Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) - Борис Фрезинский

Сохранилось несколько черновых планов пятой книги, отличающихся от окончательного варианта. Менялся порядок следования глав; уже в процессе работы Эренбург отказался от идеи написать портретные главы о С. М. Михоэлсе, Л. Н. Сейфуллиной, генерале И. Д. Черняховском и ограничился более кратким повествованием о них; глава о М. М. Литвинове и Я. З. Сурице переместилась в планы шестой книги. Машинопись пятой книги была внимательно прочитана О. Г. Савичем и Б. А. Слуцким; их замечания и рекомендации Эренбург учел в своей правке.

В августе 1962 года Эренбург отдал рукопись пятой книги в «Новый мир»; была достигнута договоренность, что журнал напечатает ее в конце года (об этом сообщила 21 августа «Литературная газета», напечатав отрывок из пятой части). Однако журнальная судьба пятой книги неожиданно оказалась драматичной.

В ту пору Твардовский был целиком поглощен «пробиванием» в журнале «Одного дня Ивана Денисовича» (он уже отправил Хрущеву письмо и рукопись Солженицына — никто другой не мог разрешить ее публикацию). Твардовский надеялся, что пятая книга мемуаров Эренбурга, посвященная Отечественной войне, т. е. периоду общепризнанной, официальной славы Эренбурга, не содержит никакой «крамолы» и не создает для журнала лишних сложностей. Прочитав рукопись, он понял, что это не так.

Твардовский собрал редколлегию «Нового мира» специально по поводу пятой книги «Люди, годы, жизнь»[788]. Как записал в дневнике В. Лакшин, Твардовский говорил об этой части очень резко: «Эта часть мемуаров могла бы стать главной — тут, в эти годы, расцвет деятельности Эренбурга. А она мелка, многое неприятно… Поза непогрешимого судьи, всегда все знавшего наперед и никогда не ошибавшегося»[789].

Продолжим цитировать запись Лакшина:

«Александр Трифонович предложил повременить с печатанием. Кондратович поддакивал, Закс (который непосредственно и „ведет“ рукопись Эренбурга) молчал. Пришлось говорить мне. Я сказал, что по-моему, хотя Александр Трифонович во многом и прав, нельзя прерывать печатание книги. Мы взяли обязательство и перед автором, и перед читателями, а их у Эренбурга немало. Все, что есть в этой части, разве что в большей густоте, было и в предыдущих — нет основания вдруг отвергать рукопись. Александр Трифонович отвечал, что не думает отвергать, но думает отложить печатание: „Если я, скажем, могу печатать Солженицына, то и Эренбург может найти себе место в журнале. А если я не могу печатать Солженицына, а должен печатать Эренбурга (благодаря его особому, „сеттльментному“ положению в литературе), тогда журнал получает однобокое направление, народной точки зрения в нем нет, а есть интеллигентское самолюбование)“. Это аргумент веский. Сочиняли письмо Эренбургу, чтобы все высказать, но не обидно»[790].

В письме Твардовского Эренбургу (11 сентября 1962 года) говорилось о пятой части его мемуаров:

«<…> многое здесь на уровне лучших страниц предыдущих частей, многое мне не просто не нравится, но вызывает серьезные возражения по существу (как, впрочем, и у многих соредакторов). Однако я не спешу беспокоить Вас подробным высказыванием моих замечаний, главным образом по той причине, что, как выяснилось, в этом году мы уже не сможем, к сожалению, начать печатание этой части»[791].

На следующий день, 12 сентября, Эренбург написал заместителю Твардовского А. И. Кондратовичу:

«Как содержание, так и тон письма Александра Трифоновича ставят передо мной вопрос, который я сам решить не могу, а именно, входит ли в намерение редакции отодвинуть печатание моей книги в Вашем журнале <…>. Разумеется, А. Т. Твардовский хозяин в своем журнале и навязывать ему публикацию того, что ему неприемлемо, я никак не собираюсь. Моя просьба к Вам состоит в том, чтобы прямо и откровенно сообщить мне намерение редакции»[792].

Ответ Кондратовича (возможно, устный) неизвестен. Сомнения Эренбурга развеял десятый номер журнала, объявивший пятую книгу мемуаров в плане «Нового мира» на 1963 год.

