехала сюда на стажировку от своего института. Это техническая специальность, вам неинтересно.

– А… – протянул Анн. – А я почему-то думал, что ты модель. У тебя такая походка… Знаешь, Катрин, ты ведь еще не видела, как Мари ходит! Это просто чудо, ее ничему не придется учить!

– Как же ты стажируешься без французского? – удивилась Катрин, совсем не слушая его. – Ты ведь совсем не говоришь по-французски?

– Почти… – Олеся уклончиво качнула головой. – Но чертежи не требуют языков. Там только цифры.

– Польки – прекрасные модели! – развивал свою мысль Анн. – Ева Герцигова, Магдалена Врубель, Магда Мельцаж… Я от них просто без ума! А ты будешь… Как твоя фамилия?

– Моя? – растерялась Олеся. С польскими фамилиями было трудновато, она на ходу придумала то, что было хотя бы похоже: – Ма… Мажинская.

– Чудесно, Мария Мажинская!

– Ну что, Мари? – взялась за свое Катрин. – Ты согласна? Запиши его телефон, позвони нам вечером.

Записать телефон Олеся не отказалась, все равно это ни к чему ее не обязывало. Зато была надежда, что теперь они оставят ее в покое. Она вытащила блокнот, ручку, приготовилась писать… Но Анн протянул руку и выхватил у нее блокнот.

– Я сам… Катрин… – Тут последовало несколько коротких французских фраз, Олеся нервничала, не понимая ни слова, ей не нравилось такое обращение с ее блокнотом. Анн записал телефон и адрес на чистой страничке в конце, захлопнул блокнот, вгляделся в картинку, которая была нарисована на обложке. И присвистнул: – О, я знаю, что это такое! Это Кремль! А это… Эйфелева башня!

Он уже приготовился прочесть русско-французскую надпись на обложке, но Олеся быстро выхватила у него блокнот. Не хватало еще, чтобы он узнал, что она была участницей конкурса моделей! Такие блокноты подарили всем участницам. И надо же ей было забыть об этом Кремле на обложке! «Вот так проваливаются шпионы и преступники, – подумала она, дрожащей рукой запихивая блокнот в сумочку. – Надеюсь, этот растяпа ничего не прочел…» Но как-то объясниться было надо, и она небрежно сказала:

– Это сувенир, мне подруга подарила. Она из России. Вместе учимся.

Анн снова заговорил с Катрин по-французски. Олеся поняла только одно имя – они упоминали Мишеля Леватона, главу агентства «Космополитэн». Это имя было ей хорошо знакомо. Зато Россию и Москву больше не упомянули ни разу, и она была этому рада. Посидев еще минуту, она поднялась и решительно попрощалась:

– Спасибо, ребята, но мне пора идти. Я позвоню вечером.

– Оставь свой телефон! – сказала Катрин, поднимаясь, чтобы выпустить ее.

– Зачем? – Олеся лезла вперед, как танк, твердо решив не останавливаться. – Я сама позвоню.

– Нам не хочется тебя потерять!

– Вы меня не потеряете! – уверенно ответила она. – Я уже подумала над вашим предложением, оно мне понравилось! Я обязательно приду!

Ей подумалось, что будет куда лучше убедить их, что она согласна, чем снова отпираться руками и ногами. И была права – они остались за столиком, помахали ей, Анн радостно сиял, Катрин тоже улыбалась. Олеся кубарем выкатилась из кафе.

«Ой дура, ой идиотка! – ругала она себя, быстро шагая по улице по направлению к бульвару Распай. – Надо же было так вляпаться! Зачем мне такая реклама! Все равно что дать свой адрес… Если эта Катрин крутая, то она может легко меня вычислить… И любой может, я ведь «лицо» нового шампуня! Ой, сумасшедшая! Они меня увидят на рекламе, на улице, в журнале, по телику и все сразу поймут!»

Она вылетела на бульвар и быстро нашла то самое заведение под вывеской «Танго». Уже смеркалось, и вывеска играла розовыми и голубыми огнями. Народу на тротуарах было много, все столики на улицах были заняты… Олеся перешла бульвар и остановилась перед большим серым домом. К этому моменту она уже немного успокоилась.

