Зажмурься покрепче - Джон Вердон

— Каким ты себе представляешь этого Флореса? — спросил Хардвик.

— Ты про лицо?

— В целом. Когда ты слышишь «Флорес», что ты видишь?

— Как он стоит голый в какой-то асане в садовом павильоне Эштона.

— Что и требовалось доказать! — воскликнул Хардвик. — Ты читал про это в отчетах, да? А теперь представляешь, будто видел сам.

Гурни пожал плечами:

— Мы все так делаем. Наш ум заполняет пустоты любыми удобными образами. Опять же ты прав, что мы очень падки на выразительные сюжеты… — помолчав, он вдруг спросил: — Слушай, а кровь была еще мокрой?

— Какая?

— Кровь на мачете! Ты сам говоришь, что если мачете не орудие убийства… То есть кровь не могла быть с места убийства.

— Она была мокрой. Во всяком случае… она выглядела мокрой. Постой, дай вспомнить… Та часть, которую я видел, выглядела мокрой, но поверх прилипли грязь и листья…

— Черт, черт! — перебил его Гурни. — Вот же зачем он присыпал мачете влажными листьями и землей…

— …чтобы кровь не успела высохнуть?

— Или окислиться в достаточной степени, чтобы отличаться от крови, которую нашли потом в домике. Эксперты бы это заметили. А если бы кровь на мачете была подсохшей…

— Все бы сразу поняли, что это не орудие убийства.

— Именно. Мокрая земля не дала бы крови быстро засохнуть и не позволила бы выяснить степень окисления, так что она выглядела вполне как кровь, что была вокруг тела.

— В лаборатории такое бы не просекли, да, — вздохнул Хардвик.

— Еще бы! Анализ делали в лучшем случае на следующий день, а к тому времени разница в окислении между двумя образцами была бы невелика, тем более если разница не больше часа-другого. Есть сложный анализ, который может такое выявить, но его бы стали делать только по запросу судмедэкспертов, а запроса не было.

Хардвик кивал, глядя на дорогу.

— То есть мы еще в самом начале опирались не на те факты. Ну и что теперь?

— Хороший вопрос, — вздохнул Гурни. — Возможно, мы опирались не на те факты не только в самом начале.

Вежливый голос навигатора сообщил, что осталось полторы мили, а затем нужно повернуть налево.

На повороте стоял деревянный столб с черно-белой табличкой: «Частная собственность». Над узкой, аккуратно мощенной дорогой смыкали ветви сосны, образуя живописный тоннель, в конце которого оказался забор из сетки и открытые ворота, а за ними — опущенный шлагбаум и элегантный, обшитый деревом домик, по виду сторожка. На стене у въезда красовалась синяя вывеска с золотыми буквами: «Школа-интернат Мэйплшейд. Въезд только по пропускам». Из сторожки вышел крепко сложенный человек с редеющей сединой. На нем были простые черные штаны и серая рубашка, но держался он в них, словно в форме, а спокойный оценивающий взгляд выдавал в нем отставного копа. Он вежливо улыбнулся.

— Чем могу помочь?

— Дэйв Гурни, старший следователь Джек Хардвик, полиция Нью-Йорка. Хотим поговорить с доктором Эштоном.

Хардвик достал бумажник и предъявил удостоверение.

Охранник внимательно изучил его и скис.

— Хорошо, подождите здесь, я его позову.

Не отводя взгляда от посетителей, он ввел какой-то код на телефоне и заговорил:

— Сэр, к вам детектив Хардвик и мистер Гурни… Да, прямо на въезде… Нет, больше никого. Да, конечно, — он протянул трубку Гурни.

Нервный голос Эштона сказал:

— Боюсь, вы приехали в неудачный момент. Не уверен, что могу…

— У нас всего несколько вопросов, доктор, и еще мы бы хотели осмотреть территорию, чтобы лучше понять, как она устроена.

Эштон вздохнул:

— Ладно, я кого-нибудь за вами пришлю. Передайте трубку охраннику.

Получив отмашку, охранник кивнул на небольшую площадку за сторожкой.

— Припаркуйтесь там. Дальше движение транспорта запрещено. За вами придут.

Шлагбаум поднялся, и Гурни проехал на площадку. Оттуда был виден забор, и он с удивлением заметил, что тот сверху был увенчан спиралью колючей проволоки.

Хардвик смотрел в ту же сторону.

— Думаешь, это чтоб мальчишки не лазали или чтоб девчонки не сбегали?

— Про мальчишек я как-то и не подумал, — отозвался Гурни. — Но это вариант. Школа, битком набитая одержимыми сексом девицами… даже если это нездоровая одержимость, все равно это магнит для пацанов.

— Особенно если это нездоровая одержимость, — поправил его Хардвик, выходя из машины. — Идем, перетрем с привратником.

