Гроза 1940 - Сергей Чекоданов

Оглядев петлицы командира Шнитке испытал облегчение – две шпалы – целый майор. И немедленно отдал приказ на отход.

Полчаса торопливого бега, сдерживаемого только задыхающимся от такого темпа пленным, привели их на поляну, присмотренную в качестве базы ещё утром. Шнитке выдернул из нагрудного кармана документы пленного, бросил Мареку. Тот кое-как мог читать и говорить по русски. Полистав данные ему бумаги поляк передал их обратно и сказал: «"Майор, интендант"». Выдержал паузу и с плохо скрываемым злорадством добавил: «"Механизированная бригада"».

Фельдфебелю на мгновение стало плохо. Если русские на их флангах разгуливают целыми механизированными бригадами, то их дивизии конец. Ему уже довелось услышать рассказы о действиях русских танковых и механизированных бригад, как правило, входящих в танковые корпуса Красной армии. С трудом скрыв, рвущиеся наружу эмоции, он отдал приказ на возвращение. Солдаты выстроились в цепочку. Пленный был отправлен в центр колонны. Проводник вместе с Гофманом побежали вперёд. И началась гонка. Данные о появлении русской механизированной бригады следовало доставить как можно скорее.

Атака, конечно, захлебнулась. Оставив на поле восемь панцеров и около сотни солдат, атакующие части оттянулись назад. Впрочем, ничего другого ни генерал Зейдлиц, ни его штаб не ожидали. Надежды на другой исход были только у солдат атакующих батальонов, но их мнения никто спрашивать не собирался.

Генерал размышлял. Достаточно ли этого неудачного рывка для оправдания, или нужно предпринять ещё одну попытку. Он, без всяких сомнений, отправил бы солдат в очередную атаку и не один раз, но угроза окружения требовала принятия другого решения. Правда, пока ему неизвестно насколько это окружение реально. Не придумали ли они его с перепугу. Что, кроме кавалерии смогут противопоставить ему советские генералы. Конницы, не поддержанной другими частями, он не боялся. Ну потревожат фланги, ну уничтожат кое-какие тыловые части, но остановить его прорыв всё равно не смогут. А вот если кроме кавалерии русские сумели сосредоточить на его флангах артиллерию или, даже думать об этом не хочется, танки – тогда конец! Вкатают гусеницами в землю, сомнут редкие очаги сопротивления, передавят немногочисленные орудия. И всё! Нет ни его дивизии, ни частей усиления!

Срочно требовалась достоверная информация, но пока его разведчики ею не располагали. Он оглянулся на начальника штаба, но тот только отрицательно покачал головой.

Генерал дал команду провести перегруппировку и попробовать на прочность русскую оборону в другом месте. Но отдать окончательный приказ не успел. К нему с чрезвычайно мрачным лицом спешил начальник разведки дивизии в сопровождении двух солдат, тащивших пленного русского.

Перепуганный русский майор, поддерживаемый с двух сторон коренастым фельдфебелем и высоким худощавым ефрейтором, тяжело дышал. Трёхчасовой маршбросок выжал его как лимон. Ему уже не было так страшно как поначалу, когда он ожидал, что его в любую минуту пристрелят. Но всё равно дико хотелось жить. Он понимал, что его оберегали и даже тащили на себе только для того, чтобы он рассказал стоящему перед ним немецкому генералу, всё что знает о происходящем в расположении его бригады. Но что с ним будет после допроса? Отведут за ближайшие кусты и шлёпнут? Что же делать? Рассказать этому немцу правду или постараться соврать? И что из его слов они смогут проверить, а что нет?

Зейдлиц въедливо разглядывал русского. Все мысли пленного галопом проносились по лицу. Явственней всего там отражался страх и жажда жизни. Но иногда сквозь них проглядывала суровая решимость. Генерал поморщился – чёрт бы побрал этих дикарей. Никогда не известно, что они выкинут в следующий момент. Зейдлиц вспомнил того лейтенанта, который три дня назад, решив по русской привычке «"помирать с музыкой"», виртуозно, по заверениям переводчика, обматерил немецкое командование во главе с Гитлером, помянул всех немецких матерей, нарожавших таких ублюдков, досталось и самому Зейдлицу. Генерал потребовал тогда дословного перевода, на что покрасневший переводчик, из прибалтийских немцев, заверил его, что русский мат переводу не подлежит и что воспринимать его можно только на родном языке. Пленного тогда отправили в тыл, была мысль отдать его костоломам из зондеркоманды, но вовремя отброшена. Ничего важного пехотный лейтенант знать не мог.

