Ген. Очень личная история - Сиддхартха Мукерджи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увековечив фамилию лонг-айлендского врача, первым описавшего это состояние в 1870-х, болезнь Хантингтона вначале назвали хореей Хантингтона – от греческого слова χορεία, «пляска». Конечно, эта «пляска» – прямая противоположность настоящей, безрадостная патологическая карикатура, зловеще демонстрирующая разрегулированную работу мозга. Эта болезнь наследуется по аутосомно-доминантному типу – для ее развития достаточно одной дефектной копии соответствующего гена, – но первые 30–40 лет жизни носители мутации чаще всего неврологически здоровы. У них могут быть разве что нечастые перепады настроения или слабые признаки социальной отчужденности. Затем появляются небольшие, едва уловимые подергивания. Предметы становится трудно удерживать. Винные бокалы и часы выскальзывают из рук, а движения принимают форму рывков и судорог. В конце концов начинается непроизвольная «пляска», словно управляемая музыкой дьявола. Руки и ноги некоординируемо двигаются по извилистым, дугообразным траекториям, и эти движения перемежаются стаккато, ритмичными трясками – «как будто смотришь шоу гигантских марионеток[773], <…> управляемых невидимым кукловодом». Поздние стадии заболевания характеризуются выраженным снижением умственных способностей и почти полной потерей двигательного контроля. Больные умирают от дефицита питания, деменции и инфекций – но до последнего продолжают «плясать».
Ужас исхода болезни Хантингтона дополняется коварством ее позднего начала. Носители дефектного гена узнают о своей роковой проблеме лет в 30 или 40 – обычно когда уже заведут детей. Так недуг и сохраняется в человеческих популяциях. Поскольку у страдающего болезнью Хантингтона клетки обычно несут по одной нормальной и одной мутантной копии гена, каждый его ребенок с вероятностью 50 % тоже заболеет. Жизнь таких детей превращается[774] в «зловещую рулетку – игру в ожидание появления симптомов»[775], как выразилась Нэнси Векслер. Один пациент описал странный ужас этого чистилища так: «Я не знаю, в какой момент закончится[776] серая зона и начнется нечто гораздо более мрачное. <…> Я играю в жуткую игру ожидания, гадая, когда это случится и что мне принесет».
Милтон Векслер, отец Нэнси, клинический психолог[777] из Лос-Анджелеса, обрушил на двух дочерей новость о диагнозе их матери в 1968-м. У Нэнси и Элис пока не было никаких симптомов, но для каждой вероятность носительства составляла 50 %, а генетический тест, способный разрешить эту неопределенность, еще не разработали. «Каждая из вас с вероятностью одна вторая[778] заболеет, – объявил дочерям Милтон, – и если заболеете вы, ваши дети с вероятностью одна вторая заболеют тоже». «Мы все висли друг на друге и рыдали, – вспоминала Нэнси. – Пассивное ожидание того, что болезнь придет и убьет меня, было невыносимым».
В том году Милтон Векслер основал[779] некоммерческую организацию и назвал ее Фондом по изучению наследственных заболеваний. Деятельность фонда была посвящена поддержке исследований хореи Хантингтона и других редких генетических заболеваний. Векслер решил, что первым шагом на пути к диагностике и лечению болезни Хантингтона станет обнаружение ответственного за нее гена. Тогда у его дочерей появится возможность предсказать свою болезнь и планировать действия исходя из прогноза.
Тем временем Леонор Векслер постепенно затягивало в пучину болезни. Контроль над артикуляцией у нее слабел, и речь становилась неразборчивой. «Новая обувь снашивалась, как только оказывалась у нее на ногах, – вспоминала дочь. – В доме инвалидов она сидела[780] на стуле в узком пространстве между кроватью и стеной. Неважно, куда ставили стул, сила ее постоянных движений вжимала его в стену, пока голова не начинала биться о штукатурку. <…> Мы старались поддерживать ее вес на должном уровне; по какой-то непонятной причине люди с болезнью Хантингтона лучше себя чувствуют полными, однако постоянное движение доводит их до худобы. <…> Как-то раз она с вызывающе довольной ухмылкой за полчаса прикончила полкило рахат-лукума. Но веса так никогда и не набрала. Его набрала я. Я ела за компанию и ела, чтобы не плакать».
Леонор умерла 14 мая 1978 года[781], в День матери. В октябре 1979-го Нэнси Векслер[782] из Фонда по изучению наследственных заболеваний, Дэвид Хаусман, Рэй Уайт и Дэвид Ботштейн организовали симпозиум на базе Национальных институтов здоровья, чтобы сосредоточиться на лучшей стратегии картирования гена. Ботштейновский метод картирования во многом еще оставался теоретическим: на тот момент ни один человеческий ген не был успешно картирован с его помощью. Так что вероятность использования именно его для позиционирования гена болезни Хантингтона была призрачной. Методика Ботштейна все-таки критически зависела от установления связи между заболеванием и маркерами: больше изученных случаев – сильнее связь – точнее генетическая карта. Хореей Хантингтона болели всего несколько тысяч жителей Соединенных Штатов, и она казалась совершенно не подходящей для этой методики картирования.
И все же Нэнси Векслер не могла выкинуть образ генетических карт из головы. Несколькими годами ранее Милтон Векслер узнал от венесуэльского невролога о поразительной распространенности болезни Хантингтона в двух соседних деревнях, Барранкитас и Лагунетас, на озере Маракайбо. В нечетком черно-белом любительском фильме, снятом неврологом, Векслер увидел больше десятка бродящих по улицам селян с неконтролируемо трясущимися конечностями. В деревнях была просто уйма пораженных болезнью Хантингтона. Если бы был хоть какой-то шанс, что метод Ботштейна сработает, рассуждала Нэнси Векслер, ей точно стоило бы добраться до геномов той венесуэльской когорты. Вероятность достать ген, ответственный за болезнь ее семьи, была максимальной именно в Барранкитасе, за тысячи километров от Лос-Анджелеса. В июле 1979-го Векслер отправилась в Венесуэлу охотиться на ген болезни Хантингтона. «В моей жизни было несколько моментов[783], когда я ощущала абсолютную уверенность в правильности чего-то, и тогда я уже не могла усидеть на месте», – писала Векслер.
Гость Барранкитаса может не сразу[784] заметить в жителях деревни что-то необычное. Вот по пыльной дороге идет мужчина, а за ним – компания детей без рубах. Вот худая темноволосая женщина в цветастом платье выходит из лачуги с железной крышей и направляется на рынок. Двое мужчин, сидящих друг против друга, коротают время за беседой и игрой в карты.
Но первое ощущение нормальности быстро уходит. Что-то в походке мужчины кажется крайне неестественным. Через несколько шагов он начинает двигаться рывками, рукой описывая