«Ну и что, пусть они меня узнают! – сказала она себе. – Какая разница! Ну обманула я их, ну и что? Имела полное право, может быть, они показались мне подозрительными… И что они смогут сделать? Ну даже если найдут меня и станут выяснять отношения, пошлю их к чертовой матери! Какой-то студент-неудачник и его шлюха в трусах! Главное, чтобы они не подозревали меня в другом… Интересно, Анн расколется насчет кафе, которое я искала? Наверное, уже забыл…»

Она оценивающе осмотрела дом. Подъезд был один, но внутри наверняка сидела консьержка… А объясниться с кем-то по-французски Олеся просто не могла. Не могла, потому что не знала языка и еще потому, что ее хорошо запомнили бы… Значит, надо было миновать это препятствие, дождаться, когда консьержка уйдет. А была ли она там вообще? И что хуже – человек на пороге или кодовый замок? Сможет ли она вообще войти в дом?

Олеся не стала долго думать, потянула на себя тяжелую дверь, оказалась в тамбуре, прошла по нему, увидела двери лифта… Перед лифтом было что-то вроде стеклянного загончика, там вовсю булькала вода в прозрачной кофеварке, валялся бульварный журнальчик, стояла пепельница, полная окурков… И никого не было. Впрочем, это длилось всего минуту. Пока Олеся решалась подойти к лифту, откуда-то из коридорчика, ведущего вбок от лифта, раздались шаркающие шаги, и появилась женщина лет пятидесяти с опухшими ногами. Она взглянула на Олесю и что-то сказала. Та не поняла, кивнула и вышла вон.

«Эта старая дура, наверное, все еще там стоит, думает, кто я такая… – хихикала она, удалившись на безопасное расстояние от дома. – Надо было сказать, что зашла пописать…»

Стоять на бульваре было неудобно – ее слишком рассматривали. Поэтому она, оглядевшись, выбрала постом наблюдения уличное кафе. Все столики были заняты, но за одним как раз освободилось место. Олеся скользнула туда, уселась, поставив сумочку на колени, убедилась, что отсюда прекрасно просматривается подъезд. От цен, которые были указаны в обеденной карточке, у нее потемнело в глазах, она заказала только кофе. Сколько можно пить одну чашку кофе, не привлекая к себе внимания? Впрочем, ее все равно рассматривали – соседи по столику, двое мужиков за сорок, в мятых пиджаках, с артистической щетиной на щеках. Один, поймав ее взгляд, подмигнул, она отвернулась с дрожью отвращения. «Почему здесь все такие мерзкие? Почему я не могу спокойно сидеть, чтобы всякие ублюдки на меня не пялились?! – ворчала она про себя. – Зачем мне это нужно, они тоже могут меня запомнить… И эта змея-консьержка, это ведь ее работа… Надо придумать, как пройти мимо нее. Лифт? Лестница? Есть ли в доме черный ход? Надо узнать, только как?» Она решила осмотреть дом получше, как только окончательно стемнеет. Подворотню она уже вычислила, надо было только попасть во двор… А пока она ждала Жермен. Она очень хотела рассмотреть ее, чтобы знать, с кем может столкнуться. Хотя завтра у нее выходной, но неизвестно, когда она придет. Может быть, ее выходной кончается как раз в то время, когда Олеся собралась пойти к старушке? Или же она спокойно может гулять до рассвета со своим дружком-шофером? Кто ее знает, эту тварь… Все французские женщины были для Олеси тварями, все мужчины – грязными подонками. Она скорчила рожу своим соседям по столику и стала не отрываясь смотреть на подъезд. Никто, похожий на горничную, не появлялся. Туда вообще никто не входил. Олеся смотрела то на подъезд, то на часы, то на окна четвертого этажа. По одну сторону от подъезда светились все окна, по другую – только одно. Может быть, там и лежала в постели бабушка, зачем ей свет во всех комнатах…