Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нельзя сказать, что мы есть, в полном смысле слова «быть». Правильнее сказать, что мы отличаемся от небытия, но только как из него приходящие и в него уходящие, как проявления его неустойчивости, виртуальные частицы, из него излетающие, пена, вскипающая на его поверхности.
Есть два радикальных способа избавиться от этого не-небытия, которое мучительно своей половинчатостью и, согласно буддизму, есть источник всех человеческих страданий. Первый путь – вернуться с волнующейся поверхности вакуума в его безмятежную глубину, то есть стать ничем. «…Элементы, описанные выше, находятся постоянно в состоянии волнения, а конечная цель мирового процесса состоит в их постепенном успокоении и конечном угасании»[263]. Это последнее ничто, как цель полубытия в его постепенном самоизбывании, буддизм называет нирваной.
Картина мира, которая явилась духовному взору Будды, представляла, таким образом, бесконечное число отдельных мимолетных сущностей, находящихся в состоянии безначального волнения, но постепенно направляющихся к успокоению и к абсолютному уничтожению всего живого, когда его элементы приведены один за другим к полному покою. Этот идеал получил множество наименований, среди которых нирвана было наиболее подходящим для выражения (понятия) уничтожения[264].
Нирвану, поясняет Щербатской, нельзя понимать как блаженство, поскольку блаженство – это ощущение, а в нирване нет ни ощущения, ни мысли, ни волевых актов, это «полное угасание сознания и всех ментальных процессов», «это успокоение… до состояния полной нечувствительности»[265]. Нирвана – это вакуум физический, психический, ментальный: полнота небытия.
Другой путь – это становление к полному бытию, которое уже не мерцает и гаснет, а светит в полную меру. «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Это путь авраамических религий, в частности христианства. По этому представлению, только Бог обладает полнотой бытия, тот, кто сказал о себе: «Я есмь Тот, Кто есмь», как он назвал себя Моисею. Назначение человека состоит в том, чтобы обо́житься, стяжать себе вечную жизнь. В нынешнем своем состоянии человек лишен полноты бытия, все его радости отравлены сознанием собственной временности и смертности, он болеет, страдает, грешит, терзает и уничтожает себе подобных, клонится к небытию. Что такое быть в полной мере? Этого мы не можем себе даже и представить, хотя нам дан опыт некоторых состояний, когда мы живем особенно полно, – в любви, творчестве и вере.
От ничто к бытию
Вопрос в том, можно ли, обретаясь в призрачности двойного небытия, совершить метафизический бунт, утвердить принцип бытия как новой точки отсчета? Возникнув как отношение небытия к себе, можем ли мы превратить эту зыбкую почву в опору полной бытийности? К этому, возможно, и призван человек, осознающий свое вакуумное полубытие и способный бытийствовать именно благодаря такому осознанию.
Вспомним Декартово «Cogito ergo sum» – «Mыслю, следовательно существую». Если наш взор застилает пелена мимолетных, играющих, роящихся видимостей, то мысль выводит к осознанию самой себя как единственно достоверного факта существования, от которого начинается дальнейший путь к бытию. Для «обытийствования» необходимы два качества: сознание и мужество. Сознание позволяет человеку определить исходную точку своего бытия, а мужество – преодолеть притяжение всей бездны небытия, из которой эта точка возникает. В первой строке греческого оригинала Евангелия от Иоанна сказано: «В начале было Слово». Греческое λόγος может переводиться как «слово», «мысль», «разум», «понятие». По сути, Декартово «Cogito ergo sum», то есть мысль стоит в начале бытия, есть перефразировка этой строки (на что, как правило, не обращают внимания). А далее этот Логос должен стать плотью, вочеловечиться: бытие, начинаясь в мысли, далее выходит за ее предел, что требует мужества. Только совместное усилие мысли и мужества способно одновременно и обнажить бездну под ногами человека, и укрепить его над этой бездной.
Согласно протестантскому теологу Паулю Тиллиху, бытие требует предельного мужества именно потому, что исходное положение всего сущего – небытие:
Мужество – это самоутверждение бытия вопреки факту небытия. Это акт, который совершает индивидуальное «я», принимая тревогу небытия на себя и утверждая себя либо как часть всеохватывающего целого, либо как индивидуальную самость. Мужество всегда подразумевает риск, ему всегда угрожает небытие; это либо риск утратить себя и стать вещью внутри целого, состоящего из других вещей, либо риск утратить свой мир в пустоте самосоотнесенности. Мужество нуждается в силе бытия, в силе, трансцендирующей небытие, которое переживается в тревоге судьбы и смерти, ощущается в тревоге пустоты и отсутствия смысла, присутствует в тревоге вины и осуждения. Мужество, которое принимает эту тройную тревогу в себя, должно быть укоренено в силе бытия, большей, чем сила индивидуального «я» и сила мира этого «я»[266].
Трудно дается это усилие быть существу, погруженному по пояс в небытие. Как выйти в область бытия из всех своих снов и полуснов, химер и иллюзий, кошмаров и миражей, череды страхов и надежд? Невероятно трудно вылепить из себя как полупризрака существо воистину сущее.
Но не в том ли призвание человека, чтобы именно перевернуть онтологию двойного небытия, то есть исходить из «есть», пусть оно и проявляется лишь в отношении «не» к «не»? Превратить промежуток не-небытия в сердцевину бытия, пережитого и осуществленного как да-бытие!
Такой переворот не означает восстановления Платоновых или неоплатоновских идей полного бытия как изначального и бесконечного. Онтология неустойчивого вакуума не дает полному бытию никаких гарантий, никакой презумпции первоосновности. Физические вселенные и их свойства рождаются из кипения вакуумной пены – и нет гарантии, что любой из этих раздувающихся пузырьков-вселенных не лопнет, не коллапсирует в исходный вакуум, превратившись в еще одну виртуальную частицу.
Что касается духовного бытия, то оно тоже не несет в себе никаких гарантий. Мы постоянно чувствуем под собой осыпь небытия, оседаем в нее под тяжестью скуки, тоски, лености, равнодушия, пресыщения, нежелания жить. Как писал Гёте в «Фаусте», «лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой». Конечно, Ничто постоянно выталкивает нас из себя, как потенция двойного отрицания, самоничтожения. Но самое большое, что оно может нам дать, – это позволить нам не-не-быть, то есть вырваться из небытия посредством двойной негации. А вот положительное бытие, степень его полноты зависит уже исключительно от нас самих. Бытие требует постоянных усилий мысли. Как говорил М. К. Мамардашвили, комментируя Декарта, «мысль может держаться и существовать, если все время возрождается усилие мыслить эту мысль»[267]. Сначала
