Sapiens - Юваль Ной Харари

СМЫСЛ ЖИЗНИ

Пугайщий мир Хаксли вырос из биологической теории, приравнивающей счастье к удовольствию. Быть счастливым — значит испытывать приятные ощущения, не более и не менее того. Поскольку наша биохимия ограничивает размах и продолжительность таких ощущений, то, чтобы люди смогли продолжительное время ощущать высокий уровень счастья, нужно поработать с их биохимической системой. Но не все ученые согласятся с таким определением счастья. В знаменитом исследовании Дэниела Канемана, получившего Нобелевскую премию по экономике, участникам предлагалось оценить стандартный будний день, эпизод за эпизодом: насколько они наслаждались каждой минутой или, напротив, испытывали дискомфорт. В отношении большинства людей к собственной жизни обнаружился парадокс. Взять, к примеру, труд, вкладываемый в воспитание ребенка. Оказалось, что, если механически подсчитать моменты радости и неприятные моменты, то обзаводиться детьми — не лучшая идея. Процесс состоит в основном из смены памперсов, мытья посуды и утихомиривания капризничающего чада — никто не любит этим заниматься. И тем не менее почти все родители называют детей счастьем своей жизни. Неужто люди сами не знают, чего хотят? Нет, такой ответ, конечно, возможен, но есть и другой: счастье не сводится к превалированию приятных элементов над неприятными. Скорее, счастье в том, чтобы наполнить жизнь смыслом и придать ей цель. В счастье присутствует заметный когнитивный, этический компонент. Очень многое зависит от точки зрения: «Я — несчастный раб маленького тирана» или: «Я любовно взращиваю новую жизнь». Как говорит Ницше, тот, у кого есть зачем жить, легко выдержит любое как. Даже в испытаниях осмысленная жизнь приносит удовлетворение, а бессмысленная превращается в пытку при самых комфортных условиях. Хотя удовольствие и страдание люди в любой стране и в любую эпоху чувствуют одинаково, смысл своему опыту они придают совершенно разный. А значит, история счастья — намного более сложная, чем видится биологам. Если оценивать жизнь эпизод за эпизодом, то, конечно, тяжелых моментов у средневековых людей было гораздо больше. Но если они верили в вечное посмертное блаженство, то вполне могли обрести в своей жизни куда больше смысла и содержания, чем современный атеист, которого в конце не ждет ничего, кроме полного и бессмысленного забвения. Отвечая на вопрос: «Удовлетворены ли вы своей жизнью в целом?», — средневековый человек, скорее всего, поставил бы по десятибалльной шкале высокий балл. Так значит, наши предки были счастливы, ибо находили утешение в коллективной иллюзии потусторонней жизни? Да. И пока у них не отобрали эту фантазию, с чего им было печалиться? Насколько мы можем судить, с сугубо научной точки зрения смысла в человеческой жизни маловато. Человечество возникло в результате случайного эволюционного отбора, не имевшего ни разумной причины, ни цели. Наши поступки отнюдь не часть божественного космического плана, и если завтра планета Земля взорвется, вселенная будет себе существовать дальше, ничего не заметив. Пока у нас нет научных причин полагать, что наличие человека — субъективного наблюдателя — так уж необходимо вселенной. А потому любой смысл, что люди приписывают своей жизни, иллюзорен, и мечта о потустороннем блаженстве, наполнявшая смыслом жизнь средневекового человека, столь же обоснованна, как те смыслы, что в своей жизни находят современные гуманисты, националисты и капиталисты. Ученый видит оправдание собственного бытия в том, что умножает сумму человеческих знаний; солдат — в том, что сражается за отчизну; предприниматель — в создании новой компании; и все они так же заблуждаются, как средневековые схоласт, крестоносец и строитель собора. Так, может быть, счастье — в совпадении собственных иллюзий с коллективными? Пока мой личный нарратив укладывается в общие сюжеты, я сумею убедить себя в том, что моя жизнь полна смысла, и буду счастлив этим убеждением. Довольно мрачный вывод. Неужели счастье — в самообмане?

ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ

Если счастье заключается в приятных ощущениях, то для умножения счастья нужно перестроить свою биохимию. Если счастье основано на ощущении осмысленности жизни, то для его умножения нужно поумнее обманывать себя. Третьего не дано? Оба вышеизложенных мнения проистекают из единой предпосылки: счастье — субъективное ощущение (удовольствия или осмысленности), и для оценки его уровня нужно попросту спросить человека, насколько он счастлив. Нам это кажется логичным, поскольку в наше время среди идеологий господствует либерализм, освящающий субъективные чувства индивида. Именно им отдается приоритет: что хорошо, а что плохо, что красиво, а что уродливо, чему быть, а чему не быть — обо всем этом каждый судит исключительно по собственным ощущениям. Либеральная политика исходит из того, что избиратели знают, чего хотят, и не нуждаются в Большом Брате, который разъяснил бы им, в чем их благо. Девиз либеральной экономики: клиент всегда прав. Либеральное искусство провозглашает: красота — в глазах смотрящего. Студентов в либеральных школах и университетах учат думать самостоятельно. Реклама еще решительней: «Делай, что хочешь». Фильмы, спектакли, мыльные оперы, романы, повсюду звучащие песенки внушают неустанно: «Будь собой!», «Прислушивайся к себе!», «Иди, куда влечет сердце». Классическую формулировку этой точки зрения дал еще Жан-Жак Руссо: «В ч£м я вижу добро — то и есть добро, а в чем вижу зло — то зло». Люди, с малолетства взращенные на подобных лозунгах, склонны полагать, что счастье субъективно и что каждый человек лучше знает, счастлив он или несчастен. Но такой подход характерен исключительно для либерализма. Большинство исторических религий и идеологий полагали, что для добра, красоты и должного есть строгая мера. Они невысоко ценили чувства и предпочтения обычного человека. У входа в храм Аполлона паломников приветствовала надпись: «Познай самого себя!» Подразумевалось, что обычный человек не знает своего истинного Я, а потому не найдет и истинного счастья. Вероятно, Фрейд с этим согласился бы*.

* Парадоксальным образом психологические исследования субъективного благополучия полностью полагаются на способность человека точно диагностировать свой уровень счастья, в то время как вся теория и практика психотерапии основаны на убеждении, что человек себя не знает и нуждается в профессиональной помощи, чтобы освободиться от саморазрушительных тенденций. — Прим. авт.

