Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

— Во-первых, Крейн обследовал твой дом. В нем проживал британский полковой врач. Мебель, занавески, половики — все исчезло. Дом захламлен, но стены целы.

— Ты думаешь, что в доме можно жить? Не могу поверить. Словно приобрела собственность, за которую месяц назад не дала бы шиллинга.

Коттон взглянул на нее поверх очков:

— Предупреждаю тебя, кузина, нужна большая чистка.

— Полна решимости выскоблить дом как можно скорее. Когда эпидемия оспы сойдет на нет, поеду в Бостон и сдам дом в аренду. Нам нужны деньги. Расскажи мне о городе.

Он вытер дочиста свою тарелку, набил трубку табаком Джона и откинулся назад в плетеном кресле.

— Должен сказать, некоторые англичане, не лишенные чувства чести, оставляли оплату за занимавшиеся ими дома. К сожалению, это не ваш случай. Другие оставляли деньги на ремонт поломанной мебели. За домом Джона Хэнкока хорошо ухаживали, а в доме нашего кузена Сэмюела Куинси многое поломано. Не думаю, что было приказано ломать. Все зависело от личностей. Встречаются джентльмены, встречаются и свиньи.

На следующее утро сообщения о происходящем в Бостоне распространились со скоростью стаи птиц, летящей на юг. Британцы заклепали свои пушки, но значительное число осталось в рабочем состоянии. Полковник Генри Нокс быстро установил над ними контроль и принял меры к восстановлению поврежденных, лавки, склады и частные дома патриотов подверглись разграблению, но многие британские лавки остались нетронутыми. Тысячи бежавших сторонников короны не смогли вывезти свое имущество, и оставшееся вполне возместило украденное, поломанное, сожженное.

Абигейл написала Джону о своих настроениях перед началом сева и о том, как она чувствовала себя, когда красномундирники еще находились в Бостоне.

«Тогда мы не знали, можно ли посеять и посадить для себя, удастся ли собрать плоды нашего труда, сможем ли мы остаться в своих домах, или же придется искать убежище в дюнах; теперь же мы чувствуем, что можем сидеть в своем саду и наслаждаться тем, что родит наша земля.

Я ощущаю в сердце невиданную радость. Мне кажется, что солнце посветлело, птицы поют мелодичнее и природа стала добрее. Мы наслаждаемся мирным состоянием, и бедные беженцы возвращаются в покинутые ими дома».

После ухода чужеземного врага из Бостона в городе распространились слухи, что следующая битва произойдет в Нью-Йорке, где англичане сосредоточили крупные силы.

Абигейл обратила внимание на противника домашнего очага — мужчину, написав мужу, своему личному адвокату в Конгрессе:

«В новом своде законов, который, как я полагаю, тебе надлежит составить, я хотела бы, чтобы ты помнил о женщинах и проявил к ним больше щедрости и благосклонности, чем твои предшественники. Не отдавай в руки мужей неограниченную власть. Помни, все мужчины тираны, когда это им удается. Если не будут проявлены особая забота и внимание к женщинам, мы поднимем бунт… Откажись от грубого титула хозяина в пользу более нежного и дорогого титула друга. Почему бы не лишить злобу и беззаконие возможности бездумно проявлять к нам грубость и бесчестие? Разумные мужчины всех возрастов возмущены обычаями смотреть на нас как на вассалов вашего пола. Считайте, что само Провидение поставило нас под вашу защиту, и в подражание Всевышнему используйте эту власть ради нашего счастья».

Джон ответил немедленно. Втянутый в борьбу за то, чтобы накормить солдат, снабдить их ружьями и одеялами, он написал, что просьба Абигейл о чрезвычайном своде законов для женщин увлекла его.

«Нам говорят, что наша борьба ослабила повсюду власть правительства. Дети и подмастерья не слушаются старших, в школах и колледжах брожение, индейцы убивают стражей… Но твое письмо — это первый сигнал, что появляется более многочисленное и мощное племя недовольных. Это довольно ловкий комплимент, но ты настолько проницательна, что я сберегу твои мысли.

Верь мне, мы предусматриваем нечто лучшее, чем просто отмену системы мужского превосходства. Хотя она действует, но действует, как ты знаешь, лишь в теории. Мы не осмеливаемся пользоваться всей полнотой власти, вынуждены действовать мягко и осторожно и, ты понимаешь, на деле мы — подчиненные. Мы лишь по имени хозяева, но если отбросить такое название, то тогда мы окончательно подпадаем под господство нижних юбок. Надеюсь, генерал Вашингтон и наши бравые герои станут сопротивляться».

