Табак - Димитр Димов

– Что там? Кто стрелял? – взревел он.

При виде револьвера Яко пришел в неописуемый ужас.

– Су… су… су… – забормотал он заикаясь.

– Идиот! Говори скорей!

– Су… су… су… сударь…

Голова, руки, ноги – все тело Яко тряслось от ужаса. Агент грубо оттолкнул его в сторону и занял прежнюю позицию. Яко выбежал на улицу, издавая страшные хриплые вопли. Длинный ждал. Сверху не доносилось ни малейшего шума. Наконец он понял, что драма на втором этаже уже закончилась, и почувствовал эгоистическую, животную радость – и на этот раз он спасся! Но он решил пока не двигаться с места. Иногда эти типы, даже смертельно раненные, поднимаются и стреляют. Во двор вошел полицейский. Сзади него собиралась испуганная толпа.

– Полицейский! Тревогу! – крикнул агент.

Спустя пять минут прибыл Чакыр со взводом полицейских. Немного бледный, он умело и спокойно окружил дом и оттеснил толпу. К осажденному обратились с предложением сдаться, но дом молчал. Чакыр спросил, не согласится ли кто-нибудь добровольно подняться наверх. Никто из подчиненных не ответил. Тогда он, стиснув зубы, вынул револьвер и пошел сам. За ним последовал молодой полицейский с красивыми черными усиками, а потом робко и нерешительно двинулся агент. На верхнем пролете лестницы, раскинув руки, головой вниз неподвижно лежал толстяк. Лицо его было рассечено пополам непрерывной вереницей пуль, выпущенных одна за другой. Чакыр невозмутимо перешагнул через труп и зашагал дальше. В такие минуты он думал только о своем полицейском достоинстве. Дверь комнатки, в которой жил Макс, была полуоткрыта.

– Сдавайся! – громко крикнул Чакыр. – Дом окружен.

И в то же мгновение прижался к той стене, в которой была дверь; Длинный и полицейский присели за трупом толстяка. Ответа не последовало. Чакыр сделал несколько шагов вдоль стены и, подходя к двери, повторил свое предложение. Ответом ему снова было молчание, тяжелое, напряженное, словно лишенное жизни. Чакыр посмотрел на лестницу. Из-за трупа убитого торчали револьверы полицейского с усиками и агента. Чакыр вспомнил о своей семье. После короткого колебания он хмуро толкнул дверь и заглянул в комнатку.

На полу, в луже крови, лежал Макс Эшкенази. Последнюю пулю он пустил себе в рот.

XVI

Секретарь господина генерального директора «Никотианы» со стесненным сердцем ждал звонка, которым его обычно вызывали для доклада. Сегодня он особенно беспокоился, так как из провинции было получено много неприятных телеграмм и шеф мог стать злобно придирчивым. Вот уже пять минут секретарь нервно перечитывал телеграммы, стараясь решить, которая из них наименее неприятна, чтобы положить ее сверху. Наконец раздался звонок.

Секретарь вошел в кабинет, как провинившийся школьник, вызванный классным наставником для выговора, и даже слегка вздрогнул, как будто был виноват в том, что происходило в провинции. Он впился взглядом в лицо шефа и с облегчением заметил, что сегодня оно не очень злое. Больше того, как всегда в понедельник, после свободного дня, проведенного с любовницей в Чамкории, лицо у Бориса было свежее и довольное. Но телеграммы, телеграммы… Робко ступая, секретарь подошел к столу. Лицо шефа сразу же приобрело холодное выражение, словно по-другому он просто не мог разговаривать с подчиненными.

– Что нового? – небрежно спросил господин генеральный директор.

– Стачка!.. – хрипло пробормотал секретарь. – Рабочие предъявили требования и угрожают стачкой.

– Стачка?.

Борис побледнел, потом вдруг покраснел, и на лице его застыла яростная, гневная гримаса человека, неожиданно получившего пощечину. И это действительно была пощечина – ведь именно теперь стачка могла причинить большие неприятности «Никотиане» и поколебать доверие немцев к фирме при первых же ее поставках.

– Где? – хмуро спросил Борис, оправившись от неожиданности.

– Всюду, – ответил секретарь. – Во всех наших филиалах, во всех других фирмах. Очевидно, это всеобщая стачка.

– Чего они требуют?

– Многого… Но главное – права организовать свободные профсоюзы, ликвидации тонги и повышения заработной платы.

Секретарь положил телеграммы па стол, с трепетом ожидая, что скажет шеф Борис прочитал их и швырнул в сторону.

– Идиоты! Они с ума сошли! – прохрипел он.

