Гроза 1940 - Сергей Чекоданов

Искомая установка обнаружилась в здании местной гимназии. В одном из классов, где местные ученики постигали, судя по надписям на партах, трудности математики, и стояло то устройство, которое в конце двадцатого века в очередной раз подняло вопрос о приоритете в изобретении первого компьютера. Большой шкаф и ящик с встроенными цифровыми клавишами не оставляли никаких сомнений в предназначении этого аппарата. Андрей довольно потирал руки, «"кажется на этот раз действительно попалась крупная рыба"», вспомнилось присловье из знаменитого в его годы фильма. Осталось выяснить подробности обнаружения.

К великому счастью местное начальство не додумалось отправить дальше бойца, который всё это обнаружил. Его оставили при гарнизоне и уже скоро он весьма косноязычно рассказывал об истории нахождения этой комнаты. Выходило, что их рота прочесывала улицу города, брошенного немцами настолько стремительно, что в нём остались практически все тыловые подразделения, которые никто не посчитал нужным информировать об отступлении. «"Какое тут отступление, скорее уж бегство"», – самодовольно усмехнулся Андрей. Боец подробно перечисляя все события того дня, видать особисты старательно вытрясали из него душу все эти дни, не понимая, чего же именно с ним делать? То ли отпустить, то ли в штрафную роту отправить? И только приказ, пришедший с таких верхов, что и думать об этом страшно, разрешил все проблемы. Приказ гласил, что нашедших всё необычное нужно немедленно изолировать, но содержать в самом мягком варианте, до прибытия ответственных лиц. Наконец, ответственное лицо прибыло и обрадованный старлейособист поспешил догонять свой полк, правда, до этого пришлось пересказать все свои впечатления в непонятную штуку, названную какими–то гражданскими магнитофоном.

Боец не умел красиво говорить, но обладал очень хорошей памятью. Он старательно перечислил все заведения и жилые дома, пройденные им на этой улице. Андрей слушал всё это вполуха, спрятанный в столе диктофон запишет всё, потом и познакомимся с несущественными деталями. Внимательным он стал только когда речь зашла об осмотре гимназии.

– Дык, ничего здеся, товарищ батальонный комиссар, окромя этой железяки не было. – Поспешил его уверить боец. Немного подумал и добавил. – Ну рази, сторож тут ошивался.

– Какой сторож? – Поспешил зацепиться за вновь появившуюся ниточку Сашка, игравший на этом допросе роль второго следователя, хотя им до сих пор было непонятно, кто из них «"злой"», а кто «"добрый"» следователь, да и нужен ли в данном случае «"злой"». Но вот необходимость Сашки отвергать не стоило, так как он умел видеть те мелочи, которые Андрей в силу своего незнания реалий этого мира с лёгкостью пропускал.

– Дык, немецкий, какой же ишо? – удивился непонятливости командиров боец.

– А где этот сторож? – поспешил прервать его Сашка.

– А кажись, со мной в одном доме был. Видал я его один раз. – Огорошил их боец.

Пришлось мысленно извиниться перед особым отделом прошедшей вперёд стрелковой дивизии. Через несколько минут озадаченный боец охраны торопливо проталкивал в дверной проёма человека в замызганном рабочем комбинезоне. Был немец долговяз, сутул и подавлен, старательно опускал взгляд, пряча глаза и лицо от встречающих его командиров Красной армии. Нервно теребил руки, хотя их ему следовало бы спрятать подальше от всех любопытных взглядов, ибо его руки никак не могли принадлежать работяге, добывающему своё пропитание физическим трудом.

Андрей старательно вглядывался в лицо «"сторожа"», пытаясь вспомнить ту единственную фотографию Конрада Цузе, которую ему удалось однажды выдернуть из «"интернетовских дебрей"». Но никаких подробностей не вспоминалось. И тогда Андрей, усердно сохраняя спокойное выражение лица, сказал:

– Добрый день, господин Цузе, как вам условия содержания.

Немец вздрогнул, вычленив из фразы на незнакомом языке свою фамилию, но всё ещё на что–то надеясь повернулся к переводчику, ожидая что тот скажет совсем другое. Но чуда не произошло. И тогда понимая, что его раскрыли он выпрямился, расправил плечи и посмотрел на Андрея взглядом человека, осознающего цену себе.

– Ну вот и прекрасно, господин Цузе. – Расслабился Андрей. – Я думаю, что нам найдётся о чём с вами поговорить. Если, конечно, вы опять не начнёте изображать из себя сторожа. – Выдержав многозначительную паузу, которая должна была проявить реакцию собеседника, он убедился, что тот не собирается запираться, и продолжил. – Я хочу вам предложить быть с нами откровенными. Вы должны понять, что никто не считает вас военнопленным, а тем более не собирается применять к вам какие–либо меры репрессивного характера.

