Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Но есть же приличия, — надоела, так расстаньтесь по-доброму, по-хорошему! А тут — ни отцу "извини", ни ей — "до свидания"! Девка была, как оплеванная!

Я, конечно, не знаю — как у вас, — немцев, но мы такого стерпеть не могли. Ежели б мы утерлись, так на другой день у любой нашей бабы всякая слизь за пазухой руки обтерла! Ты же знаешь все это хамье…

Да — цареубийство. Но назови мне хоть случай, чтоб с татарской девицей с тех пор хоть кто-нибудь поступил бы нечестно. То-то. Есть вещи, которые не надо спускать даже самому Императору!

Вот такая вот исповедь. Я уже доложил, что убийство Павла было во многом — деянием уголовным, направленным на то — чтобы скрыть расхищение государственных средств. Но… Есть и такая вот — сторона медали. За мою жандармскую практику я осознал, что у "громких смертей" не бывает конкретной причины. Тут всегда все так намешано.

Видите ли, — воры и расхитители обычно не убивают. Кишка тонка. А вот за Кровь убивают легко. Я, к примеру, легко убью за обиду "сестры по Крови". (Если в обиде была замешана Кровь, разумеется.) И я знаю таких же, как — я.

Другое дело, что я — не ворую. Я — не приучен. И вообще, — сама суть воровства и суть "Крови" настолько разнятся, что редко сходятся.

Поэтому "Громкая смерть" обычно — итог многих причин: кому-то нужно было скрыть свое воровство, другому — отмстить за Обиду, оба встретились и — нашли общий язык…

Но я — отвлекся.

Именно в годы Правления Павла в Дерпте открыли нитрат-нитритный процесс. Иль — Процесс "Презервации". (А во Франции — консервирование продуктов высокими температурами.) Вместе эти два метода привели к промышленному копчению окороков, да колбас.

И "Татары" почуяли в том свое будущее. С года смерти Императора Павла в Тамбове с Воронежем начинают строиться два коптильных завода, — в Тамбове "наш" — с "нитритным" копчением (и последующей тепловой обработкой), а в Воронеже "Польский" — с копчением паром и уж затем — обработкой нитритами.

Заводы сии строились на паях с преимущественными правами татарских сторон и нарочно таким образом, чтоб до них доставлялось сырье и с Волги, и — Крыма. (Отличительная черта "новых" татар в том, что они в родстве и с теми, и — этими.)

Вы изумитесь, но за счет своих стад иные татары уж давно имеют больший вес среди "немцев", чем многие немцы. А их политические враги важней многих поляков в среде "польской партии". Вот что значит — возникновенье устойчивой экономической базы! Стоило татарам найти способ сохранить их мясные богатства, их политический вес возрос в сотни и тысячи раз!

В какой-то момент в Риге ходили петиции, чтоб матушка опустила оптовую цену на копчености, разорив тем самым "новых татар". Но матушка отказалась от столь жестких шагов, объявив:

— В пугачевские годы татары блюли нейтралитет, родственные ж им башкирцы поддержали Восстание. Ежели я разорю татар, в новую Революцию мы все узнаем остроту степных сабель.

Я же не только не опущу оптовые цены, но — подниму их, чтоб наши друзья быстрей богатели и, в случае заварухи, им было что-то терять. И чем больше профиты у татарских вождей, тем крепче они привязаны к моей Риге. Пусть — через голову русских.

В итоге этого татары сегодня вытеснили даже нас, Бенкендорфов с рынка свинины. Если в том веке мы еще производили две трети мяса для русской армии, сегодня наша доля упала ниже десятой и худшее еще впереди…

Что ж, свиньи недурно нам послужили, но сегодня я вижу будущность дочерей в иной области. Я вложил "приданое" девочек в финские верфи и бумажные фабрики — тоже в Финляндии. Многие удивлялись — зачем… Зачем уходить из привычного дела и заниматься новым и, может быть, рисковым?

Видите ли… За мою жизнь я торговал свининой, нефтью, штуцерами, напалмом, оптическими прицелами и даже — пушками… это все — гешефт замечательный. Да только…

Иной раз просыпаешься ночью и думаешь, — Господи, я — иудей и торгую свининой… Господи, да в каждом ведре моей нефти — больше крови и слез, чем в любом ином созданьи Природы! Зачем я продал сим людям ружья?! В кого они будут стрелять? В кого целиться? Кого жечь моим же напалмом?! И сон прочь…

Я — не самый хороший человек на Земле. Но в день, когда все раввины России избрали меня главным Раввином Империи, я подарил родовые свинарники брату — Озолю. Если я смею пред Господом звать себя "реббе", разве могу я якшаться со свиньями? Если я учу паству только хорошему, смею ли я — делать оружие?!

