Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле

незамеченным в комнату, где тот спал, и спрятался под ложем. Притаившись, он стал дожидаться, пока Ночь, чтобы рассмешить Звезды, раскроет перед Небом книгу карнавальных проделок[343]; а когда орк улегся вместе с женой в постель, он бесшумно обобрал все дорогие ткани, чем была обита комната, и, желая унести еще и одеяло с кровати, начал потихоньку его стягивать. И орк, проснувшись, сказал жене, чтобы она не тянула на себя слишком, ибо она его совсем раскрыла, и холод вызывает у него ветры. «Ты сам все с меня стянул, — отвечала орка. — Мне уже нечем и спину прикрыть!» — «Дьявол, что ли, проказничает с этим одеялом?» — рассердился орк. Он опустил руку с кровати и, коснувшись в темноте лица Корветто, вскричал: «Домовой, домовой![344] Эй, кто там, подать огня, скорее!» От его рева весь дом пришел в замешательство; но Корветто, выкинув узел с тканями в окно, сам спрыгнул на него и с доброй ношей за плечами побежал в город. И невозможно пересказать ни ласк, которыми встретил его король, ни того жара, которым ошпарило его возвращение придворных завистников.

Тогда они задумали атаковать Корветто с тыла арьергардом нового лукавства и, придя к королю, который весь разомлел от удовольствия, завесив себе комнаты орковым добром, — которое, мало того что все было покрыто золотой вышивкой по шелку, имело на себе тысячи разнообразнейших картин и изречений, и среди прочего, если правильно помню, там был изображен петух в то время, как он воспевает занимающуюся Зарю, с подписью на тосканском наречии: «Sol ch’io ti miri»[345], а еще закрывающийся цветок подсолнуха с тосканской же подписью «Al calar del Sole»[346], и великое множество других, перечислить которые потребовало бы лучшей памяти и большего времени, — итак, придя к королю и застав его в веселье и ликовании, придворные сказали ему: «Раз уж Корветто сделал столько всего, угождая вашему величеству, не великим трудом для него было бы, чтобы оказать вам особенную услугу, завоевать для вас и дворец орка, который вместителен даже для императора; ибо он имеет столько помещений внутри и снаружи, что в нем разместится целое войско, и вы не поверите, сколько там двориков, портиков, лоджий, террас, уборных с винтовыми лестницами и каминов с дымоходами, и все это — такой архитектуры, что искусство в ней превосходит себя, природа — отступает, а изумление выплескивается через края».

Король, который был плодовит мыслями и быстро беременел, вызвал Корветто и объявил ему о своем желании завладеть дворцом орка и о том, что если вдобавок ко всем удовольствиям, которые Корветто ему уже доставил, он прибавит еще и эту малость, то король запишет ее углем долга на стене таверны своей памяти.

Корветто, способный зажигаться быстро, как серная спичка, и делать сто тысяч дел в час, мигом схватил ноги в руки и, придя во дворец орка, обнаружил, что оркова жена разродилась детенышем, и, пока хозяин ушел созывать сородичей на торжество, роженица, встав с постели, хлопочет над приготовлением кушаний.

Изобразив на лице сострадальную мину, Корветто сказал: «Добрый денечек, почтеннейшая красавица-хозяюшка! Только вчера родила, а сегодня уже в трудах? Ты совсем не даешь покоя своему телу!» — «А что еще прикажешь делать, — отвечала орка, — коли я одна и некому помочь?» — «Вот я и пришел, — сказал Корветто, — и готов помогать тебе хоть ногами, хоть зубами!» — «Ну так добро пожаловать, — откликнулась орка. — Раз уж ты пришел с доброй душой, сделай милость, помоги мне расколоть эти четыре полена». — «С удовольствием, — отвечал Корветто. — Мало будет четырех — расколю пять». И, взяв только что наточенный топор, вместо полена засадил орке по затылку, так что она полетела на землю как груша. Побежав тут же к дверям, он вырыл перед входом глубоченную яму и, покрыв ее ветками, набросал сверху земли, а сам стал следить из-за дверей. И, увидев орка, идущего вместе с родней, выскочил во двор и закричал во весь голос: «Слушайте все, да здравствует король Шьюммо Ларго!» Орк, слыша этот вызов, во главе всей толпы полетел на Корветто, как ядро, выпущенное из пушки, чтобы сделать из него соус; но, забежав всей гурьбой под портик, они провалились и попадали в яму, а Корветто, метая в них заранее припасенные камни, превратил их в лепешку. Покончив дело, он закрыл дворец на замок и отнес ключи королю.

Тогда король, видя доблесть и проворство юноши, вопреки капризам Фортуны, в поругание зависти, в посрамление придворных, выдал за него свою дочь. И так засовы зависти послужили ему теми блоками, с помощью которых корабль его жизни был спущен на воду величия, а его враги, раздираемые бессильной злобой, пыхтя, пошли какать в темноте[347], ибо

злокозненное сердце, без сомненья,

познает горечь посрамленья.

Бестолковый сын

Забава восьмая третьего дня

Купец, чтобы держать глупого и ленивого сына подальше от дома, посылает его торговать в Каир; и он, встречая на пути толковых людей, берет их с собой и благодаря их помощи возвращается нагруженный серебром и золотом

Тут вокруг князя закружились придворные, показывая с гневом, что задеты за живое словами, будто все их умение заключается только в интригах и притворстве. Не знаю, что их больше уязвило — раскрытие их козней или зависть к удаче и счастью Корветто; но Паола вытащила их сердца из колодца возбуждения на крюке таких речей: