Ода радости - Валерия Ефимовна Пустовая

Но вот я начинаю вспоминать, что в игре важнее правил азарт. Включенность, и шум, и беготня. И что лучше всего я играю с ребенком, когда не пытаюсь выманить его на игру, а просто делаю с ним то, что мне хочется.

В конце концов, это самое искреннее и детское представление о мощной альфе. Альфы – те, кто уже вырос, стал взрослым и наконец может делать все, что захочет.

С рождением ребенка взрослый понимает, что игра – повседневный, принудительный и тяжкий труд. И сбегает от обязаловки. Взрослые – трудоголики во всем, лишь бы не с ребенком.

Только ребенок знает, что от игры не сбежишь, как не вынырнешь из подсвеченного холодным оттенком ветра золотого осеннего воздуха. Игра – это пока вся его жизнь. И если ты тоже включилась, и понеслась, и смогла пережить будничный день играя, – молодец, мощная альфа, все у тебя получится, возьми с пледа пирожок.

6 сентября 2018

Пустые хлопоты

Если в начале прогулки незнакомая девочка, подпрыгнув, стянула с себя зеленые штаны и присела голой попой в редкую траву через тропку от оживленной автобусной остановки, на которой «Пятерочка» и ларек печати, причем папа ее, не успев вмешаться, сначала картинно прикрывает ладонью глаза и лоб и только потом откликается, стараясь даже не глядеть: «Ты в следующий раз хоть отойди подальше», – это верный знак, что прогулка напрудит удачи сверх ожиданий. Хотя по всем прочим приметам назревал стрём. У коляски еще накануне отвалилось заднее колесо, муж прикрутил стяжкой и велел ехать тестировать. Стяжка отвалилась при первом же прыжке в автобус – это в Лондоне по краям платформы пишут «майнд зе гэп», у нас же подразумевается только «тейк зе гоп», а гэп водитель, как нарочно, расстарается расставить такой, что не заметить нельзя. Разумная мать, вероятно, тут же бы повернула обратно, за рюкзаком-мандукой, да и вообще поехала бы гулять куда пораньше, когда весь день еще впереди, а не перла бы с утра ребенка в этом рюкзаке по жаре, взмокнув до юбки, на рынок за корнем петрушки и ребрышками для щей, а потом не закатывала бы пакеты, рвущиеся от лохматых корней, на задние сиденья маршрутки одной рукой, другой прикладывая готового на ходу отрубиться сына к груди, и не пересидела бы со спящим ребенком дома пик последнего, видимо, солнечного тепла в этом году.

Но я-то вывалилась под вечер, и воздуха хотелось так, что не повернула домой и тогда, когда на самом входе в парк наполовину залила ребенка водой. Все от желания побыть разумной матерью и попоить его как следует первый раз за жаркий день. Когда из кофейной палатки, куда я уже собиралась было сунуться с требованием большого раф-кофе, раздалось гостеприимное: «Что для вас?» – я чинно проехала мимо окна заказов за палатку – раздевать ребенка и шарить, неужели нет ничего на смену. Чинный шаг, несмотря на безотлагательность задачи, придавало отваливающееся колесо, которое я только что дважды сняла и демонстративно засунула за спину ребенку, чтобы не мешало проходящим самаритянам понять, почему я перегородила им лестницу из метро, вместо того чтобы бочком вскарабкаться по пандусу. Дневное тепло сбило с толку, но в поддоне коляски для ребенка завалялись болоньевая курточка и ватный жилет из «Ашана», которые жалко скользили на голом до пояса тельце, пока я не догадалась напялить на ребенка еще и собственную хлопковую кофту. А кофту стянула с себя из-под свитера уже при изрядно собирающейся толпе, приткнувшись к выставленной зачем-то ограде напротив дворца, украшенного светящейся надписью, которой я поначалу и значения не придала, пока привалившаяся рядом семья не подбодрила: «Вот-вот, и стойте здесь, самое выгодное место, через полчаса начнут». Эти полчаса ушли на протягивание моего рукава внутри рукава Самсьей курточки и, после, скручивание его обратно вверх по руке, так что ребенок приобрел разом хлопковое платье для мальчика-хемуля и манжеты-шины, а еще я успела вызвонить товарищей по запоздалой прогулке. Кто бы мог подумать, что у Гришаевых в этот день на коляске тоже сломается колесо и что, несмотря на это, они теперь тоже здесь, только через пруд от нас, в глубоких дебрях парка, но уже спешат сюда, ко дворцу, за шейкером из Испании в виде синего яичка, который им когда-то подарили, а мы украли в первую нашу общую прогулку, и вот такой сумеречный и внезапный шанс вернуть покражу, а заодно первокласснику Феде пробраться в первые ряды зрителей фестиваля «Круг света», где мы с Самсом, убегая от нашей непрухи, невольно заняли выгодные места.

«Мультики на стене, сейчас будут мультики на стене», – воркую я, недоумевая, как продержу ребенка на этом выгодном месте полчаса без движения, но, на мое счастье, по дворцу время от времени прокатывается блик, и ребенок нетребовательно квакает ему в привет, а уж когда стемнело и к нам протиснулся Федя, и по дворцу поплыли жар-птицы и слоны, Самс прибавил громкости и, вопя и простирая из манжеты-шины никогда не зевающий указательный перст, оглушил даже меня, хотя накануне мне заложило ухо.

На нас оглядывались, как оглядывался как-то раз охранник в районном храме, возмущенно цыкавший в мою сторону, стоило Самсу квакнуть поперек службы, – наверное, он думал, что я как мать могу упредительно вырубить этот прямой эфир. Федя, рассуждая о том, что Швейцария в световом ролике какая-то не такая, – рябило, слоны все не шли, – не меняя спокойного тона, вежливо отмечал, что Самс снова хватает его за голову. Вскоре, однако, все передние ряды получили возможность убедиться, что несдержанность у этого хватливого и крикливого ребенка наследственная: вперед протиснулась полная молодая дама, и я Фединым тоном заметила: «Это че?» – и она через трагическую паузу и вполоборота пояснила, что ищет сына, и я предложила позвать. Сын потерялся в белой рубашке и под именем Жора, которого нет лучше для мамского ора. Так что пока дама повелительно оглядывала ряды зрителей, прилипшие, как она, к ограде, мы с писательницей Олей Гришаевой посылали неотразимые позывные над толпой. Мальчик в белой рубашке явился, стоило полной даме, по-прежнему стиснув губы, отплыть, и мы запустили в прямой эфир сигналы обратного хода: «Мама Жоры, мама Жоры!» – пока мальчика не выудил и не увел какой-то вовсе мужчина, а другой, посмеиваясь неподалеку, стал обыгрывать окказиональный мем: а Жора будет? Тут проснулся абсолютно плюшевый Саша, без месяца год, но тоже Гришаев и не прочь дать голосу волю.

Трое детей, в такие моменты я чувствую