Молох (сборник) - Станислав Лем

7

Познавательно-изобретательское ускорение, сопровождающее историю человечества в последние 18–20 тыс. лет, является фактом бесспорным. Мы же изучали течение истории совсем в другом порядке (достаточно заглянуть в любой учебник Всемирной истории, чтобы убедиться в этом). Маркс что-то говорил о значении классовых изменений, вызванных сменой орудий труда, но очень быстро съехал в свою утопию, которая оказалась губительной. Следующим фактом является тот, что с течением истории и продукт изобретения (инструментальный), и продукт открытия (законов природы) усложняются со все большим ускорением. Я предполагаю, что это «усложнение», само себя приводящее в движение (не без дополнительных усилий увеличивающегося количества людей и, как следствие, ученых), является существенным мотивом в унификационных тенденциях, особенно присущих физике под видом надежды на GUT — Grand Unified Theory. Так как специализированных ответвлений и направлений у нас в познании (в науке) уже даже слишком много.

8

Все равно лозунг «Ставь себе высокие цели, и они дадут тебе большие силы, а не наоборот» универсальной результативности не гарантирует. Пока еще нигде не видно явных симптомов соединения эффектов отдельных познавательных наук: единственное, что хорошо заметно, это бегство от наук даже там, где им усердно учат и им учатся. По сути дела, тенденцию бегства от мира, который нам дан в реальности, можно очень легко понять. Все, что ни происходит в интернетовских играх, обычно никогда не бывает разрушено неожиданными взрывами террористических бомб: не знаю, существуют ли игры, опирающиеся на «законы катастроф и несчастий», но если уже есть игры, основанные на различных оргистических «подвигах», то уже и до тех, первых, недалеко. Мне кажется, что из этого эссе просвечивается неприязнь к интернетовским играм, и я бы смог, если бы была такая необходимость, точно ее выделить. Прежде всего потому, что реальная жизнь достаточно богата событиями и происшествиями, поэтому убегать в какое-то сказочное «Никуда» просто не стоит. Во-вторых, потому, что никакие формы бегства не являются достоинством и обычно заканчиваются пробуждением в несимпатичной реальности. И наконец, потому, что без помощи интернетовских игр, компьютеров, партнеров я смог бы сам «вмыслить в себя» такое большое количество миров, какое мне было бы необходимо. Потому что именно на этом основано написание произведений, содержащих литературный вымысел. Игры в Интернете — это только их тени, впрочем, их своеобразные заменители можно получить для себя, просто видя их во сне. На этой дороге, однако, есть одно препятствие: мы не умеем (наверное, вообще) видеть во сне то, что хотели бы видеть, и это едва ли не единственное преимущество сетевых игр над сном. Сны же, неотличимые от яви, сны, подверженные фантоматизационным программам, прекрасные сны, грозные, необычные, свободные от «принцесс и рыцарей», то есть от актуальной дешевизны, появятся раньше или позже потому, что, как я уже икс раз повторял, технология — это независимая переменная нашей цивилизации: ее раскрученных механизмов ничего, кроме глобальной гибели, не удержит. Ее движение, по существу, не зависит ни от наших намерений и надежд, ни от наших усилий. Это движение свойственно самой природе мира, а то, что из дозревающих плодов Древа Технологий мы охотнее всего и усерднее всего выжимаем яды для самих себя и для других людей, это уже не является «виной» мира. Ни наяву, ни в играх люди не смогут снять вины с себя.

Размышления над сетью[184]

1

В свое время я позволил поэкспериментировать над собой, попробовав псилоцибин, препарат, представляющий собой вытяжку из грибка psylocybe, который действует аналогично давно известному мескалину, но менее сильно.

По воспоминаниям Станислава Игнацы Виткевича[185] известно из первых рук, как действует мескалин: вызывает сильные галлюцинации и, кроме того, очень неприятные соматические последствия (телесные, кишечные и т. п.). Но псилоцибин при употреблении в миллиграммной дозе таких побочных эффектов не вызывает. Впрочем, дело не в видениях, которые у меня возникали под влиянием этого галлюциногена, а в том, что, употребляя его и переживая какие-либо галлюцинации, человек ни на минуту не теряет осознания (знания) того, что все ему представляющееся, включая наиболее удивительные изменения пропорций собственного тела, изменение красок окружающего мира и его перспективы и т. д., является результатом действия препарата. Кроме этого, существуют такие галлюциногены, как LSD — производное лизергиновой кислоты, употребление которых может полностью стереть сознание фиктивности переживаемых видений, в результате чего человек может выйти на улицу и попасть под приближающийся автомобиль с полным ощущением, что тот является совершенно прозрачным. В результате употребления LSD также может развиться шизофрения.

