Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Незаметно и поспешно из зала вышла Оттилия.
А Пенапью захлебывался от избытка чувств:
— Слушайте, господин Патрик! Вам надо в театр… да-да, я убедился сейчас, это твердое мое мнение: ваше место — на сцене! Праздник, господа! Вот я вроде бы человек посторонний, а и у меня на душе праздник! Предлагаю тост… за это чудесное событие, свидетелем которого я имею честь быть… и всем-всем буду рассказывать о котором. У нас в Пенагонии никто уже не верит в чудеса… ну почти. Вот они и случаются реже — в наказание, не правда ли? Нет, но как это справедливо, господа: у кого талант, тому и голос… Вот я, например, мог бы и… помолчать. Откровенно говоря, все врет наша энциклопедия: никаких у меня талантов, ну решительно… Там только два слова честные: «любит искусство». Понимаете, я зритель хороший… вот и все.
Все помолчали, словно обезоруженные.
— А вы заметили — чем-то пахнет? — спросила Альбина у всех сразу. — Горьковатый такой аромат… освежающий…
— Я решила — это твои духи, — отозвалась королева. — Нет? Крадус, а ты чувствуешь?
— Что-то есть, да… Но дух свежего навоза я больше уважаю, ароматные вы мои. Не взыщите.
И опять Пенапью выступил:
— Да! Еще одно открытие, я и забыл сказать: теперь я знаю, господа, кто сочинитель тех песенок, которыми у нас молодежь увлекается! По глупости нашей они считались нарушением общественного спокойствия, эти песенки… Но теперь они будут вкладом в пенагоно-абидонскую дружбу! Потому что писал их ваш воспитанник, королева!
— Племянник мой, — неожиданно уточнила королева Флора. — Родной племянник.
— Как это? — не поняла Альбина. — Ты что говоришь, мама?
— Этак, пожалуй, ты ляпнешь сейчас, — сказал в виде шутки король, — что Патрик — сын покойной сестрицы твоей? И короля Анри? В общем-то, оно так и есть, но…
Тут он булькнул горлом, подавился своими словами, вид у него был оторопелый, взгляд — блуждающий… Если это шутка, то — дикая…
Принц Пенапью частично оказался в курсе дела:
— Анри Второго вы имеете в виду? О, я знаю — это жуткая страница вашей истории…
…Как-то не замечено было, что исчез сам Патрик: он спохватился, что виноват перед Марселлой, которая плакала от счастья за него, — уже во время исполнения песенки. Перед ней и мы виноваты: не упомянули тихое ее появление. Теперь Патрик, говоря с ней наверху, не услышал сенсационных откровений, близко и грозно касающихся его… С галереи он смущенно обратился ко всем:
— Господа, прошу извинить меня: я немного устал… и что-то сердце — то зачастит, то замедлит… Глупо, правда же: заиметь голос, чтобы истратить его на последнюю беседу с врачом и священником? Я еще вернусь, господа…
Он всех обласкал счастливым взглядом, и они с Марселлой ушли (она, как могла, поддерживала его, вдруг обессилевшего…).
— И опять с ней, с этой служанкой! — сочла необходимым отметить принцесса Альбина. — Но это пустяки сейчас… Нет, родители, что вы наговорили тут: Патрик — королевский сын? Сын тети Эммы и Анри Второго? Но вы же говорили всю жизнь, что он — приемыш, без роду, без племени?!
— Да потому, — всхлипнула ее мать, — что ваш Канцлер мерзкий стращал меня целых шестнадцать лет! Да разве меня одну? А скольких со свету сжил, чтобы не проболтались?
А король не понимал, что происходит:
— А что это тебя прорвало сегодня-то?! О господи… Понимаешь, дочь, — ни одна душа не должна была видеть в мальчишке наследника престола… Почему «была»? И сейчас не должна! Сейчас — особенно! Поскольку парень разговорился вдруг!
30
В эту минуту вошли Канцлер и Оттилия. Было заметно, что, несмотря на ее помощь, переодевался он в большой спешке: перекошен галстук, углы стоячего воротничка не совсем симметричны… С ним не случалось такого прежде, и весь вечер это будет его раздражать. Но если бы, если бы только это…
Он извинился за свое «запоздалое и, может быть, не всем угодное вторжение» — так и сказал. Подошел затем к Пенапью и объяснил, что не был ему представлен из-за мучительного своего насморка. И сразу было представлено непрошеное доказательство: нос покраснел, лицо скривилось, пришлось поспешно извлечь платок, оказавшийся большим, как полотенце…
— Наш Канцлер, принц, — представил Крадус страдальца. — Тот самый. Зовут — граф Давиль. А насморк его как зовут? Алкоголический?
— Нет же! — чуть не вскричала Оттилия (как выражаются в наше время, король ее достал). — Аллергический!
— Будьте здоровы, господин Канцлер, — пожелал Пенапью, когда после долгих приготовлений раздался слабенький чих, можно даже сказать, кошачий… — Очень жалко, что вы не знаете тех поразительных вещей, которые происходят в этих стенах… Вот я, прямо говорю, — потрясен…
— Я в курсе, — отвечал Канцлер. — Прежде всего, не будем задерживать музыкантов… пока. Чем меньше «потрясенных», тем лучше. Господа, музыка более не понадобится, до свидания!
…И все молчали, дожидаясь, пока уйдет последний из музыкантов. Мало, вообще-то, хорошего в прощании с музыкой…
«Человек номер два» приступил к расследованию:
— …Итак, с чего же вдруг сделался красноречив немой воспитанник королевы?
— Испугались? — спросила Флора. — Напрасно: он еще пока тетей меня не называл, о правах на престол не заговаривал…
— И не выспрашивал, слава богу, как его папу с мамой укокошили… — добавил Крадус.
Канцлер был и в ярости, и сбит с толку. Человек всегда бывает смешноват, если гневается, а источника своего негодования ясно не видит, не может найти:
— Стоп! О чем вы толкуете? Что вы здесь пили, гос-пода?!
— Мы смешивали сок мухомора с керосином! — Альбине и прежде хотелось над ним поиздеваться, но почему-то можно стало — только теперь.
— Мне, девочка, не смешно ничуть! Господа… Ваши Величества… призываю вас к предельной серьезности! К предельной! Давайте отвечать за каждый звук, исходящий из нас! — И вслед за этим воззванием он дважды чихнул.
— Не выходит, брат! — обрадованно уличил его король. — Вот ты — можешь за свои чихи отвечать? Так и я… только из меня правда прет: тянет, к примеру, похвастаться перед нашим гостем! Ох, принц, ну и славную операцию провели мои люди… На том же чертовом месте, у Кабаньего Лога… А вот и герой этого дельца — легок на помине!
Это вошел Удилак. В новеньких полковничьих эполетах, в мундире, расстегнутом фривольно, с красным лицом и