3 ноября 1962 года был подписан в печать 11-й номер «Нового мира» с повестью Солженицына «Один день Ивана Денисовича», а 20 ноября набор пятой книги мемуаров Эренбурга доставили в цензуру (Главлит). А. И. Кондратович вспоминал:

«Все части мемуаров Главлит исправно передавал в ЦК, густо расчерченные. Поликарпов (зав. Отделом печати ЦК, который, как замечает Кондратович, „не любил Эренбурга и боялся его“. — Б.Ф.) ломал над ними голову, а потом вызывал меня и говорил, что это нельзя и это нельзя напечатать, а вот это надо просто каленым железом выжечь. И каждый раз я говорил: „Но он же не согласится“, или иногда с сомнением: „Попробуем, может, уговорим“. Но Эренбург ни за что не соглашался менять текст, а иногда издевательски менял одно-два слова на другие, но такие же по смыслу. И то было хорошо. Я показывал: „Видите, поправил“, и, к моему удивлению, с этими лжепоправками тут же соглашались. Вскоре я разгадал эту игру отдела. Им нужно было на всякий случай иметь документ, свидетельствующий о том, что они читали, заметили происки Эренбурга, разговаривали с редакцией, и Эренбург все же что-то сделал. Мало, но ведь все знают его упрямство…»[793].

17 декабря 1962 года в Доме приемов на Ленинских горах состоялась встреча руководителей КПСС и правительства с деятелями литературы и искусства. В докладе секретаря ЦК КПСС Л. Ф. Ильичева грозно прозвучали слова, что партия будет выступать против буржуазной идеологии в литературе и искусстве, отстаивая принцип партийности. Среди деятелей литературы, подвергнутых резкой критике, был и Эренбург за его мемуары.

27 декабря Главлит сообщил редакции свои замечания по пятой книге.

2 января 1963 года мемуары Эренбурга обсуждались на заседании Президиума ЦК КПСС (Хрущева на этом заседании не было). В протоколе записали, что совещание 17 декабря прошло хорошо: «О воспоминаниях Эренбурга. О третьей части — хорошо бы, если литературная критика разобрала обстоятельно. На будущее ограничить поездки Эренбурга»[794]. Строгих санкций, ограничивающих поездки Эренбурга за рубеж, однако, не было принято.

3 января 1963 года первый номер «Нового мира» с десятью главами мемуаров Эренбурга был подписан к печати.

Со вторым номером дело оказалось куда сложнее. Антиэренбурговская кампания, начатая статьей Ермилова, была в разгаре, и цензура подписать продолжение пятой книги не решалась. В. Лакшин приводит дневниковые записи цензора о прохождении № 2 «Нового мира» за 1963 год:

«31 января. Утром по телефону получил <…> исправление по материалу И. Эренбурга. В 12.30 звонил т. Кондратович с просьбой ускорить решение. Причем сказал: „Эренбург больше ни на какие исправления не пойдет, вплоть до скандала в международном масштабе“. 2 февраля — направлено письмо в ЦК КПСС по поводу И. Эренбурга».

«20 февраля. Совершенно неожиданно, выполнив указания Идеологического отдела ЦК КПСС, редакция журнала „Новый мир“ представила вариант, после вторичного исправления автором, материала „Люди, годы, жизнь“ на № 2 журнала. По указанию Главлита СССР т. Романова, после тщательного рассмотрения исправлений, которые не меняют существа, — материал мною разрешен к печати»[795].

Что же произошло между 2 и 20 февраля 1963 года? 13 февраля в ЦК КПСС на совещании у Л. Ф. Ильичева, дирижера антиэренбурговской кампании, было принято решение публикацию мемуаров из второго номера журнала снять. Твардовский сообщил об этом Эренбургу, который попытался связаться по телефону с Ильичевым, но тот «не смог принять» писателя. Тогда Эренбургу не оставалось ничего иного, как в тот же день обратиться с письмом лично к Хрущеву. Аргументация Эренбурга была такой, чтобы Хрущев смог ее понять. Рассказав, как обстоят дела с публикацией его мемуаров («Когда печатались другие части, Главлит и другие организации указывали журналу на необходимость изменений или сокращений. Я во многом шел навстречу, и книга продолжала печататься. На этот раз указание снять из февральского номера очередные главы воспоминаний не сопровождались никакими предложениями об исправлении или изменении текста»), Эренбург написал:

«Я обращаюсь к Вам, Никита Сергеевич, не как автор, стремящийся опубликовать свое произведение, а как советский гражданин, обеспокоенный возможными политическими последствиями решения, сообщенного А. Т. Твардовскому. Если бы в январском номере „Нового мира“ не было напечатано начало пятой части с пометкой „продолжение следует“, я бы не решился Вас беспокоить. Но в наших литературных журналах до сих пор не было ни одного случая, чтобы вещь, начатая печатанием, оборвалась на словах „продолжение следует“. Я боюсь, что это не только удивит читателей, но будет использовано антисоветскими кругами за границей, тем более что переводы моей книги печатаются во многих зарубежных странах. Это поставит меня как общественного деятеля в ложное положение. Я думаю, что если редакция „Нового мира“ укажет в февральском номере, что печатание „Люди, годы, жизнь“ будет продолжено в таком-то номере, это может помешать развертыванию очередной антисоветской кампании…»[796].