В гору - Анна Оттовна Саксе

— Сейчас, сейчас вычистим, — пытался Август задобрить его. — Что же в этом такого, разве для поросенка варят худшую еду, чем для человека? Ида, живей, живей!

— Хозяин, котел пригорел, пока мы обед готовили, — оправдывалась Ида.

— Ну и пусть остается, пока поросята подрастут, — иронически, но без улыбки ответил Ванаг.

Тем временем хозяйка собрала кое-какую посуду и внесла ее в комнату. Одна миска еще была измазана чем-то мучным, видимо, из нее кормили собаку.

Не сказав ни слова, Ванаг взял миску из рук Миглиене и, размахнувшись, швырнул на пол. Так же спокойно он расколотил у ног хозяйки остальную посуду.

— Так, — сказал он, — теперь вы больше не будете осквернять память моей матери. — А теперь, гадина, — внезапно крикнул он Августу, — снимай мою рубашку! Я тебе никакой памяти не оставлю.

Послушно, как мальчик, Август снял пиджак, стянул с плеч подтяжки, скинул рубаху и остался во всем великолепии своего полуголого тучного тела.

— Папочка, папочка, ты простынешь, — всполошилась Миглиене, — надень бумазейную рубаху.

Она начала рыться в шкафу, открыв только небольшую щель. Кусок белого полотна скатился на пол, она проворно, как паук, схватила его и впихнула обратно.

Ванаг встряхнул возвращенную рубашку. Хотя Август, подстрекаемый неведомым небесным духом, только сегодня утром ее надел, воротничок и манжеты были так заношены, словно две недели терлись о грязное тело.

— Уйдем скорее отсюда, — торопил Ванаг, охваченный непреодолимым отвращением. Быстро завернув одежду в узелок, он вместе с Озолом пошел к дверям.

— Петер! — воскликнул Мигла в отчаянии. — Ты меня отвергаешь, как евангельский Петр отверг Иисуса! — Полуголый, он выбежал за ними в сени и схватил их за руки. — Петер! Господин товарищ Озол! Пожалуйста, не побрезгайте! Здесь хозяйка приготовила для вас сверточек.

Он схватил со столика два довольно тяжелых и объемистых свертка и пытался сунуть каждому.

— Если господь меня благословил, то надо давать и другим. Такова мораль братской общины, — бормотал он.

— Папочка, папочка, ты простынешь, — кричала в отчаянии жена из комнаты. — Надень бумазейную рубаху!

Озол и Ванаг уже были за дверями.

— Не взяли… — беспомощно шептал Август. — Ты видела? Не взяли! Господи Иисусе, вот так человек… — покачал он головой, войдя в комнату. — Не люди, а кремни. Мать, я тебе говорю, господь хочет испытать нас.

Его глаза заволокла пелена страха, но затем они загорелись злобным блеском, и Мигла посмотрел в сторону леса.

— И эта разиня не могла нас во время предупредить из местечка! — сердилась жена, отбрасывая ногой осколки разбитой посуды. — Смотри, какой шум подняли в доме… Ида, прибери!

Кто-то постучал в дверь. Мигла поспешил засунуть рубаху в брюки. То был Рудис Лайвинь, который, отворив дверь, крикнул:

— Хозяин, вам телеграмма!

— Да, телеграмма, телеграмма! — передразнила Миглиене. — Мы уже знаем без твоей телеграммы.

Озол вернулся домой поздно, голодный и усталый. Одновременно обедая и ужиная, он рассказывал Ольге, как они переправляли в имение лошадей и корм. Много шума было из-за корма — Калинка все твердил и божился, что половина принадлежит лично ему. Но весь корм был сложен вместе и, видать, с одного и того же луга. Ванаг велел все перевезти в имение, пусть Калинка жалуется, если хочет. Овес все же, негодяй, наверное, распродал, но Ванаг уж с него взыщет. И зазнается же этот Калинка. Лауск ему заметил: «Ну, наконец-то и тебе, Ян, придется как следует поработать», а тот ему: «Барином родился, барином и помру». Ужасные наглецы все же эти хозяева. И совсем не боятся того, чем других запугивают.

— Я тебе, Юрис, расскажу, что мне Саулитиене шепнула, — говорила Ольга, боязливо оглядываясь на дверь. — Ходят слухи, будто Вилюм Саркалис и сыновья Миглы скрываются в лесу. Никто их не видел, а если и видел, то не смеет рта раскрыть. Слышанное также каждый боится передавать. Разве только близкому другу шепнет на ухо. Юрис, я тебе серьезно говорю — я боюсь за Мирдзу, — она показала на соседнюю комнату. — Мирдза всю осень тут верховодила. Комсомолка. Чуть ночью на дворе какой-нибудь шум, я не могу спать. Сердце колотится, словно из груди выскочить хочет.

— Надо организовать группы истребителей, — решил Озол. — Мирдзе также надо достать оружие.

— Юрис, лучше бы ты взял девочку к себе, — почти умоляла Ольга. — Тогда мне будет спокойнее.

— Может, вы обе переедете ко мне? — пришло Озолу на ум. — Как же ты останешься здесь одна? Мы только и знаем, что покидаем тебя одну.

— Это ничего, что я одна, — успокаивала Ольга. — Если я только уверена, что вы в безопасности. Меня никто не тронет, я ведь все больше дома. Нельзя же свое хозяйство запускать. Вернется Карлен. Он так любит крестьянствовать, на огороде работать, сажать разные деревца и кустики. Пчел разводить. А в городе — одни камни. Но Мирдзе зимой было бы там лучше. Есть свет, сможет больше заниматься. Было бы кому у тебя комнату прибрать, утром и вечером есть подать. Пусть летом возвращается, если хочет, тогда ночи короче и светлее.

Когда Мирдза вошла и услышала предложение матери переехать к отцу, она сразу же представила себе светлые просторы и свободу, которыми она наслаждалась немногие дни в городе. Но радость ее сразу же омрачилась: она увидела мать — одну в зимней тьме, подавленную страхом и беззащитную.

— Нет, мамочка, и не старайся уговаривать, я никуда не поеду, — решительно заявила она.

— Вот, Мирдза, о чем я хотел тебя просить, — вспомнил Озол, — ты, да и Зента, — может, она даже больше, так как постоянно находится в исполкоме, — позаботьтесь тут о Петере Ванаге. Он очень одинок. Перенес пытки и унижения. Вспыльчив, временами не владеет собой. Ему нужно дружеское внимание. А то он как бы покрыт ледяной коркой.

— Мы ее растопим, — обещала Мирдза. — Он ведь комсомолец. Мы увлечем его работой.

— Вы уж сами увидите, как это лучше сделать, — закончил Озол. — Только будьте терпеливыми и чуткими! Одним необдуманным словом вы можете его обидеть.

На следующее утро состоялось заседание новой земельной комиссии. Присутствовал и Озол. Ванаг резко высмеял работу предыдущей комиссии, которая угадывала желания кулаков по их глазам.

— Удивительно, что еще не прирезали земли