Токсичный компонент - Иван Панкратов

– Максим Петрович, вы прекрасный хирург – я тому живой пример. Спасибо вам за вашу работу. – Добровольский коротко кивнул, чувствуя, как пульс ускоряется до запредельных значений. – Что же касается другой стороны… Той, где есть Кира… Надеюсь, вы понимаете, что такое «каникулы»?

– В каком смысле? – не сообразил Максим.

– Она со мной вот с таким, – он показал на себя, на свои неподвижные ноги, – уже восемь лет. Даже скоро девять. И она, безусловно, устала. Ей были нужны каникулы. Так понятнее?

– Ах, в этом смысле, – сделав вид, что его это совсем не цепляет, ответил Добровольский. – Каникулы. Как же, как же.

– Очень хорошо, что вы не отнеслись к этому со всей серьёзностью – Егор, сам того не замечая, перешёл на менторский тон, разговаривая с Максимом, как со школьником. – И главное – замечательно, что я сам не отнёсся к этому так же.

Добровольский просто кивал, не зная, как ему реагировать.

– Кире тяжело со мной, – продолжал Егор. – И я это отлично вижу, понимаю и готов к разным, даже таким экзотическим способам её отдыха. Меня в некоторой степени пугало то, что она целых восемь лет настолько предана мне. Но теперь всё в порядке – Кирюша оказалась живым человеком со свойственными нам всем слабостями. Каникулы, которые она устроила себе, пошли ей на пользу.

Максим так скрипнул зубами, что почувствовал во рту кровь – но сдержался и ничего не ответил.

– К сожалению, я вижу, что для вас это не пройдёт бесследно, – усмехнулся Егор. – Вам больно. Вам очень больно. Вы всё-таки преувеличили значимость происходящего между вами. Могу представить, насколько Кира была убедительна. Она, похоже, и сама искренне верила во всё, что говорила и делала.

Тем временем Кира вернулась, встала рядом с креслом и слушала, не пытаясь прервать мужа. Она просто смотрела куда-то в сторону, стараясь казаться незаметной.

– Знаете, она рассказала мне свою теорию о токсичном компоненте, – продолжал Егор. – Кира, дорогая, ещё минуточку, мы с Максимом Петровичем за месяц с лишним не наговорились… Так вот – теория хорошая. Но она не учитывает один фактор. Есть люди, которые активно потребляют эту самую жалость. Питаются ею. Она для них – еда, энергия, топливо. Эти люди – я и подобные мне, Максим Петрович. В вашей жизни таких людей очень много, – он показал рукой за спину. – В каждой палате. И этот отвратительный Клушин, чей голос бесил меня даже больше, чем плач детей в палатах напротив, и даже ненормальная Люба Марченко. Как вы тогда сказали в палате? «Жалость – это вообще не про вас». Поверьте – про нас. Подумайте над этим, доктор. А нам пора. Кирюша, выкатывай меня на пандус.

Кира, словно под гипнозом, обошла кресло, взялась за ручки и толкнула его вперёд. Спустя несколько секунд дверь громко захлопнулась за ними. Из ординаторской вышел Москалёв.

– Тебя Небельский потерял. Ты телефон на столе оставил, а он тебе названивает. Перезвони или сходи в реанимацию.

Когда он понял, что Максим никак не реагирует на его слова, глядя в закрытую дверь, он потряс его за рукав.

– Эй, ты тут? – Добровольский вздрогнул. – В реанимацию сходи. Константин тебя ищет.

Небельский встретил его возле ожоговой реанимации и остановил, подойдя максимально близко.

– Они какие-то странные вещи обсуждают, – тихо сказал он Максиму, имея в виду полицию. – Сидят у нас в ординаторской, пишут свои бумажки и требуют максимально изолировать Марченко от всякого общения. Да, и про какую-то Ворошилову вспоминают через слово. Я помню, у тебя пациент был с такой фамилией.

– Был. С женой вместе лежал, инвалид, – насторожившись, ответил Добровольский. – Ты ещё меня спросил про женщину в форме – это она была.

– Я им сказал, что оградить пациентку от общения с лечащим врачом я не могу. Да и права такого не имею. Так что, пока они там пишут, ты зайди к своей наркоманке и спроси, что она им наплела, – шепнул Костя. – И я тебе этого не говорил. Ты просто зашёл к пациентке. Поинтересоваться, так сказать, как самочувствие, раны, настроение. Всё, иди.

Он пихнул Максима в спину. Добровольский не заставил себя долго ждать, заглянул в зал, увидел на кровати Любу и подошёл к ней.

Марченко была в полном сознании. Приподнялась на локтях, потом обеспокоенно заглянула доктору за спину и быстро заговорила без предисловий:

– Я всё им сказала, Максим Петрович, всё как было. Я всё понимаю, у вас Кира Марковна, у вас любовь, но мне ведь тюрьма светит, простите ради бога, Максим Петрович…

Добровольский шикнул на неё, заставив на время замолчать, откинул ей одеяло с прооперированной ноги, чтобы в случае чего их диалог напоминал обход лечащего врача, оглянулся на дверь и быстро спросил:

– Вы вообще о чём? И при чем здесь Кира?

– Как при чем? Мы же с ней вместе Кутузова убивали. Вместе, понимаете?

– Как вместе? – Максим не верил словам Любы.

– Она сказала, что ей надо подготовиться… Ну и увидеть ей было надо, как всё быстро случится. Хотела, чтоб мгновенно. Чтобы заснул, и всё. Я сама могла, без неё, я этого Кутузова бы своими руками…

– Ты ж его даже не знала! – удивился такому объяснению Максим.

– Мне Клава рассказала, как он её пьяный ударил. Она беременная была, а он к ней за деньгами пришёл, а Клава не дала, и тогда она в больницу попала с сотрясением, и у неё сынок какой-то странный родился потом. Кутузов же нелюдь, алкаш, чего такому жить, а вы его ещё и лечите…

– Ты сказала, Кира готовилась. К чему?

– Кира мужа убить хотела, это понятно с первого дня, как я с ней познакомилась, – сказала она громким шёпотом. – Я догадалась, предложила помочь. Просто как-то одно к одному, я тогда на дядьку своего озлобилась и вообще убивать всех хотела, не жалко вообще никого… Мы ещё с ней поспорили, кого – Клушина или Кутузова. Она как узнала, что Клушин мать убил, так сразу его выбрала. Я тогда ей сказала, что он проснётся стопудово, а он ещё и в кровати этой противоожоговой. Если начнёт сопротивляться, то мы с ним там не справимся…

Она перевела дыхание, выглянула за спину Максиму и продолжила:

– Я всё приготовила, мы в палату пришли, она шприц взяла, а потом мне сразу обратно отдала. Говорит: «У меня не получится». И встала ему за голову. Я тогда решила уколоть в подключичку, но не успела. Кутузов вдруг глаза открыл и заорать хотел, но после наркоза только хрип какой-то