Ламмермурская невеста - Вальтер Скотт

— Этот капитан Уэстенго слишком похож на вас, дорогой Крайги, чтобы считать его, как говорит сэр Эштон, «отменным свидетелем». Он мастерски умеет пить, играть в карты и божиться и, думаю, к тому же умеет еще лгать да мошенничать. В определенном кругу все это, конечно, полезные качества, но они как-то больше к лицу разбойнику с большой дороги, чем джентльмену, на слово которого можно положиться.

— Пусть так, — сказал Крайгенгельт. — Но вы же не можете не поверить полковнику Дугласу Эштону, который сам слышал, как маркиз Э***, не подозревая о его присутствии, публично заявил, что Рэвенсвуд нашел себе партию получше Люси Эштон и не намерен жертвовать отцовским наследством ради худосочной дочери низвергнутого вига, а потому с радостью уступит Бакло свои обноски.

— Он так сказал! — исступленно заорал Бакло, приходя в страшное неистовство, которое было свойственно ему по натуре. — Будь я при этом, я вырвал бы ему язык из глотки на глазах у всех его прихвостней и подхалимов, всех его заносчивых горцев. Почему Эштон не уложил его на месте?

— Право, не знаю, — ответил капитан. — Маркиз этого вполне заслуживал. Но, видите ли, он — старик, да к тому же и министр, так что больше риска, чем чести, иметь с ним дело. Лучше подумайте, как оградить мисс Люси от грозящего ей бесчестья. Маркиза оставьте в покое! Он слишком стар, чтобы с ним драться, и слишком высоко сидит, чтобы до него достать.

— Ну нет, рано или поздно я до него доберусь.

И до его родственничка тоже. А тем временем позабочусь о том, чтобы честь мисс Эштон не пострадала от их подлой клеветы. Однако трудная это работа — ухаживать за девушкой. Скорей бы уж конец! Я даже не знаю, как с этой мисс Люси разговаривать. Ну, да ладно. Наполняйте стаканы, Крайги, выпьем за ее здоровье. Уже поздно, а перед сном лучше опрокинуть бокал бургундского, чем ломать себе голову по пустякам.

Глава XXIX

Ему об этом только и твердила:

Ночами даже не давала спать

И за обедом часто упрекала, -

В гостях на это намекала вечно.

«Комедия ошибок»note 42

На следующее утро Бакло и его верный Ахат Крайгенгельт прибыли в замок Рэвенсвуд. Они были приняты с величайшей любезностью сэром Уильямом, его супругой и их сыном, полковником Эштоном.

Всякий раз, как ему случалось попасть в светское общество, Бакло, не знавший страха в других делах, с непривычки испытывал крайнее смущение; и теперь он долго запинался и краснел, прежде чем сумел объяснить, что хотел бы поговорить с мисс Эштон об их предстоящей свадьбе. Сэр Уильям и его сын вопросительно взглянули на леди Эштон, которая без малейшей тени смущения ответила, что Люси тотчас выйдет к мистеру Бакло.

— Я надеюсь, — добавила она с любезной улыбкой, — что наш дорогой мистер Бакло согласится на просьбу моей дочери и разрешит мне присутствовать при этом разговоре: Люси так молода, к тому же совсем недавно у нее обманом вынудили обещание, которого теперь она от души стыдится.

— Конечно, миледи, — ответил оробевший Бакло, — я сам, со своей стороны, собирался просить вас об этом. Я совсем незнаком с этим самым «галантным обхождением» и, уж наверное, нагорожу глупостей, если миледи откажется мне помочь.

Таким-то образом, растерявшийся перед решительным объяснением с Люси, Бакло со страху вдруг забыл, что подозревал леди Эштон в роковом влиянии на дочь, и упустил возможность самому убедиться в истинных чувствах своей невесты.

Сэр Эштон с сыном вышли из комнаты, а через несколько минут возвратилась леди Эштон в сопровождении дочери. Бакло не заметил в Люси особых перемен: она казалась скорее, спокойной, нежели взволнованной; правда, будь на его месте даже более проницательный наблюдатель, то и он едва ли мог бы решить, было ли то спокойствие отчаяния или безразличия. Бакло же сам был слишком взволнован, чтобы как следует разобраться в чувствах молодой девушки.

Он с трудом выдавил из себя несколько бессвязных фраз, перепутал все, что хотел сказать, и, запнувшись, умолк на полуслове. Неизвестно, выслушала ли его мисс Эштон или только сделала вид, —: но в ответ она не сказала ни слова. Глаза ее были устремлены на вышивание, пальцы то ли инстинктивно, то ли по привычке быстро двигались.

Леди Эштон поставила свой стул немного поодаль, в глубокой нише, почти скрывавшей ее от собеседников. Теперь, не вставая с места, она проговорила нежным, сладким голосом, в котором, однако, слышались. предостерегающие и даже повелительные нотки:

— Люси, дитя мое, помни… Ты слышала, что сказал мистер Бакло?

Несчастная девушка, казалось, забывшая о присутствии матери, вздрогнула, выронила иглу и быстро, почти не переводя дыхания, пробормотала:

— Да, миледи… Нет, миледи… Простите, я не слышала.

— Ты напрасно краснеешь, дорогая, и совсем уж напрасно бледнеешь и дрожишь, — сказала леди Эштон, подходя к ним. — Мы знаем, что девичье ушко должно быть глуховато к любезностям мужчины. Но не забывай, что мистер Хейстон пришел говорить с тобой о свадьбе, и ты сама уже давно согласилась благосклонно выслушать его. Ты же знаешь, как твой отец и я желаем вашего союза.

В словах леди Эштон, дышавших, казалось бы, горячей материнской нежностью, содержался ловко скрытый, но достаточно выразительный и грозный намек. Тон предназначался для Бакло, которого не трудно было обмануть, суть же — для Люси, превосходно понимавшей, как ей толковать слова матери, хотя их истинная цель была искусно скрыта от постороннего уха.

Люси выпрямилась, кинула вокруг себя взгляд, исполненный страха и какой-то дикой тревоги, но ничего не ответила. Тогда Бакло, не перестававший ходить взад и вперед по комнате, собрался с духом и, остановившись в нескольких шагах от ее стула, заговорил:

— Мне кажется, мисс Эштон, — начал он, — я вел себя чертовски глупо. Я пытался говорить с вами на языке, который, как принято считать, приятен молодым девушкам, но, мне кажется, вы меня не поняли; впрочем, чему тут удивляться, когда я сам, черт возьми, ничего не понял. Однако, что бы там ни было, я должен объясняться с вами раз и навсегда и на чистом шотландском языке. Ваши родители согласны на мое предложение и, если вы не побрезгуете простым малым, который ни в чем не будет вам перечить, я сделаю вас хозяйкой лучшего имения в целых трех Лотианах, а в Эдинбурге вам будет принадлежать дом леди Гернингтон в районе Кэнонгейта — живите где хотите, делайте что хотите, принимайте кого хотите. Вот вам мое слово, и я от него не отступлюсь.

А у меня к вам только одна просьба: место в конце стола для одного моего беспутного приятеля. Я, может быть, прогнал бы его, да он внушил мне, что мне и часу без него не обойтись. Надеюсь, вы не выставите за дверь моего Крайги, хотя, конечно, можно подыскать компанию и получше.