Воспоминания - Сергей Сазонов

Сделавшись столицей султанов, Константинополь не утратил своего политического значения. Оно даже увеличилось благодаря тому, что он сделался центральным передаточным пунктом между Западом и мусульманскими странами, когда между ними установились правильные торговые сношения. Этим объясняется в значительной степени ревнивое отношение к нему наших западных соседей, которые старались упрочить в нём своё влияние, как экономическое, так и политическое, в ущерб друг другу и России, как наиболее заинтересованной по своему географическому положению в судьбах Черного моря и проливов. В этом отношении главными нашими противниками были долгое время англичане и французы. С начала XX столетия нам пришлось встретиться с новым и ещё более опасным соперником в лице Германской империи, вступившей на путь колониальной политики и экономических завоеваний.

Нападение на нас в 1914 году центральных держав и под их давлением Турции поставило Россию в необходимость выйти из роли внимательной наблюдательницы и поставить вопрос о проливах, иными словами, о нашей безопасности в Черном море, на очередь вопросов, требовавших скорейшего практического разрешения. Бомбардирование германскими военными судами под турецким флагом наших прибрежных городов доказало нам, насколько было шатко и опасно положение наших южных окраин. Я пришёл к заключению о настоятельности начатия переговоров с нашими союзниками о признании наших прав на обладание проливами, как единственное обеспечение нашей безопасности. Поступая таким образом, я становился на путь, на который много раньше нас в других частях света стали наши союзники и друзья, не дожидаясь вторжения в свои пределы неприятельских сил. Если бы я не поступил так, я не исполнил бы своего долга по отношению к своей родине и был бы достоин осуждения русского народа.

Я знал, начиная переговоры с французским и британским послами, что меня ожидали многочисленные трудности.

Несмотря на наши двадцатилетние союзные отношения с Францией, мы не могли достигнуть вполне согласованной политики на Ближнем Востоке, где французское правительство оберегало интересы своих подданных, вложивших крупные капиталы в различные финансовые предприятия, как в Константинополе, так и в Малой Азии. Помимо этих реальных интересов его охране подлежали и ещё другие, унаследованные от времен, иногда весьма отдаленных, французской монархии. Эта охрана выражалась в покровительстве французского посольства многочисленным римско-католическим духовным учреждениям, независимо от того, боролось ли в данное время французское правительство у себя с римской церковью или нет. Охраняя эти разнообразные интересы, французское правительство имело в виду оберегать на Востоке обаяние французского имени и французской культуры против всяких враждебных течений.

На почве финансовых предприятий между Россией и Францией не возникало недоразумений. В области железнодорожных концессий в Малой Азии нам тоже без особого труда удавалось разграничить сферы наших взаимных интересов. Что касается до вопросов религиозных, то там дело обстояло менее благополучно. Между православными и римско-католическими духовными учреждениями на Востоке и особенно в Палестине с давних пор существовало соперничество, приводившее иногда к открытым столкновениям, которые затем посольствам приходилось улаживать совместными усилиями.

Тем не менее Ближний Восток был той областью, где даже после вступления России и Франции в союзнические отношения им не всегда удавалось достигнуть полного согласования наших политических взглядов и целей, как это замечалось обыкновенно, когда возникали какие-либо международные осложнения. Эта несогласованность обнаруживалась определеннее всего в столице Турецкой империи, где французские представители нередко проводили политику, несогласную с интересами России.

Что касается Англии, то отношение её к нашим политическим целям в Европейской Турции было пережитком старых времен соперничества и взаимной подозрительности, когда в Англии и у нас, хотя, может быть, и в меньшей степени, никто не допускал мысли, чтобы что-нибудь могущее служить на пользу одной стороне этим самым не представляло опасности для другой. Такой упрощенный взгляд, плохо служивший делу европейского мира, находил сторонников как в Англии, так и в России, преимущественно среди лиц консервативного образа мыслей, и лишь либеральному правительству Гладстона удалось впервые порвать со старыми предрассудками и внести в оценку русской политики на Востоке более справедливую точку зрения. Этим объясняется та симпатия, которой окружена у нас до сих пор память этого государственного человека.

Со времени заключения соглашения между Россией и Великобританией в 1907 году им удалось, к выгоде обеих сторон, установить более дружественные и доверчивые отношения. Нахождение у власти в 1914 году либерального правительства с сэром Эдуардом Греем, ныне лордом, в качестве министра иностранных дел, уже доказавшего в пору означенного соглашения своё желание достигнуть в интересах укрепления мира сближения с Россией на почве справедливого размежевания наших обоюдных сфер влияния в Средней Азии, давало мне основание предполагать, что наши ещё более важные интересы на Ближнем Востоке найдут у него такое же справедливое к себе отношение. Я знал, что нежелание англичан допустить установление русской власти над турецкими проливами исходило не только из опасения перехода важного стратегического пункта в руки государства, которому общественное мнение Англии привыкло приписывать враждебные замыслы против её владений в Индии, но также из убеждения, что на земном шаре не должно было быть моря, доступ в которое мог бы при известных обстоятельствах оказаться закрытым для судов британского флота. В отношении к проливам и к Черному морю это убеждение не может быть названо иначе, как политическим суеверием. Насколько понятно и законно желание Англии как первой морской державы мира, вынужденной оберегать политические и торговые интересы, раскиданные на обоих полушариях, обеспечить себе свободу плавания на всех мировых путях, настолько же малопонятным кажется её опасение допустить превращение Черного моря, имеющего характер закрытого, в достояние России и соприбрежных с ней стран. Ожидать, что Россия, овладев проливами, стеснила бы свободный доступ в Черное море торговых судов западноевропейских государств было совершенно неразумно. Почти вся русская вывозная и ввозная торговля производилась судами этих государств, и всякие запретительные меры нанесли бы прежде и больше всего ущерб самой русской торговле.