Дым отечества - Татьяна Апраксина

Джеймс сел, вытянул ноги и голосом унылого управляющего захолустным поместьем пересказал им все, начиная с ареста. Даже то, что Джордж мог знать или с тех пор узнать.

— Я оставил приказ своим людям — постараться выяснить, что было в цитадели в ночь, когда ваш брат бежал. Новости догнали меня уже у сестры. Как я и думал, второго убитого перевели из другой смены и именно на этот вечер. И еще троих разогнали с поручениями. Поэтому Джону и удалось уйти — этаж был пуст. Я написал Ее Величеству, но не знаю, почтит ли она меня ответом, и, если да, то когда — Джон Стюарт сказал, что она намеревается отбыть с объездом на север. У леди Анны в глазах зеркальный азартный блеск, впору поверить, что ночами она и правда летает и пьет кровь у соседей по ту сторону границы, недоброе понимание — интересно, сколько ей успел рассказать муж, интересно, как эти Гордоны ухитряются жениться на таких девицах, которым придворные интриги интереснее любовных куплетов, — и еще, наверное, страх, но такой, завидев который, надо прятаться за семь дверей, за семь замков. Таким страхом убивают. Джордж — это Джордж.

— Боюсь, что я должен буду отбыть как можно скорее… Думает, кивает…

— Да. Боюсь, что я должен отбыть как можно скорее и что вам следует сделать то же самое. Только я собираюсь на север, а вам следует покинуть страну. И лучше, если об этом будут знать.

— Вы думаете, мне, в случае чего — кстати, чего? — не удастся удержаться здесь?

— Я думаю, что хорошо было бы, если бы хоть кого-то из нас не могли обвинить в мятеже.

— Джордж… — все-таки рано или поздно я кого-то из этой семейки задушу, наверное. — Вы не хотите мне ничего объяснить? С него, правда, станется пожать плечами и сказать «нет, не хочу».

— Не хочу, — говорит Джордж. — Но обязан.

— Толедский брак, — вступает Анна, — уже два месяца не возможность… а почти договор. Никто не вел переговоров при мне, но я видела и слышала достаточно. Их Католические Величества согласны. Дело только за Его Святейшеством — у нас эта степень родства не считается, но для Толедо это важно. У нее округлое приятное лицо, светлое и чистое без белил и румян, темные глаза, ровные брови, мягкие белые руки. Обычная каледонская леди, хорошего рода, добронравная и скучная. Муж ее — тоже презауряднейший лорд, белесый, длинноносый, лицо как лицо, уши как уши. Хорошо они придумали — притворяться самыми непримечательными людьми, не красивыми, не уродливыми, а так, и без значительности… Посторонних обманут.

— Если брак будет заключен, — продолжает Джордж, — католицизм вернет себе если не все потерянное, то многое. А мой отец станет первым вельможей страны. Мерей и его клика видят в союзе с Толедо множество выгод и два недостатка. Один — возвращение какого-то статуса старой вере — неустраним. Второй — моего отца и накопленную им силу — устранить можно, если сделать это сейчас, до подписания брачного договора. И мы с этой глупой историей сыграли им на руку. Но недостаточно. Они хотели убить Джона, чтобы спровоцировать отца на мятеж. Отец очень его любит.

— Скажи ему все. — твердо выговаривает Анна.

— Отец как канцлер страны просил у Ромы разрешения на этот брак. Папа тянул с подписанием, так что грамота пришла после того, как отец хлопнул дверью. Его Святейшество оказался более чем щедр. Он предоставил моему отцу право располагать этим документом. Так что сейчас отец хотел бы продемонстрировать Ее Величеству верность в обмен на демонстрацию уважения, — нехотя двигает губами Гордон. — Подозреваю, что оскорбленное достоинство и мудрые советы заставят королеву трактовать его действия иначе.

— Ее Величеству скажут, что лорд канцлер препятствовал браку, желая навязать ей своего сына, и удерживает грамоту силой, — добавляет Анна. — И королева поверит, ведь посмотрите, как получилось.

— Я поеду и объясню ему, — пожимает плечами Джордж. — Отец должен уступить. Даже не уступить — отдать первым до того, как у него решат потребовать. И не давать и тени повода к столкновению. Кроме того, в моем присутствии будет затруднительней устроить резню. Из моего обращения вышло слишком много шума. Значит, господин лорд канцлер с шумом и треском отбыл из Дун Эйдина, наговорив Марии гадостей, трижды напомнив, что не носи она корону, ее стоило бы выпороть, а ему лично мешает сделать это память о ее матери, потому что корону можно и убрать на время в сокровищницу, и пообещав «дерзкой девчонке», что заставит ее жалеть о неуважении к вернейшим сторонникам — и грамоту с разрешением на брак теперь придерживает, чтобы королева пожаловала за ней сама. Тем временем Джон подрался с Огилви и затоптал посла, а Мерей и Мейтленд как две верные хлопотливые пчелки — потому что навозные мухи не кусаются, — крутились над ухом у королевы, и жужжали, жужжали, жужжали… пока каждое слово, каждый поступок Хантли не стали выглядеть в глазах Марии так, как выгодно этим двоим.