Заметив, что лейтенант–переводчик, подготовка которого предусматривала допросы военнослужащих, начинает спотыкаться на переводе интеллигентных пассажей Андрея инициативу в свои руки перехватил Сашка.

– Ты ему просто скажи, что пусть не боится. Никто его бить, а тем более расстреливать не будет. – Направил деятельность переводчика в новое русло куратор Андрея. – Поясни, что его машина по достоинству оценена руководством Советского Союза и предложи работу по той же специальности, но в Москве. Оценив Сашкины пояснения, Андрей добавил от себя:

– И скажи ему, что его деятельность не принесёт вреда Германии. Мы воюем с Гитлером, а не с немецким народом.

Так и не поняв, кто из этих двоих является большим начальством, переводчик старательно объяснил немцу всё, что от него хотят. К великой радости лейтенанта пленный и сам не собирался изображать из себя героя и с легкостью согласился на все предложенные ему условия.

Дальнейший разговор состоял из мало понятных переводчику, но вполне переводимых предложений о принципах работы установленной в комнате машины. Лейтенант волновался, выдавал несколько вариантов перевода услышанных фраз, но к его удивлению батальонный комиссар понимал всё с полуслова, даже сам предлагал различные версии непонятных переводчику слов, как будто знал их смысл заранее.

Глядя в удивлённые глаза немца и переводчика, ибо ему приходилось пополнять их речь многими очевидными для инженера Цузе, но совершенно неясными для армейского переводчика понятиями, Андрей добился того, что немец поверил ему окончательно. И вдобавок, как ему кажется, совершенно изменил своё мнение о советских комиссарах.

Содержательная беседа была прервана самим майором Ситниковым. Удивление Андрея с Сашкой тем, что командир охраны собственной персоной примчался сообщать свежие новости, усилилось после сообщения о подполковнике НКВД, разыскивающем старшего батальонного комиссара Банева. Это уже было серьёзно. Знать, кто на самом деле командует конвоем могли только в Москве.

Был представитель Ставки высок, худощав и даже красив, по крайней мере докторша, оставшаяся в машине встреченного ею подполковника, так как непонятно было куда ей идти, и теперь сопровождавшая его, засмотрелась на батальонного комиссара с явным интересом. Но самое главное, с точки зрения Виктора, был он для этой должности непозволительно молод. Ему свои три шпалы достались тяжёлым трудом и почти восемнадцатью годами службы. Как пришёл восемнадцатилетним оболтусом в далёком уже двадцать третьем году в роту ЧОНа, так и служил «"верой и правдой"» как «"медный чайник"». А этот красавчик едва тридцати лет от роду уже «"личный представитель Ставки"». Наверняка, чей–то высокопоставленный сынок.

С трудом скрывая раздражение, Виктор сообщил батальонному комиссару о прорыве немецкой части из Варшавского котла и предложил тому немедленно убираться из города пока на его окраины не вышли танки противника.

– Вынужден вас огорчить, подполковник, но покинуть город немедленно не имею никакой возможности. – Ответил тот с какой–то ленцой, и даже, как показалось Виктору, с усмешкой. – К тому же мне хотелось бы знать с кем я в данный момент разговариваю.

– Хочу вам напомнить, что вы разговариваете со старшим по званию! – Начал закипать Виктор, краем глаза улавливая, как отвернулся, пытаясь скрыть свою усмешку, сопровождающий представителя Ставки инженер-капитан.

– Ладно подполковник, не кипятись! – Миролюбиво ответил батальонный комиссар и протянул Виктору свои бумаги. – Немедленно сбежать я не имею никакой возможности. Мне надо здесь одну железяку со всей осторожностью демонтировать и погрузить, да так, чтобы мои инженеры в Москве смогли её обратно свинтить без ошибок. – Представитель Ставки выдержал паузу и добавил. – Надеюсь, ты понимаешь, что это требует времени.

Бумаги впечатляли. Кроме подтверждения личности стоящего перед ним батальонного комиссара и приказа исследовать и вывезти обнаруженное устройство, была там ещё одна бумага, от которой даже у видавшего виды подполковника Зайцева зашевелились волосы на голове. Она давала право личному представителю Ставки батальонному комиссару Баневу подчинять себе воинские части вплоть до дивизионного звена. Хотя подобная индульгенция была и у Виктора, но она не поднимала его власть выше уровня батальона.