Холм демонов - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Ну, хозяин, в чем вопрос? — тут же деловито заговорил темноволосый, едва они прошли в комнату. — Выкладывай скорее, время — деньги.

— Нужно проучить одного, — столь же деловито, хотя и несколько неопределенно отвечал Василий.

— Кто таков? — попросил уточнить рыжеволосый.

— Имени не знаю, но в последнее время он часто здесь крутится. Такой из себя… — И Василий весьма толково описал приметы человека, который — теперь детектив уже не сомневался в этом — следил за ним ночью на базаре, а вчера вечером столкнул с доски отца Нифонта.

— А, знаю! — уверенно заявил темноволосый. — Это ж Аниська. То бишь Анисим. Будет сделано.

— А еще у него есть такой приятель, по имени Вячеслав, — осмелел детектив. — Нельзя ли и его тоже того?..

— Знаю и его, — повторил «новый мангазейский». — Сделаем. Деньги гони, хозяин.

Дубов запустил руку себе в карман и извлек оттуда заранее приготовленные десять золотых:

— Надеюсь, хватит?

— Хватит, — мотнул головой рыжеволосый, отчего бубенчики на его цепи жалостно забренчали, и недвусмысленно приставил руку себе к горлу.

— Нет-нет, этого не надо, — пошел Василий на попятный. — Проучите их эдак на шесть, на семь монет. Ну, чтоб неделю из дома не могли выйти.

— Как закажешь, — несколько разочарованно кивнул темноволосый. А его товарищ вынул из кармана замусоленный листок — как чуть позже сообразил Дубов, это был прейскурант предоставляемых услуг.

— Пять монет, — сказал рыжеволосый, поводив по бумажке толстым пальцем, который украшал увесистый перстень с бриллиантом.

— Ну вот и прекрасненько. — Василий протянул пять золотых.

— Когда? — отрывисто справился темноволосый, почесав себя крестом по стриженому затылку.

— Желательно побыстрее, — сказал Дубов. — Лучше бы прямо сегодня.

— Еще одну за срочность, — опять заглянул в «прейскурант» рыжеволосый.

Василий протянул золотой, и гости удалились, громко топоча и скрипя сапожищами.

— Так, одно дело сделано, — детектив удовлетворенно потер руки. — Ба, совсем забыл — мне же пора на завтрак к Миликтрисе Никодимовне! — И Василий, аккуратно заперев комнату отца Нифонта, бросился в свой номер. Ему еще нужно было подобрать в скоморошьем гардеробе наряд, в котором не стыдно было бы показаться на глаза к неизвестному пока работодателю.

Соловей Петрович стоял посреди дороги и бормотал себе под нос:

— Всех зарежу… Всем кровь пущу… — При этом он вжикал свои кухонные ножи один о другой.

Девица в кожаном армяке сплюнула в придорожную пыль:

— Слушай, Петрович, может, хватит скрипеть?

Петрович посмотрел на нее исподлобья.

— Ты меня лучше не трогай, — тихо проговорил он, — я сейчас на все способен. И ежели кого сей миг не пограблю, то за себя не ручаюсь.

И тут очень удачно (смотря для кого, конечно) из-за поворота вылетела богатая карета, запряженная тройкой черных коней. При виде кареты Петрович воспрянул духом.

— Зарежу! — завопил он — Кровь пущу!.. — И вихляющимся аллюром припустил навстречу экипажу.

То ли от удивления, то ли еще почему, но кучер резко осадил коней.

— Фто там есть такое? — раздался из кареты раздраженный мужской голос с заморским акцентом.

— Здесь есть я! — гордо выкрикнул Петрович, подскакивая к дверце. — Ща буду резать и убивать!

— Их бин спешить, — снова заскрипел господин из кареты. — Кто там мешать?

И дверца кареты открылась. В ней появился странный человек с длинным лицом и прилизанными черными волосами. Шею его опоясывал белый гофрированный воротник, а на груди блистал и переливался массивный золотой кулон, усыпанный драгоценными камнями. Взгляд Петровича уперся в сокровище.

— Сейчас будем грабить, — мечтательно произнес он. — Ну и, конечно же, убивать.

— А насиловать? — подал голос долговязый злодей.

— И насиловать будем… — как эхо, откликнулся Петрович.

— А штаны потом стирать? — ухмыльнулась дама в армяке.

— И штаны… Кто сказал — штаны? — встрепенулся грозный атаман и поднял глаза чуть выше кулона.

А сверху с жутковатой улыбкой, достойной разве что крокодила, смотрел на него заморский путник.

— Ты кто? — насторожился Петрович.

— Барон фон Херклафф к фашим услугам, херр разбойник, — все так же улыбаясь отвечал тот.

— Петрович, — подал голос длинный, — он тебя обозвал!

— Сам слышу, — огрызнулся Петрович. — Не нравлюсь я ему, поди.

— О найн! — еще пуще расплылся господин. — Найн, я люблю таких маленьких и румяненьких. Их бин хуманист.

— Пора рвать когти, — пробормотала девица, но было поздно: длинная сухая рука вцепилась Петровичу в рубаху.

— Сейчас я буду тебя… как это гофорят? — прошипел заморский гость. — Ах да — ку-у-ушать.

— Что? — вскрикнул Петрович.

— Ням-ням! — уточнил улыбчивый господин.

— Спасите! — заверещал Петрович. — Помогите! Убивают!

Но все его злодеи уже неслись беспорядочной толпой в сторону леса.

— Ой, маманя! — продолжал голосить Петрович. — Не надо!

— Надо, майн херц, — ощерился длинными и острыми зубами кровожадный иноземец. — Надо!

И спасла Петровича от страшной погибели его гнилая рубаха. В самый смертельный момент она порвалась. А иначе быть бы Соловью главным блюдом на обеде заморского людоеда. Сначала он плюхнулся на дорогу, но тут же подскочил и с небывалой прытью понесся вослед за своей бандой, все так же продолжая голосить:

— Убивают!!! Помогите!!!

А господин из кареты с досадой осмотрел кусок холстины, оставшийся в его когтистой руке.

— Качестфо — гофно, — грустно пробормотал он и кинул тряпицу на дорогу. — Такой фкусный есть убежать. Шайсэ!

И карета, волоча за собой пыльный шлейф, покатила дальше.

А бледный и трясущийся Соловей сидел на верхушке дуба, вцепившись в дерево мертвой хваткой.

— Я же невкусный, — бормотал он, — совсем невкусный…

— Эй, Петрович слезай! — кричали ему снизу злодеи. — Он уже укатил. Не боись!

Но Соловей будто не слышал их:

— Я совсем невкусный лиходей и душегуб… Зачем меня ням-ням?..

Барон фон Херклафф, столь непочтительно обошедшийся с Грозным Атаманом, следовал в Белую Пущу аж из самой Ливонии, где почитался персоной уважаемой и влиятельной. И о его влиятельности весьма красноречиво говорит история, случившаяся в Риге несколько лет назад.

Заполучив мешок с золотом, господин Херклафф сдал его на хранение под проценты двум солидным рижским купцам — герру Лунду и герру Трайхману, а сам отправился в одно из своих длительных путешествий.