Да, я — знаю: свинарники с оружейными мастерскими стали базой могущества Бенкендорфов. И после того, как я все это роздал, финансы мои пошатнулись. Зато — я сплю ныне покойно. При том, что я — шеф Жандармского корпуса и руковожу Разведкой Империи.

Все, что у меня осталось, я вложил в бумажные фабрики и — судоверфи. Все смеются, говорят — на Руси не читают и я никогда не встану в сем деле на ноги. Может быть…

Но я же ведь не случайно пестовал Пушкина с Лермонтовым. Я недаром оказал протекцию Гоголю. Я уж не говорю о моих дружках — Грибоедове с Чаадаевым… Я хочу, чтоб в России читали, чтоб мои фабрики принесли прибыль, чтоб мои доченьки смогли воспитать внуков ни в чем им не отказывая… И если мне удастся расшевелить сию злобную, темную и невежественную страну (да еще и заработать при этом!), я буду — счастлив.

Я уже счастлив, ибо мои фабрики добились самоокупаемости. Они не приносят, конечно же, прибыли, но и перестали быть мне в убыток. Сдается мне, кто-то начинает в России читать… А я тут — монополист в производстве бумаги книжного качества!

Вторая же моя страсть — пароходы. Когда на моей верфи в Або сошел первый корабль, я, прости Господи, прыгнул за ним в студеную воду и два раза оплыл его кругом, касаясь рукою борта… Я боялся, что в корпусе течь и прижимался к борту голым телом, чтоб почуять течь в нутро корабля. Маргит и девочки смеялись, крича, что я — рехнулся от радости. Может быть так…

Только я помню мою встречу в Смоленске и как я впервые увидал русских "в своей тарелке". При ужасном состоянии русских дорог, чем больше кораблей будет в России, тем чаще русские будут ездить в Европу и тем быстрее поймут, что — так жить нельзя. ТАК Жить — Стыдно. И чем больше кораблей из России будет швартоваться в европейских портах, тем меньше там будут думать, что казаки едят детишек на ужин, иль — медведи гуляют на Невском.

Если вы хотите получить удовольствие от того, что вы делаете постарайтесь зарабатывать только на том, что приближает Вас к Вашей Мечте. Моя Мечта — Россия стала передовой, Культурной страной, осознала всю мерзость своего отношения к нам и отпустила мои Ливонию и Финляндию с миром. И мы теперь — Свободны и живем в Мире со всеми соседями. В первую голову с соседями на Востоке…

Но — это в будущем. В 1802 году я как раз "шептался" с татарами о "разделе продукции" на нашем заводе, о квотах на мясо, "согласных ценах" на Нижегородской Ярмарке и Рижской Бирже и… Многом другом, интересном только специалисту.

Подробности моих дел я не могу освещать. Скажу лишь, что именно в Нижнем на сих переговорах о "копчении колбас с окороками" я свел знакомство с тогда еще юным — Колей Кутузовым и мы славно с ним почудили. (Прочим татарам было "не по годам, или чину" забавлять молодых обалдуев, пусть даже и сына "рижской хозяйки". У степняков свои понятия о возрасте и приличиях.)

Меж татарками немало милых девиц, и мы с Петером и Андрисом воздали им должное. Через много лет Коля Кутузов признался, что перед подписанием очередного контракта очередная татарская нимфа доводила меня до такого изнеможения, что… В общем, меня надули процентов на двадцать!

За сию откровенность и я — открылся Кутузову. Матушка дозволяла "скостить" мне до двадцати пяти процентов от доли, лишь бы татары согласились иметь с нами дело. Ведь в сем раскладе они рано иль поздно все равно примкнули бы к нашей партии (так и случилось!), а татарские сабли в случае конфликта с Россией стоили много больше жалкой доли от прибылей!

Я уступил "татарским друзьям" только двадцать процентов, и матушка моя была на седьмом небе от счастья. В благодарность она даже отдала мне "на расходы" два процента из "выторгованных" пяти. Я же не решился ей говорить, какие услуги я получал за "уступки". Милашки были — просто на объедение!

Когда Коля узнал от меня, как все это выглядело с моей колокольни, он тихонечко замычал, а потом ткнул меня кулаком и с нескрываемым восхищением в голосе, выдавил:

— Ну ты — жидяра! Мерзкий, поганый жидовин!

В конце моего общения с любезными нижегородцами я основал там контору нашей семьи.

Приказчиком туда был назначен Ефрем. Он плохо втягивался в армейскую жизнь, зато дела Нижнего затянули его целиком и я не пошел против природного естества. Евреи должны торговать, русские ж с немцами — воевать. Не нами это придумано, не нам это менять. На том мы и расстались с Ефремом. Я думал уже — навсегда…