Абигейл все же оставила за собой последнее слово, считая себя вправе поступить так, ибо обещала подругам заступиться за них.

«Не скажу, чтобы ты был очень щедр к леди, ибо, обещая мужчинам мир и добрую волю, освобождая все нации, ты настаиваешь на сохранении абсолютной власти над женами. Но ты должен помнить, что произвол, как и все другие жесткие вещи, хрупок».

Лето наступило, прежде чем Абигейл смогла выехать с детьми в Бостон для прививки оспы. Некоторые дома и мастерские лежали в руинах после обстрела пушками полковника Нокса и британской корабельной артиллерией. От некоторых домов остались лишь обгоревшие остовы.

Британские солдаты растащили на дрова несколько сот деревянных домов. Улицы выглядели как челюсти стариков с выпавшими зубами.

Большинство деревьев на общинной земле были срублены, равно как и тенистые платаны, обрамлявшие тротуары. От Дерева Свободы остался жалкий пень. Воздвигнутая в 1677 году северная часовня пошла на дрова. Церковь на Браттл-стрит, которую посещала Абигейл, использовалась как казарма, и ее всю изгадили. Старая южная церковь оказалась в еще более плачевном состоянии: британцы ненавидели ее за то, что многие важные городские собрания проходили именно в ней, включая собрание накануне знаменитого «бостонского чаепития». Они выломали кафедру и скамьи прихожан, само здание превратили в конюшню; некогда резные панели порублены, книги и манускрипты церковной библиотеки сожжены; дом священника полностью разрушен.

Совершая скорбный объезд по городу, Абигейл заметила, что, отправляясь со своей армией в девять-десять тысяч человек к Нью-Йорку для сражения с генералом Хау, генерал Вашингтон сохранил в городе нетронутыми британские укрепления. Форты на перешейке были настолько надежными, что массачусетские войска, выделенные генералом Вашингтоном для обороны Новой Англии, всего две с половиной тысячи человек, были убеждены, что противник не сможет выбить их без больших потерь. Внешне два редута выглядели внушительными, но даже беглым взглядом Абигейл уловила, что неглубокие траншеи на Бикон-Хилле и узкая цепочка бочек на Коппс-Хилле, набитых землей, могли в лучшем случае лишь отпугнуть нападающих.

Многие дома пустовали либо были брошены. В результате отъезда сотен семей тори ощутимо сократилось число людей на рынках и в лавках.

Некоторые лавки и склады, беззастенчиво разграбленные британскими солдатами, не могли открыться. В деловой части города появились незнакомые для Абигейл имена. В районе порта Абигейл поразили поваленные заборы, сметенные с лица земли знакомые склады и верфи.

Воодушевляли уличные сценки большого города: женщина с корзиной живых угрей на голове, мужчина с плетенкой, наполненной утками и курами, разносчики с вениками и другим хозяйственным товаром, мусорщик, трубочист, точильщик, объявления парикмахера и брадобрея, вывеска сапожника, украшенная в центре большим сапогом.

И все же Бостон утратил свою прежнюю активность, красочность, радостный взлет. Люди ходили по улицам не спеша. Не было очаровательных английских карет, расписанных золотой вязью и завлекательными картинками, с шестерками одномастных лошадей цугом; не было одетых по последней английской моде, в высоких заломленных шляпах, с золотыми пуговицами и пряжками. Не было жен и дочерей, затянутых во французские шелка, в шелковых туфельках под цвет платья и с такими же зонтами. Патриоты Бостона предпочитали суровые черные костюмы.

Абигейл проходила мимо особняков друзей и бежавших родственников: Сэмюела Куинси, Джонатана Сиуолла, Томаса Бойлстона, Дэниела Леонарда, Сэмюела Фитча и Роберта Окмюти. В садиках перед домами играли незнакомые ей дети. В величественных кирпичных зданиях, которые, видимо, не были еще проданы или куплены, зияли выломанные окна, выбитые двери. Материальный ущерб можно возместить, но как возродить семьи, втянутые в водоворот гражданской войны.

Ее собственный дом на Куин-стрит поверг ее в шок. В одной из комнат устроили курятник, в другой — хранили уголь, в третьей — соль. Здание отсырело, с потолка осыпалась штукатурка, обои отклеились и висели лохмами, полы покрылись плесенью. В плачевном состоянии находились детские спальни; через разбитые окна их заливал дождь. Когда Абигейл и дети осматривали дом, на их лицах был отпечаток горечи и печали.