Да и христианские богословы апостол Павел и Блаженный Августин прекрасно знали, что большинство людей предпочитает молитве секс. Но разве из этого следует, что секс — основа счастья? Ни в коем случае, ответили бы и Павел, и Августин. Из этого, по их мнению, следует только, что человек по природе своей грешен и поддается сатанинскому соблазну. С христианской точки зрения подавляющее большинство людей — все равно что наркоманы. Допустим, психолог надумал исследовать уровень счастья среди наркоманов. Он проводит опрос и убеждается, что все до единого чувствуют себя счастливыми, когда уколются. Неужели после этого психолог напишет статью о героине как источнике счастья? Не только христианство скептически относится к идее, будто все сводится к субъективным ощущениям и ими определяется. В вопросе о субъективных ощущениях, пожалуй, даже Дарвин и Докинз сойдутся со святым Павлом и святым Августином. Под давлением естественного отбора люди, как любые другие животные, склонны выбирать то, что способствует сохранению их генов, даже в ущерб конкретному индивиду. Большинство мужчин всю жизнь напролет трудятся, тревожатся, соревнуются, сражаются, потому что ДНК манипулирует ими в своих эгоистических целях, лишая покоя и счастья. Подобно сатане, ДНК искушает мужчин приманкой мимолетного счастья — и заставляет себе служить. Большинство религий и философий подходят к вопросу счастья совсем не так, как либерализм. Особенно интересен ответ, предложенный буддизмом. Буддизм занимался проблемой счастья, пожалуй, больше, чем любая другая религия. Две с половиной тысячи лет буддисты систематически изучают суть счастья и его источники, а потому и специалисты все чаще обращают внимание и на буддийские философию и медитативные практики. Счастье в буддизме рассматривается не как субъективное ощущение удовольствия или осмысленности, а как свобода от погони за субъективными ощущениями. С точки зрения буддизма большинство людей придают слишком большое значение своим чувствам, отождествляя приятные ощущения со счастьем, а неприятные со страданием. В итоге люди стремятся получать как можно больше приятных ощущений и избегают неприятных. Но они глубоко заблуждаются: наши субъективные ощущения на самом деле лишены и субстанции, и смысла. Это скоротечные вибрации, изменчивые как океанские волны. Боль вы чувствуете или удовольствие, кажется ли вам жизнь бессмысленным фарсом или исполненной непреходящего смысла космической драмой, — все это лишь мимолетные вибрации. Если придавать этим внутренним волнам слишком большой вес, мы оказываемся у них в плену, разум становится беспокойным и ни в чем не находит удовлетворения. Мы страдаем. Даже приятным ощущением наш разум не насытится: захочет, чтобы удовольствие усилилось или будет тревожиться, как бы оно не пропало. Погоня за субъективными ощущениями — утомительное и бессмысленное занятие, отдающее нас во власть капризного тирана. Источник страдания — не боль, не печаль и даже не отсутствие смысла. Источник страдания — сама погоня за субъективными ощущениями, которая держит нас в постоянном напряжении, растерянности, неудовлетворенности. Люди освободятся от страданий лишь тогда, когда поймут, что субъективные ощущения — всего-навсего мимолетные вибрации, и перестанут гоняться за удовольствиями. Тогда и боль не сделает их несчастными, и наслаждение не нарушит спокойствия духа. Разум пребывает в спокойном, ясном и удовлетворенном сбстоянии. В итоге наступает глубочайшее блаженство, какого те, кто проводит жизнь в лихорадочной гонке за приятными ощущениями, и представить себе не могут. Они подобны человеку, который многие годы стоит на берегу, радуясь «хорошим» волнам и стараясь их удержать, и отгоняя «плохие», чтобы не подобрались чересчур близко. День изо дня он стоит на берегу, доводя себя до исступления этим бессмысленным занятием. Наконец усаживается на песок и расслабляется — пусть себе волны грохочут как вздумается. Вот оно, блаженство! Современной либеральной культуре эта идея настолько чужда, что, когда западные движения нью-эйдж столкнулись с буддистскими откровениями, они перевели их на язык либеральных понятий, поставив, естественно, с ног на голову. Нью-эйджевые культы провозглашают: «Счастье не зависит от внешних обстоятельств. Оно зависит лишь от внутренних ощущений. Нужно отказаться от погони за внешним — богатством, статусом — и воссоединиться со своими внутренними ощущениями». Короче говоря: «Счастье внутри тебя». Биологическому подходу это не противоречит, но с учением Будды расходится диаметрально. Будда согласился бы с современными биологами, а также с пророками нью-эйдж в том, что счастье не зависит от внешних условий. Но более важная, более глубокая его мысль упущена: истинное блаженство не зависит и от субъективных ощущений. Чем большее значение мы придаем субъективным ощущениям, чем активнее их ищем, тем больше страдаем. Будда советовал перестать гоняться не только за внешними достижениями, но и, самое главное, за внутренними ощущениями. Подведем итог: анкеты, поверяющие субъективное благополучие, отождествляют благополучие с субъективным ощущением, а погоню за счастьем — с погоней за конкретными эмоциональными состояниями. Напротив, многие традиционные философии и религии, например буддизм, видят ключ к счастью в том, чтобы познать свое истинное «Я» — понять, кто ты есть и что собой представляешь. Многие люди ошибочно отождествляют себя со своими чувствами, мыслями и пристрастиями. Когда они испытывают гнев, они говорят себе: «Я разгневан. Это мое переживание». И всю жизнь кладут на то, чтобы добиться одних видов переживаний и избежать других. Им не дано понять, что человек и его переживания — не одно и то же, что неустанная погоня за конкретными ощущениями загоняет их в ловушку. Если это действительно так, то наше представление об истории счастья может оказаться в корне неверным. Возможно, не так уж важно, осуществились ли ожидания и насколько приятные ощущения получили люди. Главный вопрос: удалось ли людям познать себя. Сумеем ли мы доказать, что сегодня человек понимает свое истинное «Я» лучше, чем древний собиратель или средневековый крестьянин? Ученые занялись историей счастья лишь несколько лет назад, и пока что мы только формулируем первые гипотезы и нащупываем методы исследования. Слишком рано делать жесткие выводы и обрывать только начавшуюся дискуссию. Нужно испробовать разные подходы, научиться ставить ключевые вопросы. Большинство исторических книг уделяют основное внимание идеям великих мыслителей, отваге воинов, милосердию святых или гению художников. Там подробно описывается, как складывались и распадались социальные структуры, как возникали и рушились империи, как создавались и распространялись технологии, но нет ни слова о том, как все это влияло на счастье и страдание людей. Это величайший пробел в наших исторических знаниях. Пора бы его заполнить.