Код Бытия - Джон Кейз

Но нет, если бы Каллиста хотела расстаться с машиной, то бросила бы ее в гараже. Однако она этого не сделала и, следовательно, продолжает ездить на ней, может быть, даже сейчас. Что из этого следует? Если микроавтобус по-прежнему у Каллисты, он скорее всего зарегистрирован на ее нынешнее имя. Каким бы оно ни было, и где бы она ни жила.

Ласситер глубоко вздохнул. Он знал, что действует практически интуитивно. То, что актриса родилась в Мэне и фотография Каллисты или похожей на нее женщины, как утверждает Дик Биддл, сделана в Мэне, вовсе не означает, что она живет в этом штате. Но почему бы и нет? Каллиста должна где-то жить, и, несмотря на хилые доказательства, она скорее находится в Мэне, чем, скажем… в Финляндии.

Джо поднял телефонную трубку. В штате Мэн проживает около миллиона человек. Сколько микроавтобусов «фольксваген» там зарегистрировано? И сколько принадлежит женщинам? Он нашел и набрал номер управления автомобильного транспорта в Огасте, но оно, естественно, оказалось закрытым. Придется перезвонить в понедельник.

Еще раз вздохнув, Ласситер взял из пачки очередной материал о Каллисте Бейтс – статью из какого-то дамского журнала. В ней воспроизводились ладони четырех знаменитостей, и каждую фотографию сопровождали высказывания известных хиромантов. По мнению этих просвещенных людей, Каллиста страдала от «избыточной меланхолии».

На следующий день Ласситер добрался автобусом до Кембриджа и сошел на остановке прямо напротив Массачусетского технологического института. В ту же секунду он пожалел, что не воспользовался такси. Тонны разбросанной вокруг соли растопили снег, но воде некуда было стекать, поскольку все сливные решетки оказались забитыми. Вдоль тротуаров тянулись глубокие лужи, и пешеходы отправлялись в обход или совершали рекордные прыжки.

Нужный Ласситеру офис находился на биологическом факультете колледжа Уитейкера. Торгофф, молодой человек с копной черных волос и жизнерадостной улыбкой, уже ждал. Его одеяние не имело ничего общего с традиционно строгими костюмами преподавателей. На профессоре были синие джинсы, горные ботинки и футболка с двумя идентичными изображениями человека под слоганом:

КЛОНИРУЙ МЕНЯ!

– Прошу прощения за наряд, – произнес Торгофф, вставая и протягивая руку. – Впрочем, я всегда так одеваюсь.

Крошечный кабинет был завален книгами и бумагами. На стенах висели диаграммы, таблицы, тибетский календарь и несколько карикатур, посвященных безумным ученым. С потолка свисала запыленная и потрепанная конструкция в виде двух спиралей, сделанных из зеленого садового тростника и обрезков белой глянцевой бумаги. Она смахивала на самодельную липучку для ловли мух. Рядом со столом располагалось легкое кресло, а на самом столе, среди бумаг, Ласситер заметил кубик Рубика – предмет, который ему не доводилось видеть уже несколько лет. Торгофф указал гостю на легкое кресло, а сам опустился на некий шедевр эргономики, обитый зеленым бархатом.

– Итак, насколько вы осведомлены в генетике?

Ласситер, молча пожав плечами, взглянул на профессора.

– Нет-нет, это не лекторский прием, – поспешил заверить его Торгофф, – потому что, если я примусь рассказывать вам об оперонах или о транскрипции полимеразы в ДНК, то могу потерять в вашем лице ученика. Почему бы вам просто, – он постучал себя пальцем по черепу, – не поведать мне, что у вас там?

Ласситер задумался.

– Мендель. Был такой парень по имени Мендель. И еще – наследственность…

– Отлично! Наследственность – это здорово!

– Доминантные и рецессивные гены…

– И что же это такое? Можете пояснить?

– Нет, но когда-то мог. И кроме того… – Ласситер поднял глаза к потолку, увидел самодельную молекулу ДНК и закончил: – Двойная спираль.

– И вам известно, что это такое?

– Это ДНК, – ответил Ласситер, – хотя, по совести, я знаю гораздо больше о ДНК-анализе, чем о ДНК как таковой.

– И все же попытайтесь объяснить.

– Значит, так… каждая клетка нашего организма содержит нечто, именуемое ДНК. И это самое ДНК уникально у каждого человека. Ну вроде отпечатков пальцев.

– Замечательно, сэр! Что вам еще известно?

– Да, пожалуй, все. Вообще-то я не отличу хромосому от «понтиака».

– Так, так, так.