2

Вышеописанное является лишь вступлением к классификации так называемой виртуальной реальности. Бывает, что факт входа в произвольно выбранную либо навязанную (программистами) виртуальность личность осознает, и это более или менее соответствует результатам действия галлюциногенов группы псилоцибинов (а также мескалина). Однако может быть и так, что виртуальная реальность полностью «вытесняет» нормальное состояние бодрствования. В результате чего «фантоматизированный» (это уже мой термин, означает нахождение в виртуальной реальности) не способен сделать вывод, бодрствует ли он в реальности или полностью закрыт, словно в коконе, в переживаемой как явь фикции. Впрочем, чтобы понять основные отличия между первым и вторым состоянием, любой нормальный человек может обратиться к опыту собственных снов. Бывает так, что человек внутренне убежден в полной реальности сна, и тогда, пробуждаясь, он часто недоумевает, как мог принять сон за действительность. Но может быть и так, что мы видим сны с ощущением, что это сон, по этому поводу народная поговорка гласит: «Сон — мечта, Бог — вера». Вот этим длинным вступлением я стремился подтвердить, что в настоящее время программируемая виртуальная реальность полностью осознаваема в том, что является реальностью виртуальной. То есть можно совершенно обоснованно утверждать, что подвергаемый иллюзии человек знает об этом. Если при этом он предпринимает наиболее рискованные действия по отношению к себе самому (или к другим лицам), например, прыгает в пропасть каньона Колорадо или с верхушки Empire State Building, либо (тоже не без удовольствия) душит или только избивает врага, если осознанно направляет автомобиль в бетонное заграждение — в каждом таком случае он знает, что все его поступки и всё происходящее с ним (либо то, что произойдет впоследствии), является лишь иллюзией, является фикцией, «качество» которой, то есть способность имитирования «действительной действительности», может быть близко к совершенству. Не важно, что будет переживаться, важно, каков при этом будет модус переживания: как во сне, который мы видим с ощущением того, что это сон, или как во сне, где присутствует субъективная уверенность, что все происходит наяву.

3

Эти рассуждения являются немаловажными: я бы сказал, что речь идет о наиболее фундаментальной разнице между иллюзией осознаваемой и иллюзией, неотличимой от реальности. Пока этот второй вид иллюзии еще не сумели осуществить через подключение человека всем его sensorium, то есть всеми органами чувств, к компьютерной программе. Эта неосуществимость «совершенной» иллюзии, ее важнейших признаков, не является по природе «окончательной», и дело не в том, что мы не умеем или никогда не сумеем погружать людей в совершенную фантоматизированную действительность. Ибо различие не имеет ни «онтологического», ни «эпистемологического» характера, то есть ни рассмотрение «бытовых» качеств переживаемых явлений, ни исследование (практикой) этих феноменов прагматически не зависят ни от чего, кроме чисто технической возможности фантомата и его программы. Впрочем, я уже достаточно точно (на примерах) писал об этом различии в «Сумме технологии» тридцать с лишним лет назад. Короче говоря, акт снятия с головы «очков», через которые поступает поток фиктивно визуальной информации (например, что мы находимся внутри пирамиды Хеопса или в собственной квартире), как акт, который, повторяю, якобы должен вернуть нас к бытию в нормальной и обычной действительности, может также на развитой стадии фантоматизационной техники являться фикцией. (Что-то в этом роде, хотя и шуточное, можно найти в моей «Кибериаде»: там, например, где король Ширинчик «подключается» к «снящему шкафу», чтобы познать прекрасную «Мону Лизу», а оказывается, что из этого получается «монархолиз», то есть «разложение короля» в иллюзиях, которые невозможно отличить от действительности.) Поскольку эта история была литературной фикцией, никто ее, наверное, не принимал за прогноз, но что делать: я говорю о том, что есть. Фантоматические иллюзии, которые можно в их иллюзорности «демаскировать», мы реализуем, поскольку знаем, что позволили надеть на себя эти очки и сенсорные перчатки (data gloves), и что-нибудь еще, но на следующем этапе уже и эти действия могут оказаться очередной ступенью иллюзии.