Повести - Сергей Голицын

— У-у-у, выдумают всякое!.. Вот еще какие порядки!.. Безобразие! — ворчали и негодовали многие.

Тут длиннолицая Галя, командирша отряда, выступила вперед и сказала:

— Спокойствие! Спокойствие! Через пять минут созывается заседание штаба похода.

И тотчас же все подтянулись, присмирели, сдерживая чувства.

Галя повернулась к Георгию Николаевичу.

— Благодарим вас за вашу заботу о нашем любимом начальнике похода, — произнесла она.

Георгий Николаевич понял, что выслушал сейчас очень вежливый намек: — дескать, спасибо вам за ваше внимание, но теперь вы свободны, на заседание штаба вас не приглашаем.

А собственно говоря, зачем ему сейчас оставаться на какое-то заседание штаба? Дисциплина у них, как выразился Миша, — во! В этом он успел убедиться дважды: как блестяще мальчик проводил купание и как быстро Галя-командирша затушила ребячий ропот. С утра Георгий Николаевич вместо творческой работы ездил в город — надо же теперь наверстать потерянные часы. Вот почему сейчас его больше всего тянуло в любимую светелочку.

— До сви-да-ни-я! Спа-си-бо! — провожали его звонкие голоса.

Он начал подниматься в гору, как вдруг услышал за собой топот ног. Догонял Миша в своих красных плавках. Его горящее лицо, его черные глаза выражали крайнее возбуждение.

— Товарищ писатель, можно вас на минутку?

Георгий Николаевич живо обернулся, ласково обнял мальчика:

— Ну, чего тебе?

— Пожалуйста, приходите к нам сегодня вечером, — попросил Миша. — Штаб похода будет судить Галю. Вы как свидетель. Очень вас прошу: защитите ее.

— Галю судить? Вашего командира отряда? — поразился Георгий Николаевич.

— Да нет, не эту длиннолицую верблюдицу, а ту беленькую, кудрявенькую. Ну какая у вас ночевала.

— За что же ее судить?

Миша опять расширил свои глаза-смородины и красноречивым шепотом объяснил:

— За измену дружбе. Вот за то, что она у вас ночевала да еще шоколадки лопала.

— А где сейчас ваша Галя-кудрявая?

— Под домашним арестом в палатке сидит.

— Это еще что за новости!

— Так штаб решил еще утром.

— Что это вы больно часто заседаете? Утром заседали, сейчас опять, а вечером снова? — удивился Георгий Николаевич.

— Дисциплину надо поддерживать, — ответил Миша.

Георгий Николаевич забеспокоился: это еще что за домашний арест? Может, зайти проведать наказанную девчонку? Но он уже размечтался, как сейчас укроется в своей светелочке, как возьмет авторучку…

«Нет-нет, не пойду… Еще слезы, а чего доброго, еще истерика, — сказал он самому себе. — Только расстроюсь и время зря потеряю».

— Так придете к нам вечером? — повторил свой вопрос Миша.

— Я вечером занят, лучше приду после обеда.

— Нет-нет, после обеда не надо, — настаивал Миша. — А вечером, пожалуйста, приходите.

В тот вечер Георгий Николаевич собирался читать Настасье Петровне две последние главы своей новой исторической повести и совсем не хотел откладывать чтение. Жена была его лучшей советчицей, а с этими главами у него никак не ладилось. Но чтобы отвязаться от Миши, он сказал:

— Хорошо, может быть, приду.

— Так пожалуйста, приходите, — еще раз попросил Миша и побежал к своим.

До обеда оставалось два часа. И Георгий Николаевич с папкой в руках отправился в свою светелочку.

Ему надо было успеть проверить те две главы, внести последние исправления, выполоть лишние словечки. Он начал читать рукопись, но понял, что читает невнимательно — шепчет, шепчет фразы, а сам думает: «А как там у них?… А что это за суд над девочкой?»

В тех двух главах описывалось, как в двенадцатом столетии жил на Руси знаменитый князь Андрей Боголюбский — повелитель Владимирский, Суздальский, Ростовский и других городов и земель северо-востока Руси.

Захотелось ему прославить имя свое, и позвал он зодчих и строителей, как говорит летопись, «со всех земель».

Повелел он строить во Владимире на высоком берегу Клязьмы сразу два белокаменных храма и окружить город рубленой деревянной стеной с белокаменными надвратными башнями. Сам он поселился в недальнем селе Боголюбове, где на холме над Клязьмой повелел строить еще один храм из белого камня, а рядом белокаменный дворец и опоясать тот холм белокаменной стеной.