Торгофф кивал с видом профессионального игрока в гольф, которого попросили провести мастер-класс. Он продемонстрировал несколько своих коронных ударов и только после этого понял, что урок следовало начинать словами: «А вот эта кривая палка называется клюшка».

– О’ке-е-ей, – протянул Торгофф. – Итак, мы установили, что ваши познания в генетике нельзя назвать исчерпывающими. Ничего страшного. – Профессор пощелкал языком, сложил ладони и произнес: – Второй вопрос: ваша помощница сказала, что вы интересуетесь Барези?

– Верно.

– А чем именно? Вас больше интересует генетика или роль Барези в ее развитии?

– В основном второе… исследования, которые он вел.

– О’кей! В таком случае мы можем забыть о Менделе. Хотя… может быть, и не совсем, потому что Мендель и Барези имели много общего. И тот и другой изучали фундаментальные вопросы, и оба опередили свое время.

– Как это?

– Когда Мендель торчал в саду, наблюдая за своим горошком, публика восторгалась Дарвином, который, как вы, наверное, уже слышали, заявил, что организмы эволюционируют под воздействием окружающей среды. Правда, как они это делают, Дарвин объяснить не смог.

– Зато это сделал Мендель.

– Не совсем, – пожал плечами Торгофф. – Но кое-что он сообразил, например, то, что различные наследственные признаки передаются из поколения в поколение независимо друг от друга. Например, некоторые голубоглазые люди страдают дальтонизмом, а другие, не менее голубоглазые, – нет. Это называется «принципом независимой сортировки». Кроме того, Мендель догадался о существовании доминантности. Он обратил внимание на то, что если скрещивать высокие растения с низкорослыми, получаются высокие особи, а не усредненные. Лишь после того как гибриды скрещиваются один с другим и в дело вступают рецессивные гены, вновь возникают высокие и низкие отпрыски. Вы все еще здесь?

– Здесь.

– Хорошо. Это открытие – дело серьезное. Мендель установил некоторые фундаментальные закономерности наследственности. По существу, он раскрыл одну из древнейших тайн Вселенной, но этого никто не заметил. Все смотрели в рот Дарвину и продолжали заниматься этим еще тридцать лет! До тех пор, пока другие, проведя тот же эксперимент, что и старик Мендель, не обнаружили, что изобретают велосипед. Мендель уже окучил эти поля. Почти то же самое случилось с Барези, – продолжал Торгофф. – Когда Барези проводил свои потрясающие исследования, все смотрели в сторону Уотсона и Крика.

Профессор Массачусетского технологического института взял со стола кубик Рубика и принялся вращать, не прекращая лекции.

– Барези получил степень доктора биохимии, когда ему было, кажется, двадцать два. Одним словом, в 1953 году. Для генетики этот год по значению похож на 1776-й. Великий год! Казалось, что некоторые фундаментальные проблемы близки к разрешению. А причиной восторга послужила ДНК, которая обретается в каждой клетке любого живого организма. К тому времени все уже знали, что ДНК – ключевой элемент наследственности. Но как она действует? Каким образом регулирует химические механизмы в клетках? А она ведь способна на многое: синтез протеинов, например, включая аминокислоты, без которых невозможен обмен веществ. Вы все еще слушаете? – поинтересовался Торгофф.

– Стараюсь, – ответил Ласситер.

– Не мучайтесь. Суть в том, что ДНК регулирует некоторые чрезвычайно сложные процессы. И прежде чем понять, как это происходит, следовало разобраться в структуре молекулы. Что и было сделано. В пятьдесят третьем Уотсон и Крик сконструировали модель ДНК. Она над вами. – Торгофф поднял глаза к двойному пробочному штопору, свисающему с потолка. – Двойная спираль. Скрученная лестница. Можете называть ее как угодно. Итак, все возрадовались, полагая, что, разобравшись со структурой ДНК – пусть даже на примитивном уровне, – можно будет приблизить день, когда станет ясно, как ДНК воспроизводит себя, как работают гены и многое другое. Барези в то время работал в институте Лебанж.

– Где это? – спросил Ласситер.

– В Берне, Швейцария. Это центр подобных исследований. Барези начал весьма тривиально, работая с Е. coli…

– Бактерия, – вставил Ласситер.

– Именно. Очень простой организм. Его культуру легко создать, размножается он как бешеный, поэтому его просто обожают в лабораториях. Как и все живое – за исключением некоторых вирусных организмов, именуемых прионы, – Е. coli сделана из ДНК, как вы или я, поэтому ее считают более или менее идеальным материалом для изучения. Но Барези недолго развлекался с бактериями. Через пару лет он переключился на изучение крови…