Потом закурил сигарету и, опустив голову, стал обдумывать, с чего начать. На его бледном красивом лбу вздулись вены. Стачку надо подавить немедленно, безжалостно. Но как ее допустили?… Ну и бабы же эти директора филиалов! Да и петиция тоже. Он вдруг поднял голову. Секретарь с блокнотом и карандашом в руке испуганно смотрел на него, панически боясь, как бы не перепутать что-нибудь, стенографируя распоряжения шефа. По Борис пока не сделал никаких распоряжений, только сказал:

– Соедините меня с «Джебелом»! Потом с председателем Союза промышленников и с премьер-министром!

Секретарь бросился в свою комнату к телефону. В проводах загудели голоса.

Владелец «Джебела» был председателем Общества торговцев табаком, но ничто не могло пробудить его от сна после ночной оргии в кабаре «Империал». Вместо него к телефону подошел главный эксперт.

– Что происходит, Папазов?

– Широко организованная акция, господин Морев.

Мы все поражены.

– Полиция, очевидно, проспала все на свете!

– Да, безобразие!

– Теперь слушайте. Если вы меня поддержите, я с ними быстро разделаюсь.

– Разумеется, поддержим! Но чего вы хотите?

– Только полномочий вести переговоры от имени всех торговцев.

– Шеф скоро проснется. Я скажу ему, что необходимо сейчас же созвать собрание.

– Вы уверены в их единодушии? Л то ведь есть такие субъекты, которые будут злорадствовать, если «Никотиана» запоздает с обработкой.

– Да, – отозвался эксперт. – Но это шакалы… Пигмеи… Какой у вас план?

– Измотать стачечный комитет ожиданием, пока мы по перетянем на свою сторону ферментаторов. Потом объявим локаут, и никаких уступок. За зиму они изголодались и долго упорствовать не смогут.

– Отлично задумано, господин Морев.

Борис положил трубку. Секретарь принялся лихорадочно разыскивать председателя Союза промышленников и наконец выяснил, что он в Габрове.

– Дайте, пожалуйста, Габрово. Очень срочный разговор… Прошу вас! Господин генеральный директор "Никотианы» желает говорить с вами.

Весь в ноту от усердия, секретарь связал по телефону двух магнатов. Один из них одевал всю болгарскую армию сукном своих фабрик, другой вывозил треть болгарского табака в Германию. Господин генеральный директор «Никотианы» был изысканно вежлив. Господин председатель Союза промышленников соглашался выполнить его просьбы с дальновидной любезностью. Как им было не попять друг друга! И они поняли. Господин председатель Союза промышленников обещал разослать циркуляр всем членам союза с указанием не принимать на работу бастующих табачников.

Секретарь снова принялся вертеть диск телефона. По-прежнему обливаясь потом, он теперь искал премьер-министра. Но премьер-министр, утомленный государственными делами, уехал куда-то отдыхать; а может быть, и наоборот: утомленный отдыхом, занялся в виде исключения государственными делами. Это был известный всем лентяй, при дворе игравший роль лакея. Лицо у» его было опухшее, глаза сонные, утомленные бриджем. Кто-то внушил ему, что он незаменимый государственный деятель, и это побуждало его удивлять страну и правительства других держав непрерывными дипломатическими актами, которые походили на поклоны во все стороны. Остальное он предоставлял своим чиновникам. Но сейчас его нигде не могли найти, и секретарь беспомощно посмотрел в открытую дверь на господина генерального директора «Никотианы».

– Ищите, ищите! – сказал Борис. – Под водой или под землей, но надо найти этого лентяя!

Секретарь в отчаянии вертел диск, все более дерзко разговаривая с подчиненными и домочадцами премьер-министра. Он просил, требовал, настаивал, заклинал… И наконец ему удалось вырвать у домочадцев признание, что господин премьер в субботу уехал в гости на виллу к одному своему богатому приятелю и еще не вернулся. Докладывая об этом, секретарь смотрел на шефа.

– Звоните туда! – спокойно приказал господин генеральный директор «Никотианы».

Как и все, он считал премьер-министра Болгарии просто глупым и ленивым чиновником, которого надо пнуть ногой, если он спит. Но в отличие от всех прочих господин генеральный директор «Никотианы» действительно имел возможность разбудить премьера пинком. Премьер отозвался хриплым, кислым, сонным голосом, но, как только узнал, с кем говорит, сразу же сделался любезным. Господин генеральный директор сейчас уже не просил, а требовал. Он настойчиво требовал многого – сделать внушение министру внутренних дел (с которым «Никотиана» была не в ладу), большинству Народного собрания, начальнику полиции, главному инспектору труда и начальникам гарнизонов в крупных табачных центрах.