Враг за Гималаями - Николай Чадович

Вынужденное безделье угнетало Донцова, и он стал размышлять над почти гамлетовским вопросом – ждать или не ждать.

Существуют разные способы разрешения насущных проблем. Один, причем не самый худший, – пустить все на самотек. Дескать, кривая вывезет.

Есть и другой способ, диаметрально противоположный первому, – путем какой-либо провокации довести ситуацию до белого каления или даже до взрыва, и тогда все подспудное, затаенное само вылезет наружу. Boт только как при этом сохранить собственную шкуру?

Грандиозность открывшейся вдруг проблемы и состояние жизненного цейтнота, в которое угодил Донцов, как бы предоставляли ему карт-бланш именно на второй способ, почти не употребляемый в цивилизованном обществе.

Кроме того, частые контакты с коллективом психиатрической клиники, как лечащим, так и находящимся на излечении, убедили его, что шок – лекарство куда более действенное, чем, например, внушение или электросон.

Номер Алексея Игнатьевича Шкурдюка он помнил наизусть и потому набрал его почти моментально. Заместителю главного врача по общим вопросам, как и любому другому законопослушному гражданину, не обремененному муками совести, полагалось сейчас спать без задних ног, однако ответ последовал незамедлительно.

– Все готово, – бодро отрапортовал Шкурдюк. – Машина уже вышла. Через пять минут спускайтесь.

– Здравствуйте, – произнес Донцов нарочито безучастным тоном. – Узнаете меня?

– Узнаю, – голос Шкурдюка, и без того не фельдфебельский, упал почти до мышиного писка.

– Говорите, все готово… – задумчиво повторил Донцов. – Это любопытно. А куда ушла машина? Забирать очередной труп?

– Я вас не понимаю, – пробормотал Шкурдюк. – Я ожидал звонок от родственника, покидающего город, потому и оговорился… Зачем вы пугаете меня?

– На чем, интересно, собирается уехать ваш родственник? В такое время поезда с вокзалов не отправляются.

– Проходящие отправляются… – продолжал оправдываться Шкурдюк.

– Назовите хотя бы один, ну? Только учтите, что железнодорожное расписание прямо у меня перед глазами.

Ответом ему было только тягостное молчание, куда более красноречивое, чем прямое признание во лжи. Употребляя боксерскую терминологию, можно было сказать, что Алексей Игнатьевич находится в состоянии «грогги», и, дабы окончательно добить его, Донцов без тени человеческого чувства в голосе провещал:

– Гражданин Шкурдюк, позвольте предъявить вам официальное обвинение в укрывательстве преступления и заведомо ложных показаниях. Попрошу оставаться на месте и дожидаться прибытия лиц, которым поручено проводить дальнейшие следственные мероприятия. Не пытайтесь сбежать или каким-либо иным способом помешать ходу расследования. Этим вы только усугубите свою вину.

– Какую вину? Вы, наверное, с ума сошли! – Поведение Шкурдюка еще раз доказывало, что мышонок, загнанный в угол, иногда начинает мнить себя львом. – Где ваши доказательства? Я буду жаловаться!

– Это ваше законное право. – Донцов положил трубку и уже для самого себя добавил: – Спорить со следователем вы все мастера, а теперь попробуй поспорить с собственной совестью.

Впрочем, никаких особых претензий он к Шкурдюку не имел. Человек неплохой, да душонка мелковата. Дабы творить зло, тоже характер надо иметь. Шкурдюк был нужен Донцову единственно для того, чтобы выйти на Котяру. Выйти не завтра, не через три дня, а именно сейчас, пока многоликое существо, выдающее себя за воскресшего Олега Наметкина, не успело совершить что-нибудь непоправимое.

Просить машину у дежурного, с которым только что довелось поцапаться, было не в правилах Донцова, однако тот сам пошел на мировую.

– Домой-то как доберешься? – поинтересовался дежурный. – В такое время, поди, и такси не поймаешь.

– Уж как-нибудь… Долечу на крыльях, дарованных ракшасами. – Донцову припомнилась фраза из только что прочитанной рукописи.

Дежурный, конечно же, ничего не понял, но на всякий случай хохотнул.

– Возьми нашу машину, – милостиво предложил он. – Только передай водиле, чтобы сигарет на обратном пути купил. Он знает каких. И пусть нигде не задерживается.

Донцов хотел приличия ради поблагодарить дежурного, но сделать это помешало странное чувство, вдруг охватившее его.

С беспощадной ясностью, даруемой свыше только аскетам, мученикам, страстотерпцам да еще тем, кто по собственной воле расстается с этим миром, Донцов понял, что никогда больше не вернется сюда, не увидит этих обшарпанных стен, затоптанных ковровых дорожек, полузасохших фикусов, стенда «Лучшие люди отдела», стеклянного загона с надписью «Дежурный» и самого дежурного, в данный момент ковырявшего спичкой в ухе.

Прежде ничего такого с Донцовым не случалось, но от бывалых людей он слыхал, что подобные ощущения посещают иногда тех, кто уходит на рискованные задания, и ничего хорошего эти предчувствия не обещают. Чтобы обмануть судьбу, полагалось трижды обойти вокруг коня, или перевесить шашку с левого бока на правый, но поскольку Донцов не располагал ни конем, ни шашкой, оставалось только смириться с судьбой. Да и к чему зря волноваться, если все на свете давным-давно предопределено?

Водитель, но не тот, который возил Донцова и Цимбаларя к фотографу, а другой, спал в странной, можно даже сказать, зловещей позе – неестественно запрокинув назад голову и оскалившись, словно висельник.

Машину он заводил, все еще пребывая в состоянии сна, а с места тронулся раньше, чем открыл глаза.

– Где это ты так намаялся? – участливо поинтересовался Донцов.

– А нигде! – энергично тряся головой, ответил водитель. – Просто сон у меня богатырский. Оттого и пошел на эту работу. Удобно. В семнадцать часов заступаешь на сутки, потом трое суток дома. А если к восьми или девяти утра, так я ни в жизнь не проснусь. Хоть огнем меня жги. Проверено на горьком опыте.

– Как же ты с таким талантом в армии служил? – удивился Донцов.

– В армии другое дело. Там старшина мертвеца с кровати поднимет. Хотя неприятностей по сонному делу и в армии хватало. Даже в столовой засыпал. С ложкой в руке. Меня по этой причине от караульной службы освободили.

– Трудно тебе живется, – посочувствовал Донцов.

– И не говорите! Главное, что и жена у меня любит поспать. Как говорится, два сапога пара. Завалимся, бывает, с ней вдвоем и сутки напролет дрыхнем. Не то что обед приготовить, а даже ребенка сделать некогда.

– К врачам обращался?

– Начальник автослужбы послал однажды в поликлинику, – вздохнул водитель.

– И какой же диагноз там поставили?

– Да никакой! Я в лаборатории уснул, когда кровь из пальца сдавал. Вечером уборщица прогнала.