Сказал про Андрея летописец: «Створи град камен».

В стародавние времена зодчих звали «хитрецами». Георгию Николаевичу очень нравилось такое название искусных мастеров, которые умели воздвигать здания необыкновенной красоты и стройности.

Заканчивалась глава исполненным горечью замечанием: как мало сохранилось от того белокаменного великолепия, безжалостно уничтоженного и триста лет назад, и сравнительно недавно. Георгий Николаевич настойчиво призывал своих будущих юных читателей беречь оставшуюся старину, относиться к ней с уважением, советовал ездить и ходить пешком по старым русским городам.

В другой главе он рассказывал, как продолжалось белокаменное строительство^ когда во Владимире, Суздале и Ростове стал править младший брат Андрея, Всеволод, за свое многочисленное потомство прозванный Большим Гнездом.

Могучим и богатым княжеством владел Всеволод, недаром создатель «Слова о полку Игореве» говорил о нем: «Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти…»

Пожелал Всеволод, чтобы слава его превзошла славу старшего брата. И повелел он строить храмы, дворец и крепостные башни такие, чтобы красой и высотою своею они затмили бы все то, что строилось раньше.

Но не позвал он зодчих-хитрецов с иных земель. Местные уроженцы, русские ученики, сумели перенять камнесечное и строительное искусство у иноземных мастеров и сами стали строить из белого камня, который княжеские холопы добывали на берегах Москвы-реки, на ладьях доставляли его вверх по течению, волоком переправляли в Клязьму и далее во Владимир.

В те времена печатных книг не было, а писали и переписывали их от руки не на бумаге, а на пергаменте, выделанном из телячьей и козьей кожи. Тонкими гусиными и лебедиными перьями выводили писцы буквы, а на полях нередко рисовали картинки, раскрашивали их красками, разведенными на яичном желтке. На тех картинках изображались разные диковинные треххвостые чудища, четвероногие орлы-грифоны и другие сказочные звери и птицы; все изображения обрамлялись вьющимися стеблями растений, неизвестными цветами и листьями.

Ценились те книги наравне с серебряными сосудами.

Разослал Всеволод гонцов по многим странам покупать книги. Из Греции, из Грузии, с Балканского полуострова, из Киева приносили их во Владимир.

И стали камнесечцьг разглядывать картинки в тех книгах и на плоскости камней перерисовывать углем тех диковинных зверей, птиц и цветы и высекать их своими долотьями.

Так каждый камень умелыми руками мастеров превращался в подлинное произведение искусства.

А строители под руководством главного зодчего-хитреца воздвигали из тех резных камней храм или терем, высокий и стройный, устремленный к небу. И стены его напоминали четыре страницы мудрой и прекрасной белокаменной книги.

Прочел Георгий Николаевич эти две главы, но остался ими недоволен. Он чувствовал, что отдельные события — например, как строились белокаменные города, какими великолепными они выглядели — им не показаны достаточно убедительно. Но какими словами описать ту красоту, он пока не находил.

Тут Машунька застучала в дверцу светелочки:

— Дедушка, бабушка обедать зовет!

После обеда Георгий Николаевич, как обычно, отправился гулять со своей внучкой. Взяли они сачок и пошли ловить бабочек. Начали спускаться к Клязьме вдоль бровки оврага. В палатках было совсем тихо. Возле Клязьмы они тоже никого не увидели.

Машунька вздумала приподнимать полотнища и заглядывать подряд во все палатки. В иных одеяла валялись сбитыми ворохами, в других наоборот, были аккуратно застелены. Сразу можно догадаться, где живут девочки, где мальчики.

И вдруг Машунька закричала:

— Дедушка, дедушка! Мальчик под одеялом спрятался! Да, в одной из палаток кто-то лежал, завернувшись с головой в одеяло.

— Кто тут? Вылезай! Молчание.

Георгий Николаевич сел на корточки, подсунул руку под одеяло и пощекотал голую пятку.

— Это не мальчик, а девочка! Это Галя! Галя! Она у нас ночевала! — закричала Машунька.

Галя, кудрявая, растрепанная, быстро села. Лицо ее все распухло от слез.

— Ты что тут одна? А где остальные? Галины глаза неожиданно позеленели от злости.

— Послушай, где остальные ребята? — повторил Георгий Николаевич вопрос.

— Это вы меня погубили! — вместо ответа зло проговорила Галя.

Он вспомнил странное, с его точки зрения, наказание — домашний арест, а также предстоящий суд — и сказал:

— Никак не думал, что у вас такие строгие законы. Если я тебя погубил, может быть, смогу и спасти.