Если бы Джон умер в цитадели от «почти естественных причин» — вот почему всех лишних убрали с этажа, чтобы история выглядела подозрительно, но никто ничего не мог сказать точно — Хантли действительно мог бы сделать что-то неразумное. Но даже удержись он… Мария уже не рискнула бы с ним разговаривать. Боялась бы, что он выждет и отомстит. Или не выждет, а воспользуется первым же случаем. Но Джон, слава Богу, выжил и сбежал. Все еще поправимо.

А вот Джеймсу Хейлзу лучше и впрямь на некоторое время убраться из Каледонии. Не слишком далеко, не дальше Орлеана, и оттуда писать письма Ее Величеству — готов служить верой и правдой, представлять интересы при аурелианском дворе, хлопотать о браке, да что угодно; невинная жертва клеветы, покинувшая тюрьму из страха перед тайным — за спиной королевы — убийством… и так далее. Просить милости и справедливости, защиты от наветов и покушений. Выглядеть безобидно. Чем скорее — тем лучше.

— Если мы уедем оба, я не думаю, что…

— Я переберусь к отцу, — улыбается Анна. — Его напугали и у королевы есть заложник, но отец редко боится долго, а моему брату уже не быть наследником. Я постараюсь убедить его… понять все невыгоды бездействия.

— Я провожу вас к отцу, — поправляет Джордж. — Джеймс, на вашем месте я бы выбрал дорогу через Альбу. Замечательная мысль. По ту сторону границы нам кое-кто должен услугами, достаточно крепко обязан, чтобы не отказать в помощи. И достаточно умен, чтобы не выдать — раз и навсегда отделавшись от кредитора. Значит, так тому и быть.

— Ну что ж, поеду. И в самом деле, кто станет искать рыбу в облаках?

Если бы у замка Эрмитаж была башня, то дело бы происходило на ней. Но башен у Эрмитажа не было, вернее, весь замок был сращением нескольких бывших башен, объединенных понизу и поверху. Так что Анну Гордон хозяин замка встретил около полуночи на верхней стрелковой галерее. И видимо, своим присутствием помешал ей летать по ночам. И даже имел глупость за это извиниться. Женщина медленно кивнула, посмотрела на него и потом сказала:

— Вы боялись, что Джордж попросит у вас помощи на случай войны?

— Нет, — сказал Джеймс. — Да. Нет… — махнул рукой, запутавшись в неправильных ответах, сказал по-своему: — Самой войны для начала — и еще больше победы вашей семьи, потому что следом за ней самое худшее и начнется.

О том, что пришлось бы выбрать не сторону Джорджа, он вслух говорить не стал.

Темно-синий, словно полночное небо позади полной луны, плащ укрывал леди Анну целиком. В промежутках между фразами она, кажется, и не дышала. Еще не пыталась подойти поближе и не всматривалась, не тянула вперед шею, хотя Джеймс готов был поклясться, что его видно не лучше, чем ее.

— Джордж тоже боится, — глаза у женщины были совершенно птичьи. — Но если придется, если речь пойдет о жизнях, он будет воевать на победу. Это еще одна причина, по которой он хочет, чтобы вы уехали.

Теплое, дружелюбное и почтительное восхищение ею смыло начисто, на место него пришла холодная оторопь, и чувство это Джеймс узнал и разумом, и загривком: впервые испытал тогда, перед засадой на Хэмиша Вилкинсона, когда Джордж объяснил, зачем «соседям» смертные супруги. Да кто она такая, чтобы вот так прогонять его с его земли?!

— Я не собираюсь уезжать слишком далеко и слишком надолго, леди Анна.

— Может быть, это и хорошо, — кивнула леди Гордон. — Может быть, не понадобится. Скорее всего, мы все останемся живы. Но я подумала, что вам нужно знать.

— Благодарю вас за откровенность, леди. — С ней было тесно на одной галерее, длинной и пустой, открытой ветру. Летняя ночь казалась безмолвно-душной. — Вы всегда можете рассчитывать на мою защиту и помощь.

— Спасибо. — теперь она улыбается тепло и открыто. Дружелюбная баньши, удивительное дело. — И вы на мою. Подумала и добавила:

— Всегда.

Соваться на ту сторону Границы без надежных ребят за спиной, без заранее продуманного плана нападения и отступления было непривычно. Свои провожали недалеко, почти до условленного места встречи с проводником. Под лягушачье орево и бычий рев выпей, с полной луной по левую руку. Знакомые, не раз хоженые места казались чужими и странными. Черные тени, желтоватые лунные лужицы. Каждая кочка выпирает втрое против себя, каждый овечий след уходит до первого этажа ада. Кружились над репейником светлячки, то и дело ныряя в низко стелющийся туман. Ночная жизнь посвистывала, пищала над ухом, квакала в лужах, ухала, шелестела крыльями. Опасности не было. Было смутное ощущение, что не нужно уезжать. Причиной был даже не разговор с Анной Гордон, а письмо, которое привез наутро курьер из замка Кричтон, от сестры. Главным в нем был плотный желтый листок бумаги, короткая записка знакомым прихотливым почерком: «Из-за моря легче вернуться». И значило это, что Ее Величество изменила свое мнение о том, кто тут должен сидеть в тюрьме, а кто служить ей, но не имеет силы воплотить это мнение в жизнь. И то сказать…