Мечтают ли андроиды об электроовцах - Филип Дик

— Я вам напомню, — пообещал Пфердхоф.

Рейсс откинулся в кресле.

— Хотите пари?

— Только не по поводу медлительности партии. Если вы имеете в виду это…

— Выберут оратора.

Немного помешкав, Пфердхоф произнес:

— Гейдрих уже достиг своего потолка. Таких людей не допустят к непосредственному контролю над партией, потому что все их боятся. Даже от одной этой мысли партийные бонзы падают в обморок. Коалиция будет создана за те двадцать минут, которые понадобятся первому же автомобилю СС, чтобы проехать по Принц Альбертштрассе. В нее войдут все эти воротилы вроде Круппа и Тиссена…

Он умолк, так как к нему подошел с конвертом в руке один из шифровальщиков.

Секретарь передал конверт Рейссу.

Это была срочная радиограмма из Берлина, теперь уже расшифрованная и отпечатанная.

Прочитав, Рейсс скомкал радиограмму, положил ее в большую керамическую пепельницу и поджег зажигалкой. Пфердхоф застыл в ожидании.

— Здесь говорится, что к нам прибывает инкогнито какой-то японский генерал, некто Тедеки. Пожалуйста, отправляйтесь в публичную библиотеку и возьмите один из официальных японских военных журналов, где есть его фотография. Постарайтесь, конечно, сделать это скрытно. Я не думаю, что у нас есть какие-нибудь сведения о нем тут, в консульстве.

Рейсс подошел к запертому сейфу, но затем, видимо, передумал.

— Добудьте любую информацию, какую только сумеете. Статистические данные. Они должны быть в библиотеке. Этот генерал Тедеки был начальником штаба несколько лет назад. Вы что-нибудь о нем помните?

— Весьма смутно, — сознался Пфердхоф. — В молодости — дуэлянт. Сейчас ему должно было бы быть около восьмидесяти. Мне кажется, он был сторонником какой-то отвергнутой программы по выводу Японии в космос.

— Здесь он потерпел неудачу, — вставил Рейсс.

— Не удивлюсь, если он едет сюда лечиться, — сообщил Пфердхоф. — Здесь всегда полно старых японских вояк, пользующихся услугами госпиталя университета, где процветает германская хирургия, совершенно недоступная в Японии. Естественно, что это делается втихую. По причинам патриотизма. Так что, если Берлину нужно, чтобы мы не спускали с него глаз, нам понадобится кто-нибудь в госпитале Калифорнийского университета.

Рейсс кивнул. А может быть, старый генерал замешан в торговых спекуляциях, основная часть которых прокручивается в Сан-Франциско? Связи, оставшиеся у него с тех времен, когда он был в строю, окажутся особенно полезны для пего теперь, когда он вышел в тираж. А вышел ли? Ведь в послании его называют “генерал”, а не “генерал в отставке”.

— Как только достанете фотографию, — приказал Рейсс, — раздайте копии вашим людям в аэропорту и в гавани. Он, возможно, уже прибыл. Вы же знаете, сколько проходит времени, пока до нас что-нибудь дойдет.

Конечно же, если генерал уже здесь, Берлин останется недоволен консульством в ТША. Консул должен был сам догадаться взять его на прицел — до того как прислали приказ из Берлина.

— Я проштампую дату на шифровке из Берлина, — угадал Пфердхоф, — так что если даже возникнет какой-нибудь вопрос, мы сможем точно указать, когда мы ее приняли, вплоть до минуты.

— Спасибо, — ответил Рейсс.

Начальники в Берлине были непревзойденными мастерами перекладывать ответственность, а ему уже надоело быть козлом отпущения. Слишком часто это случалось.

— Только для того, чтобы подстраховаться, думаю, вам следовало бы ответить на это послание, — решил Рейсс. — Ну, скажем, так: “Ваши инструкции чрезвычайно запоздали. Это лицо уже объявилось на территории ТША. Возможность успешного перехвата на данной стадии маловероятна”. Велите кому-нибудь подредактировать это послание и направьте в Берлин. Побольше там всякого тумана и благих намерений. Ну, не мне вас учить.

Пфердхоф кивнул.

— Я сейчас же отошлю это донесение и зарегистрирую точную дату и время отправления.

Он закрыл за собой дверь.

“Да, тут гляди в оба, — размышлял Рейсс, — а не то сразу же очутишься консулом в компании ниггеров на острове у берегов Южной Африки, а потом у тебя будет черная нянька в качестве любовницы, десять или одиннадцать крохотных негритят станут называть тебя папулей”.

Вновь усевшись за столик для завтрака, он закурил египетскую сигарету “Саймен-Ариномер семьдесят”, тщательно закрыв металлическую банку.

Похоже, что некоторое время его перестанут беспокоить, и поэтому он вынул из портфеля книгу, открыл ее на заложенной странице, устроился поудобнее и начал читать.

“И были ли в действительности эти прогулки по улицам с тихими автомобилями, воскресная утренняя тишина Тиргартена там, в далеком прошлом? Совершенно иная жизнь. Мороженное, вкус которого он никак не мог вспомнить. Теперь им приходится рвать крапиву и радоваться, найдя ее.

— Боже! — закричал он. — Когда же все это прекратится?

Огромные английские танки все шли и шли. Рухнуло еще одно здание, возможно, жилой дом, или фабрика, или школа — сейчас уже нельзя было разобрать: руины распадались на отдельные камни.

Ниже, под обломками, — еще одна горстка погребенных людей, которых ожидает немая кончина. Смерть равно простерлась повсюду, над еще живыми, ранеными, мертвыми, лежащими слоями и начинающими разлагаться. Смердящий, конвульсирующий труп Берлина, поднятые орудийные башни с выбитыми глазницами, которым суждено исчезнуть без всякого протеста, так же как и этим безымянным зданиям, некогда гордо воздвигнутым людьми.

Мальчик вдруг обнаружил, что руки его покрыты слоем чего-то серого: пеплом частично неорганического происхождения, а частично — от сожженного и просеянного венца творения. “Теперь все перемешалось”, — понял мальчик и стер с руки налет. Больше он об этом не думал, другие мысли овладели им, если только можно было мыслить среди грохота снарядов и всех этих криков. Голод. Уже шесть дней он ничего не ел, кроме крапивы, и даже ее больше не осталось. Весь пустырь превратился в одну огромную воронку. На другом конце воронки показались изможденные фигуры, постояли, как и он, и так же молча исчезли. Старушка, из-под платка выбиваются седые пряди, в руке пустая корзинка. Однорукий мужчина с таким же пустым взглядом, как и его корзина. Девушка. Растаяли среди обрубков поваленных деревьев, где прятался Эрик.

А змея из танков все ползла и ползла.

— Она когда-нибудь кончится? — спросил мальчик, ни к кому не обращаясь. — И если да, то что же наступит после? Будут ли они набивать свои животы, эти…”

— Фрейер! Извините, что я оторвал вас. Только одно слово. — Пфердхоф заглянул в кабинет.