Но этот наверняка мог быть посвящен во что–то серьёзное. Интендантам бывает известно то, во что не будут посвящать майора из пехоты или кавалерии. Наконец, появился переводчик.

– Скажите ему, что расстреливать его не собираются. – Потребовал Зейдлиц от переводчика. – И выясните подробнее из какой он части и что они должны делать на нашем фланге.

Генерал отвернулся от них, на этот вопрос ответ он знал сам. Что должна делать механизированная часть на его фланге? Хотелось бы, конечно, знать подробнее состав его части, есть ли в ней танки, какие это танки.

Русский решил не геройствовать. Опасливо оглядываясь на генерала, он торопливо выкладывал переводчику то, что посчитал возможным рассказать, не понимая пока того, что из него всё равно вытрясут всё ему известное и даже плохо известное. Переводчик переспрашивал, уточнял, протягивал пленному карту. Был он великолепным специалистом, очень хорошо знал язык – так что генерал в его работу не вмешивался.

– Господин генерал. – Обратился к Зейдлицу переводчик спустя минут десять. – Пленный утверждает, что является интендантом семьдесят шестой механизированной бригады.

Генерал удивлённо поднял брови, если русские дают номера своим частям по порядку, то Германии придётся пересмотреть свои представления о России.

– В их бригаде около трёх тысяч солдат, сорок танков, более тридцати орудий и миномётов. – Продолжил переводчик. – Утверждает, что их бригада отдельная, но мне кажется, что врёт.

Генерал кивнул головой, хотя не поддерживал мнения своего переводчика. Действительно, даже этой бригады вполне хватит для того, чтобы остановить их рывок вперёд, особенно если танки из новых русских новинок.

– Спроси у него – какие у них танки? – Уточнил Зейдлиц.

Переводчик минут пять тормошил пленного, задавая ему различные вопросы, после чего мрачно ответил:

– По его утверждению, все танки из самых новейших – Т–34 последней модификации.

Зейдлиц помрачнел. Если пленный не врёт, то его танковый полк, собранный, в основном, из французских Рено и Гочкисов, не попавших в первую волну вторжения, не выдержит удара этого танкового батальона русских ни при каких, даже самых благоприятных для него, условиях. Даже с учётом первого батальона состоящего из настоящих, немецких, панцеров, а не этого трофейного хлама, хотя нужно признать, что при грамотном использовании, чего французские и английские генералы попросту не умели, и они являются грозной силой. Но не против этих бронированных монстров Восточного фронта.

Хорошо хотя бы то, что у русских на его участке фронта нет этого страшного оружия, о котором до сих пор известно только то, что после него остаётся выжженная земля и обугленные трупы – трупы доблестных солдат вермахта. Командир их корпуса генерал Манштейн утверждал, что его солдаты захватили одну такую установку. Хотя, как всегда, беззастенчиво врал. Если бы она ему, действительно, досталась – притащил бы в Рейх на собственной спине. Хотя бы для того, чтобы умилостивить фюрера за потерю всей секретной документации по химическим минам. Это кроме потери девяносто процентов численного состава своего корпуса и ста процентов всех танков и бронетранспортёров.

И это на фоне его соперника Рейнгардта, сумевшего протащить через русское кольцо окружения почти половину своих войск и четверть бронетехники.

Зейдлиц в очередной раз поморщился. Любое упоминание их бывшего, как он был уверен, командира корпуса генерала Манштейна вызывало у него плохо контролируемую ярость. Этот «"паркетный полководец"» ввергнул его солдат в самую глупейшую авантюру последних дней.

С самого начала те, кто хоть немного понимали в тактике и стратегии, но не генерал Манштейн, предрекали этому «"прорыву"» к бывшей польской столице «"неминуемое поражение"». Достаточно было трезвой оценки боеспособности войск вновь созданной «"корпусной группы Манштейн"». Из всех входящих в неё частей только дивизия Зейдлица представляла собой полноценное боевое соединение. Имели боевой опыт полки правого фланга, наскоро сведённые из ошмётков разгромленных в Польше частей, но и они не получили столь необходимого времени на «"притирку"» своих батальонов друг к другу. К тому же Манштейн решил не создавать из них отдельной дивизии, а подчинил эти части непосредственно себе. Ибо по его утверждению – никто не сможет использовать их боевой потенциал лучше него, так же как и танковый полк корпуса, который он тоже подчинил непосредственно себе.