Охранник, который до сих пор не вернулся в сторожку, с интересом посмотрел на них. Теперь он выглядел чуть дружелюбнее.

— Вы насчет этой Листон, которая тут работала?

— Вы были знакомы? — спросил Хардвик.

— Представлены не были, но я знал, кто это. С Эштоном работала.

— А с ним вы знакомы?

— Часто вижу его, но мы почти не общаемся. Он, как бы это сказать, малость скрытный, что ли.

— Держится на расстоянии, да?

— Да, на немалом.

— Так вы не ему подотчетны?

— Нет, Эштон напрямую тут мало с кем общается. Слишком важная персона, сами понимаете. Почти все подотчетны доктору Лазарю.

Гурни расслышал в этом комментарии легкую неприязнь и перевел взгляд на Хардвика, рассчитывая, что он тоже ее заметил. Но Хардвик был невозмутим, и Гурни спросил сам:

— А какой он, доктор Лазарь?

Охранник помедлил, видимо, размышляя, как бы ответить без неприятных последствий.

— Я слышал, что он не самый дружелюбный человек, — сказал Гурни, вспоминая описания Саймона Кейла.

Этого оказалось достаточно, чтобы охранник тут же выдал себя.

— Дружелюбный?! Хах! — спохватившись, он добавил: — Ну нет, он, может, нормальный, но какой-то, блин…

— Не очень приятный в общении? — подсказал Гурни.

— Даже не знаю, как сказать. Он такой себе на уме. Бывает, разговариваешь с ним, а ощущение, что он вообще не здесь. Помню, был случай… — он осекся, потому что раздался хруст гравия под колесами.

Все повернулись к парковочной площадке. К машине Гурни подтянулся темно-синий микроавтобус.

— Вспомнишь Лазаря, он и появится, — буркнул охранник.

Человек, который вышел из микроавтобуса, был далеко не молод, но хорош собой. Однако черты его бледного лица были настолько симметричны, что это выглядело неестественно, а волосы были такого оттенка черноты, какого можно добиться только при помощи краски. Он кивнул на пассажирскую дверь машины.

— Садитесь, прошу, — сказал он. Выражение его лица, по-видимому, означало улыбку, но выглядело как гримаса человека, которого раздражает дневной свет. Он вернулся на водительское место и стал ждать.

Гурни и Хардвик сели сзади.

Лазарь вел медленно, впившись взглядом в дорогу. Спустя пару минут они куда-то свернули, и сосны расступились перед небольшим парком с ухоженным газоном и кленами. Мощеная дорожка перешла в классическую аллею, в конце которой возвышался неоготический викторианский особняк с пристройками в том же стиле с обеих сторон. Перед особняком аллея раздваивалась. Лазарь свернул направо, и они направились к задней части здания мимо пышных ландшафтных клумб. Здесь две части дороги вновь встречались, и уже вторая аллея вела к большой часовне из темного гранита. Узкие стекла в витражах напоминали исполинские красные карандаши, но Гурни подумал, что они выглядят как зияющие раны в камне.

— У школы собственная церковь? — удивился Хардвик.

— Это уже давно не церковь, — ответил Лазарь. — Только здание осталось. Даже жалко, — добавил он.

— Почему жалко? — поинтересовался Хардвик.

Лазарь задумчиво ответил:

— Церкви заставляют задуматься о добре и зле, о преступлении и наказании… — пожав плечами, он остановился перед часовней и выключил двигатель. — Впрочем, мы ведь и без всякой церкви заплатим за свои грехи, верно?

— А где все? — спросил Хардвик.

— Там, внутри.

Гурни поднял взгляд на башню цвета сумерек и поежился.

— Доктор Эштон тоже там? — уточнил Гурни.

— Я провожу вас, — сказал Лазарь и вышел из машины.

Они вышли следом и поднялись по гранитным ступеням, затем прошли в широкий, тускло освещенный холл, где пахло, как в церкви из детства Гурни в Бронксе: запах старого дерева, каменной пыли, копоти на сводах. Казалось, что здесь можно разговаривать только шепотом и ходить на цыпочках. За тяжелыми дубовыми дверьми, которые, по-видимому, вели в основной зал часовни, слышались голоса.

Сверху, над входной аркой, виднелись слова: «Райские врата».

Гурни снова спросил:

— Доктор Эштон там?

— Нет, там только девочки. Успокаиваются. Сегодня перенервничали после новостей про беднягу Листон. Доктор Эштон на органном чердаке.

— Здесь сохранился органный чердак?

— Нет, конечно. Там теперь кабинет, — он кивнул на узкий проход в дальнем конце холла, за которым можно было разглядеть темную лестницу. — Это там. Прошу.