Феномен - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну вот знаете, бесит. Сижу на полке, пот с меня течёт, в некоторых местах кожа горит (это где обморожение получил), а голова другим занята. А бесит то, что я в третий раз уже в военнослужащих попадаю, да ещё и в военное время. Ладно, пусть первый раз я переродился в парня, избитого отцом, и сам уже пошёл в училище – не знаю, что на меня нашло. Сейчас припоминаю, что хотел получить перед войной опыт армейской службы и специальность, чтобы после призыва не быть растерянным и ничего не знающим, как другие призывники. Но вообще, армия – это не моё.
Первое перерождение закончил полковником, второе… тоже полковником. Хоть и говорили, что мне генерал-лейтенанта дали, но это всё слова, документов я не видел. А вот третье самое интересное: аж генерал-полковником закончил войну, причём самым молодым. Однако это не значит, что армия мне нравится. Это сложно объяснить, просто не моё. Самая главная проблема – это ор: ненавижу, когда на меня орут, да ещё с матом, а в армии это повсеместно, там ором и матом разговаривают. Думаю, из-за этого я и возненавидел её, хотя немало времени проносил военную форму.
А сейчас за что мне всё это?! Мало того что снова на войне, так ещё и в салагу попал. Не в добровольца даже, а в зелёного салагу. И тут не два года служат, как будет в будущем, а все три.
Так вот, призвался паренёк весной тридцать девятого. Служить три года, значит, на дембель пошёл бы весной сорок второго. Вот и я про это: не соскочишь, а там новая война. И надо мне терять целый год? Для других, даже для этого лопоухого парнишки, в которого я попал, служба – это почёт, долг и гордость. Для меня – ненужная повинность, от которой я хочу избавиться. Почему меня не отправят в поздний Союз? В Афган тот же? Я бы там оружия современного набрал, бронетехники. Так нет, ещё дальше в прошлое сунули, пусть несильно, но всё же. Бесит.
Отогревшись и напившись горячего чая с мёдом и малиновым вареньем, я осмотрел форму. Сапоги отогрелись, теперь сушатся. Форму постирал и тоже повесил сушиться. Перед стиркой достал из неё красноармейскую книжицу и комсомольский билет. Распотрошил два вещмешка: один был у раненого, другой – у Алексея, двое других их не имели. Хорошо ещё оружие не бросили. Писем нет, да и вещи так, красноармейские, бедные. Финны тоже были пусты.
Алексей сирота: последствия Гражданской, бандитизм. Младенцем был, когда потерял родителей, детдомовец. Полк, в котором он числился, шёл головным, то есть мне было ближе добраться до той дивизии, которой они шли на выручку, чем до своих, я так думаю. А до своих бегом нужно бежать. Дело в том, что я читал эту историю и в курсе, что пленных было полторы тысячи командиров и бойцов, как потом говорили финны. Их после войны вернули в Советский Союз, и все они по приговору суда были расстреляны. Я это точно знаю.
Я выпил ещё порошок антигриппина, у меня его много запасено на такие вот случаи; аптекарь для меня его смешивал, срок годности – семь дней. Поел ухи, выпил чайку с мёдом и стал собираться. Надел зимнее, байковое исподнее, форму – теперь уже свою, шерстяные носки и валенки, на форму свитер и овечий тулуп, на голову – меховую шапку. В бане я уже всё прибрал, поэтому, подав угля в печку, покинул её и убрал в хранилище. Хм, след полозьев остался в пятне льда от мыльной воды, что натекла из бани через сливное отверстие.
Пока было тихо, хотя слушать лес в такой мороз нет смысла: зверя и птиц нет, голос не подадут. Осмотрев тех трёх бедолаг, я забрал документы, но тела брать не стал: в хранилище не хочу, хотя погибших можно было бы, это живых оно не принимает. Эх, поколебался и всё же убрал, вместе с волокушей. Потом надел лыжи и быстрым шагом пошёл прочь. Шарфом замотал лицо так, что только щель для глаз осталась.
Иногда я останавливался и внимательно прислушивался. С момента прорыва прошло часов восемь, несмотря на ночь, благодаря снегу видно всё хорошо. Так и шёл. А возвращался к дороге. Я ведь трофейщик, а там брошено много военного снаряжения, не оставлять же его финнам. Место в хранилище есть, вот и позаимствую. Через грудь у меня висел пулемёт, если что, дам очередь от живота. Ещё в предбаннике я почистил всё оружие и снарядил все диски из своих запасов. Пулемёт Алексея был разряжен, он всё расстрелял, до последнего патрона.
После бани было такое состояние, как будто сейчас взлечу, на границе между здоров и простыл. Лёгкая слабость, горло чуть сушит, но при движении даже жарко было: одет я был тепло, длинные полы тулупа прикрывали ноги. На шарфе, через который я дышал (всё равно не помогало, лёгкие обжигало морозным воздухом) нарос кристаллами лёд, как и на мехе шапки вокруг лица.
Дорога была не так и далеко, чуть больше километра. Вот впереди стали видны угловатые коробки разной техники. И движение: похоже, финны осматривают свою добычу. Слышался шум работающих моторов, и он позволил мне незаметно приблизиться.
Вышел я чуть в стороне от того места, где подразделение Алексея держало позиции. Наблюдая из-за деревьев, я видел лёгкие бронированные тягачи Т-20 «Комсомолец», возле которых возилась четвёрка финнов. Движки тягачей работали. Рядом стоял грузовик, наша полуторка с бочками в открытом кузове, и тоже барабанила движком. Похоже, финны запустили двигатели, чтобы они не замёрзли, чтобы радиаторы и трубки не полопались.
Я поменял пулемёт на винтовку СВТ с глушителем, вскинул её, прижимая ствол к дереву. Четырежды хлопнул глушитель. Потом я вышел на дорогу и посмотрел в оба её конца – и там и там заметно было движение. Осмотрев технику, я убрал тягачи и полуторку в хранилище, предварительно заглушив моторы. Финны уже отцепили от тягачей 76-миллиметровые пушки, так что проблем не было.
Вокруг хватало тел убитых бойцов
